Оценивая события (в том числе и те, которые происходят у них на глазах и/или участниками которых они являются) люди имеют обыкновение путать причины и следствия. Кроме того, они считают, что если лично они какие-то процессы до определённого момента не замечали, значит эти процессы в обществе и не происходили, а возникли сразу в завершённом виде тогда и только тогда, когда конкретный человек заметил конкретное событие (а скорее просто прочитал или услышал в СМИ какую-то его трактовку, показавшуюся верной). Наконец, методы, применяемые людьми для достижения цели, зачастую уводят в сторону, противоположную этой цели. При этом, обычный неподготовленный человек (даже хорошо образованный) не в силах заметить и понять, допускаемую им системную ошибку.
Поэтому часто, не понимая цель и смысл действий власти, народ хватается за теорию заговора. Или же возмущается тем, например, что Кремль не публикует в открытой печати свои стратегические планы разгрома США и не отчитывается публично о всех своих тайных операциях.
Как именно действует принцип неверного метода, уводящего от цели, достижению которой должен, по идее, служить, объясню на простом примере, доступном пониманию каждого, кто более менее активно даже не пишет, а хотя бы комментирует в социальных сетях и «Интернет»-изданиях.
Я часто говорил своим знакомым, пытающимся развернуть кампанию травли в комментариях или в публикациях какого-нибудь реального мерзавца, или просто досадившего им человека, или кого-то, кого они считают своим политическим оппонентом, что этого делать не надо. Большинство обвиняло меня в идеологическом пацифизме. Относительное меньшинство заявляло, что принимает мои аргументы, но всё равно считает, что с врагом надо бороться. Единицы соглашались, но далеко не всегда впоследствии могли удержаться от желания вступить в полемику со своим врагом.
Между тем ситуация абсолютно прозрачна. Всякие «лайки», «антилайки» и разные системы оценивания статей, как и возможность их комментировать, изобретена «Интернет»-изданиями, ведущими конкурентную борьбу не столько за читателя, сколько за посещаемость. Потому, что посещаемость трансформируется в рекламные деньги, политические заказы и прочие приятные вещи.
Таким образом, человек, начинающий активную борьбу с противником в «Интернете», путём негативных оценок или негативных комментариев на самом деле помогает тому, с кем он борется. Заказчик не будет считать минусы и плюсы, его интересует только охват аудитории, а каждый негативный комментарий или минус – тоже заход на материал. Ещё глупее поступают разоблачители, пишущие десятки и сотни статей о том, какой имярек мерзавец. Каждую такой статью прочтёт какое-то количество людей, доселе незнакомых с творчеством критикуемого автора. Часть из них обязательно решит лично познакомиться с тем, что пишет «мерзавец». Кому-то ваш враг покажется более убедительным, чем вы лично. В результате, каждая разоблачительная статья расширяет аудиторию критикуемого автора, повышая его влиятельность и капитализацию. Поэтому некоторые авторы умышленно разжигают войну мнений в комментариях под своими статьями, активно участвуя в полемике даже с явными неадекватами, а самые большие пройдохи даже усиленно опекают пару-тройку, а то и с десяток враждебно настроенных комментаторов, способных организовать «идеологическую борьбу» даже по поводу содержания чистой белой страницы, вообще не обременённой каким-либо текстом.
Когда какой-нибудь безвестный блогер пытается облаять Путина, Медведева, Шойгу, Лаврова, Суркова, Набиулину, Пескова, Захарову и кого там ещё сейчас считается хорошим тоном ругать у властителей дум оппозиционных хомячков, это понятно и технологично. Если вдруг случится чудо – заметят и ответят, он сразу поднимется на уровень ответившего. С ним не брезгуют спорить, значит уважают. Если не заметят, можно утверждать, что ты настолько умный, что с тобой даже в дискуссию вступать боятся. Приём простой и древний, как мир, но на особо экзальтированных читателей действует безотказно.
Но когда человек, которого читают или слушают миллионы (сотни или хотя бы десятки тысяч) начинает ругаться в сети с каким-то графоманом, которого даже собственный кот не читает, это – раскрутка графомана.
Как видите, вроде бы простой и понятный метод – демонстрация своей неудовлетворённости материалом или разоблачение автора, в большинстве случаев действует далеко не так, как представляют себе пользователи. И это легко понять: если метод предложен вам людьми (владельцами «Интернет»-изданий), заинтересованными в раскрутке своих проектов и своих авторов, то любые ваши действия будут служить именно этой цели, а не той, которую вы перед собой поставили.
