Отвечает Есения Павлоцки, лингвист-морфолог, эксперт института филологии, массовой информации и психологии Новосибирского государственного педагогического университета.
Так уж вышло, что мы мыслим действительность через слово, а язык и сознание представляют собой уникальный сплав, поэтому языковые вопросы никогда не бывают чисто языковыми: любой вопрос о языке — это вопрос о нас. Человека одинаково сильно волнуют и на первый взгляд незначительные, и глобальные языковые явления, потому что язык, на котором мы говорим — это и есть мы.
Вопрос об употреблении в русской языковой традиции слова Белоруссия вместо Беларусь как раз такой: он не совсем про язык — совсем не. Однако и не про политику — во всяком случае, не в первую очередь. Это вопрос именно о том, как мы мыслим себя и все вокруг через слово, и о том, как это для нас важно.
Лингвистический дублет Белоруссия — Беларусь стал причиной серьезного языкового конфликта носителей белорусского и русского языков. Казалось бы, какая разница? Ведь очевидно, что оба слова номинируют один и тот же объект и ни одно из них не имеет особой окраски, сопутствующего значения, стилистической пометы. И действительно, Белоруссия и Беларусь — равноправные потомки цветового хоронима* Белая Русь. В чем же проблема?
История начинается 19 сентября 1991 года, когда Белорусская Советская Социалистическая Республика информировала ООН об изменении ее названия на Беларусь на основании закона № 1085-XII «О названии Белорусской Советской Социалистической Республики». Для белорусов это название стало символом новой жизни, новой эпохи, возможностью выразить свою обособленность через новое имя. Мы знаем, что новое слово появляется, когда возникает потребность дать имя новому предмету, явлению, и здесь в качестве такого явления выступила независимость республики. А старое имя? Ну, конечно, «отменяется» вместе с той эпохой, которую оно сопровождало! Хороший план, но следовать ему язык, конечно, не будет.
И точно — слово Белоруссия от этого порыва, щедро удобренного законом, из русского языка не испарилось по мановению волшебной палочки, потому что запрещать что-либо языку просто невозможно. Это стихийное явление, которое развивается по своим законам и на насильственное внедрение и упразднение его элементов реагирует примерно никак.
Хотя тут наши соседи все же потрудились и кое-что все-таки смогли сделать. Лингвисты утверждают, что предполагаемое развитие ситуации отразилось бы в языке следующим образом: в России (Российской Федерации) употреблялось бы преимущественно слово Белоруссия, а в Белоруссии (Республика Беларусь) употреблялось бы слово Беларусь. Однако в нашем языке существует дублет Белоруссия — Беларусь, и есть основания полагать, что его возникновение в русской языковой традиции было инспирировано носителями белорусского языка. Действительно, Белоруссия и Беларусь даже могут перемежаться в одном тексте как синонимы, хотя произношение и написание слова Беларусь расходится с особенностями нашей языковой системы, противоречит русской орфографии.
Если говорить о других закономерностях, то на фоне узаконивания нового имени сложилась практика в правительственных и дипломатических документах использовать топоним Беларусь, а в прочих сферах общения и стилях — Белоруссия. Язык сам предложил нам компромисс, однако этого было недостаточно, и в 2009 году Министерство юстиции Республики Беларусь обратилось к российской стороне с просьбой узаконить единственный настоящий топоним — Беларусь — на уровне языковой нормы. Но вот беда — языковая норма фиксируется при наличии устойчивой закономерности и множества других важных факторов, и политически мотивированные деформации существующей нормы никогда не встречали у языка теплого приема.
В «Словарь социолингвистических терминов», выпущенный в 2006 году в Москве, эта просьба-требование вошла как пример структурной языковой экспансии — стремления распространить некоторые нормы правописания и произношения собственных имен в государственном языке на другие языки.
В качестве аргумента за существование слова Белоруссия наравне с Беларусь Л. П. Крысин, советский и российский лингвист, доктор филологических наук, профессор, заведующий отделом современного русского языка Института русского языка им. В.В. Виноградова РАН дает такое объяснение: «В каждом национальном языке складываются определенные традиции наименования стран, столиц, этносов. К примеру, мы говорим Польша, а поляки свою республику называют иначе — Польска. Немцы говорят Дойчланд, мы — Германия. У французов — Пари, а у нас — Париж. Такие различия в обозначении одних и тех же топонимов, одних и тех же государств вполне естественны».
Да, суть явления такова, и, конечно, в развитии языка в том или ином направлении нет и не может быть ничего неестественного. Но в этом вопросе есть нюанс — то внеязыковое, что сопровождает и символизирует номинацию Беларусь. У Германии и Парижа нет потребности отстаивать свою самость через имя и нет такой истории, какая была у Белоруссии, поэтому приведенные аналогии не успокаивают носителей белорусского языка.
Представьте, что ваша сестра Аня начинает новую жизнь. Она идет в ЗАГС и пишет заявление на перемену имени — теперь она Анетт, и все у нее будет иначе и лучше. Она берет новое имя, долго стоит в очередях, чтобы поменять его во всех документах, удаляет аккаунты в соцсетях и заводит новые, потом снова стоит в очередях! И наконец гордо сообщает друзьям, что теперь она Анетт, умудренная опытом и независимая — совсем не та, что прежде. И что же вы? К огромному ее разочарованию, по старинке то и дело зовете ее Аней, да еще и публично, да еще и будто не замечая мольбы называть сестру новым именем. Ее гнев понятен, но и ваше поведение более чем естественно — для вас это привычно, близко. А Анетт — чуждо, да еще и эти две тт на конце, как-то не по-русски... Но сколько бы вы ни пытались объяснить, что делаете это естественно, без намерения унизить сестру или напомнить ей о тех темных временах, когда она была Аней, она вас не поймет. Для нее вы так и останетесь странным злобным человеком, который издевается и никак не может принять, что теперь она Анетт!
Да, социально-исторические явления, изменения в нашем сознании и все, что с нами происходит — естественным образом отражается в языке. Но если это случается не так, как мы задумали, не следует насильственно проецировать на язык то, что не появилось в нем стихийно, вживлять в него какие-либо элементы, или, напротив, пытаться их ампутировать.
*Хороним (от др.-греч. όpος — межевой знак, граница, рубеж + ὄνομα — имя, название) — собственное имя территории, имеющей определенные границы: небольшого пространства (луг, лес, городской район или микрорайон), исторической области, административного района или страны.