В политике всё происходит точно так же, только квалификация людей, изобретающих политические уловки, на порядок, а то и на несколько порядков выше квалификации тех простецов, которые уловляют аудиторию с помощью лайков, комментариев и рейтинговых голосований. Более того, в политике действует огромное количество факторов, которые не могут быть учтены и проанализированы в режиме реального времени. Тем более, что большая их часть постоянно изменяется, то есть их в принципе невозможно рассматривать в статике. Поэтому в политике рассматривается динамика идущих процессов, их направления, выделяются важнейшие системообразоующие факторы, а остальными приходится пренебрегать.
При этом надо понимать, что иногда одна, пренебрегаемая при расчётах, воля одного не очень высокопоставленного чиновника, а бывает, что даже человека не находящегося на госслужбе, меняет или отменяет продуманные, подготовленные и обеспеченные планы, над которыми годами бился высококвалифицированный государственный аппарат. Поэтому, исходя из невозможности предусмотреть всё, лучшими следует признать наиболее гибкие стратегические планы, позволяющие оперативно перестраиваться на ходу, менять приоритетность целей, а также задействовать любые доступные механизмы их достижения.
Но такое, гибкое, планирование, требует адекватной оценки реальности. Мы же выше определили политическую реальность, как текучую и динамично меняющуюся. Для того, чтобы стабилизировать эту динамичную позицию до такой степени, чтобы её можно было рассматривать, как статичную, необходимо обратиться в прошлое. Именно поэтому история неразрывно связана с политикой, а красивые (или конъюнктурно полезные) но лживые или просто неверные трактовки исторических событий зачастую приводят к политическим катастрофам в актуальном времени.
Следовательно, когда мы говорим о текущих политических процессах, мы анализируем определённый, известный нам, отрезок их развития в прошлом и, исходя из этого оцениваем их актуальное состояние и прогнозируем будущее развитие. Понятно, что для этого нам необходимо правильно определить момент начала соответствующего процесса. Ибо, если будет допущена ошибка с определением стартового момента, мы неверно обозначим и причины, вызвавшие старт соответствующего процесса, не сможем понять, какие силы и почему были в нём заинтересованы, соответственно ошибочными будут и наше текущее позиционирование, и оценка перспектив развития, а задействованные нами механизмы решения проблемы, будут, как в примере с лайками, не приближать нас к цели, а отдалять от неё.
Мы часто говорим, что следствием цветных переворотов становятся гражданские войны. Если иметь в виду видимую часть гражданской войны – собственно перестрелку, то это будет правильно в большинстве случаев, хоть и не во всех. Если же относиться к гражданской войне, как к процессу, который развивается из прошлого в будущее и видимая (сегодняшняя) часть которого не даёт нам полноты представления о данном событии, то мы должны будем прийти к мысли, которая может показаться парадоксальной, но на деле совершенно точно отражает реальную ситуацию. Цветной переворот – является не стартом, не спусковым крючком гражданской войны, а лишь моментом её катализации, означающим, среди прочего, что зенит ею уже пройден и конфликтная ситуация в обществе близка к разрешению, хоть и дорогой ценой и совсем не так, как полагают стороны, участвующие в горячем конфликте.
Сам факт переворота уже означает, что борющиеся элитные группировки исчерпали возможности выяснения отношений в классической демократической схеме. Цена решения вопроса о власти многократно увеличилась и проигравшая сторона не может смириться с тем, что голосование прошло не в её пользу. Она прибегает к силовому (даже если переворот прошёл бескровно – это всё равно силовая акция – насилие над волей большинства избирателей) варианту решения проблемы.
При этом, поскольку противоречия между элитными группами носят системный характер, но в обществе нет системных сил, которые были бы заинтересованы в поддержке претензий на власть той или иной группировки, обществу предлагаются ложные цели. Это может быть и «борьба с коррупцией», и «европейская интеграция», и «сближение с Россией», и «восстановление СССР», и «построение национального государства».
Борющиеся элитные группы начинают ассоциировать себя каждая с одной из популярных в обществе идей. Своей группе поддержки внушается мысль, что реализация её сверхидеи важнее процедуры, законов страны, и правил общежития, что именно её реализация принесёт немедленное счастье всем, а против выступают только враги, виновные во всех проблемах как страны, так и данной общественной группы и каждого из составляющих её индивидуумов. Революционная риторика используется годами, раскачивая ситуацию, раскалывая общество, в конечном итоге приводя к парализации государственных структур и разрушению государственности.
Переворот становится закономерным завершением этого (мирного и незаметного в большинстве случаев) этапа гражданской войны. Он фиксирует уже состоявшуюся победу в гражданской войне одного из лагерей. Последующее же вооружённое противостояние является попыткой (иногда удачной, иногда неудачной) проигравшего лагеря, реставрировать допереворотную ситуацию. Но, поскольку государство уже разрушено – это необходимая предпосылка переворота, а оба лагеря десятилетиями воспитывали в своих группах поддержки сознание приоритетности групповых ценностей над государственным порядком, реставрация невозможна.
Каждое следующее правительство, после цветного переворота имеет дело лишь с ухудшающейся ситуацией. В маленьких странах, вроде Молдавии или Грузии, где ресурса хватает только на одного олигарха, на остатках постпереворотной государственности может быть сформирован квазистабильный режим, маскирующейся под «европейскую демократию» личной олигархической диктатуры. Причём нельзя исключать попытки поведения таким режимом серьёзных реформ (на основе субъективных предпочтений) и даже реализации пророссийской или умеренной в отношении России политики. Всё это уже не может отменить деградацию государственности. Политический и экономический ресурс оказываются потрачены на внутреннюю междоусобную борьбу ещё на допереворотном этапе. Более-менее кровавые события после переворота наносят обществу дополнительную глубокую травму – прежде всего теряется вера в способность национального государства обеспечить среду выживания.
Страна, государственность которой по существу разрушена, попадает в замкнутый круг. Внутреннего ресурса недостаточно даже для приостановки процесса деградации государственности, не говоря уже об обращении его вспять. Политическая воля, которая могла бы частично компенсировать нехватку ресурса отсутствует. Олигархическое правление (хоть в форме демократии, хоть в форме диктатуры) по природе своей паразитарно. Кроме того, ему противопоказан сильный государственный аппарат. Сильное государство пожирает олигархию, как естественного конкурента в борьбе за контроль над ресурсами и распоряжение ими. Поэтому невозможен выход в мобилизационный режим. Да и расколотое переворотом (возможно и последующим контрпереворотом в форме горячей гражданской войны) общество практически не подлежит объединению. На каждом следующем этапе экономика становится меньше, а государственная власть слабее. Страна аннигилирует сама себя.
Почему же национальные элиты ведут себя именно таким образом? Почему они разворачивают в своих государствах скрытую гражданскую войну, которая рано или поздно доводит дело до переворота и последующего открытого военного конфликта?
Давайте вспомним, что цветные перевороты были не первыми, потрясшими постсоветское пространство. В ходе переворотов в 90-е годы были свергнуты президенты Аяз Муталибов и Абульфаз Эльчибей в Азербайджане, Звиад Гамсахурдия в Грузии. В Таджикистане несколько лет шла гражданская война. Первый президент Украины Леонид Кравчук также покинул свой пост досрочно, назначив под давлением досрочные президентские и парламентские выборы. Неспокойно было и в других государствах, включая Россию.
То есть, мы имеем дело как минимум с двумя фазами гражданской войны, которая в 90-е годы характеризовалась военными переворотами и высокой нестабильностью, а в 2000-е цветными переворотами. При этом гражданские войны характерны для обеих фаз, а борьба элитных группировок в той или иной форме продолжается во всех постсоветских странах, кроме России. Да ещё в Прибалтике она приглушена за счёт членства в НАТО и ЕС, которые обеспечивают поддержку прозападных правительств.
Таким образом, история наших гражданских войн началась с распадом СССР. Точнее мы имеем дело с одной многослойной гражданской войной, которая в скрытом (холодном) виде началась ещё до распада СССР, привела к его распаду и последующим перипетиям на постсоветском пространстве, а сейчас вступает в свою завершающую стадию, выливаясь в горячие гражданские конфликты на периферии империи, в то время, как её центр уже прошёл фазу стабилизации и вышел в фазу роста.
Одна из элитных группировок, существовавших в рамках КПСС, в восьмидесятые годы пришла к мнению о необходимости возрождения института частной собственности в СССР. Следующим естественным решением была попытка конвертировать свою политическую власть в собственность. Однако быстро выяснилось, что без разрушения советского государства, невозможно пересмотреть один из базовых принципов его существования. Выше я писал, что любой переворот (а в случае с СССР мы имеем дело с настоящей революцией в виде контрреволюции) ещё до своей реализации должен разрушить государство, иначе оно сможет эффективно подавить путч.
Разрушению же СССР, кроме значительной части центральной (союзной) элиты, противились практически все элиты союзных республик. Они хорошо знали, насколько они зависимы от перераспределяемых центром в их пользу (в ущерб России) доходов бюджета и понимали, что оставшись один на один с народом, которому придётся объяснять резкое падение уровня жизни, могут не удержаться. Однако старые партийные элиты были заменены в 80-е годы в большинстве союзных республик, а новых, в конечном итоге (хоть Средняя Азия протестовала до последнего) удалось убедить в том, что передача в их руки всей госсобственности, находящейся на их территориях, компенсирует им лично проблемы, связанные с опасностью самостоятельного существования.
Роспуск Союза знаменовал победу на первом этапе гражданской войны (ещё в основном холодной, хоть горячих точек уже тогда хватало) конвертаторов власти в собственность даже ценой уничтожения государства. Но им надо было обеспечить необратимость этой победы, а реставрационные настроения в обществе были очень сильны. Ставка была сделана на национализм и приватизацию. В каждом из постсоветских государств были свои особенности, но везде идеологическое обоснование необходимости местной государственности обеспечивал быстро радикализировавшийся местный национализм, а экономическую базу советского единства разрушала приватизация, уничтожавшая кооперационные связи между предприятиями ещё вчера единого народнохозяйственного комплекса быстрее, чем сами предприятия.
В 1993-1994 годах практически все постсоветские страны прошли точку возврата, после которой коммунистический реванш стал невозможен в принципе. После этого, бывшая партноменклатура стала не очень нужна националистам, считавшим, что она отрезает для себя непропорционально большую часть общенационального пирога. Быстро оперявшимся олигархам сильное государство, на которое, по идее, должна была опираться бывшая партноменклатура, было тоже ни к чему. Как уже было сказано выше, олигарх и бюрократ борются за один и тот же кусок, поэтому либо государство будет слабым, что делает бюрократию зависимой от олигархии, обеспечивая, в качестве побочного эффекта быструю деградацию государственности, либо олигархии не будет вообще, а все большие состояния будут так или иначе поставлены на службу Родине (процесс в России практически заканчивается, в остальных странах ещё не начинался).
Гражданская война между фракциями «идеологов» и «собственников» в КПСС, вылившаяся в развал СССР переросла в гражданскую войну между постсоветской бюрократией и её наци-олигархическими партнёрами. Бюрократия не может управлять без националистов, обеспечивающих её «независимость» идеологически и она постоянно плодит олигархию, за счёт раздачи госсобственности в частные руки. Поэтому бюрократия в конечном итоге проигрывает, а с ней проигрывают и национальные государства на окраинах империи.
Они слабеют и распадаются, превращаясь в заповедники дикого национализма, анархии и олигархического феодализма. Россия и бывшие республики сегодня движутся в диаметрально противоположных направлениях. И в этом также заключается проблема, тормозящая интеграционные процессы на постсоветском пространстве. И по этой причине тоже Россия пытается удержать их от окончательного рассыпания и скатывания в кровавую вакханалию до тех пор, пока естественные процессы самоуничтожения наци-олигархической элиты не завершатся и мы все не выйдем на один вектор развития. Понятно, что темпы и достигнутый уровень будут очень сильно различаться, но двигаясь в одном направлении взаимодействовать не сложно, в то время, как движение в противоположных направлениях, при попытке координации усилий вызывает только конфликты.
Россия, как старый имперский центр, сохранивший все традиции государственности, перешла от центробежных тенденций к центростремительным значительно раньше национальных окраин, всё ещё, хоть уже и через силу, продолжающих бег от России. Сегодня это даёт Москве уникальную возможность: впервые в истории русской государственности, выстроить с постсоветскими государствами прагматические отношения, основанные не на миссионерском комплексе защиты, свойственном России царской и не на идеологической миссии, свойственной России советской, а на отношениях взаимной выгоды (когда за всё получаемое надо что-то отдавать).
А пока надо дождаться окончания начавшейся тридцать лет назад гражданской войны на постсоветском пространстве. Поскольку дело всё чаще доходит до стрельбы, до открытых конфликтов элитных группировок в постсоветских странах, рискну предположить, что конец войны не за горами. Пушки не зря называли «последним доводом королей».
Оружие применяется тогда, когда никакие другие методы уже не действуют, но в силу особенностей его воздействия на человека и общество, оружие не может долго служить главным аргументом. Оно слишком эффективно в качестве средства уничтожения. Мы также знаем, что наци-олигархические структуры не могут победить в сопредельных государствах, поскольку само их существование ведёт к деградации государственности. Так что, окончание данной гражданской войны, в любом случае будет в нашу пользу. Поэтому вопрос сохранения людей, путём проведения более щадящей политики, является приоритетным по сравнению с возможностью искусственно катализировать процессы распада.
Ростислав Ищенко,
Источник: alternatio.org.
Рейтинг публикации:
|
