Иван Марчук — автор нескольких тысяч картин и один из самых известных украинских художников современности, экспозиции его работ ежегодно устраиваются в разных странах мира. Недавно он вернулся из Иордании и Турции, где открывал персональные выставки. В интервью «Апострофу» знаменитый художник рассказал о том, как его воспринимают за рубежом, что он думает о жизни на Украине и над чем сегодня работает.

«Апостроф»: Вы вернулись с открытия выставки в Иордании. Расскажите о ней. Как вас там восприняли?

Иван Марчук: Выставка открылась 7 апреля. Это уже не первая моя выставка в этой стране. Они хотят сотрудничать и в дальнейшем, вот открытие очередной экспозиции запланировано на конец этого лета. Знаете, уже давно заметил, что меня гораздо лучше воспринимают за рубежом, чем дома.

Например, эта выставка в Иордании была организована на самом высоком уровне — на открытии были министр культуры Иордании и посол Украины. Иорданский министр со мной всю экспозицию прошел, каждую картину посмотрел и сыпал комплиментами, говорил, что мои картины модерные. А как он смотрел на снег [на картинах]! Еще в прошлом году у меня была в Иордании выставка принтов, так там было много снега, я говорю: «У вас тут горячо, я вам снега привез». А началось все с выставки в Европарламенте, и так путешествуют мои картины по Европе и Ближнему Востоку. У меня сейчас за рубежом на выставках 250 картин.

Перед выставкой в Иордании, в конце марта, также открылась моя выставка в турецком городе Измир. Ее уже посетили более 30 тысяч людей. Я ездил ее открывать, и меня поразила эта страна — этот мир совсем не такой, как европейский. И я для них — как человек с другой планеты. А еще они издали большой каталог моих картин тиражом в тысячу экземпляров, которые практически полностью разобрали посетители. Считаю, что для продвижения Украины в мире — это очень полезно. Сейчас в Турции выставлено пять разных «Марчуков» (картины из пяти циклов, — «Апостроф»). Вижу, что турецкой аудитории особенно пришлась по душе серия «Голос моей души», это сюжетная живопись.

— Над чем сегодня работаете?

— Я, так сказать, немножко вернулся назад. У меня есть цикл картин «Цветные прелюдии», они небольшие по размеру, написанные акварелью. Сейчас делаю картины в таком же стиле, только большие.

— Известно, что сейчас вы создали 13 циклов картин, как вы любите говорить — 13 «Марчуков». А сколько «Марчуков» вообще планируете?

— Я думаю, что до пятнадцати еще доживу.

— Вы каждый день приходите сюда, в мастерскую на пятом этаже?

— Да, а когда я был в вашем возрасте, то бегал сюда по лестнице наверх (в доме нет лифта). В тридцать или сорок лет я сюда буквально залетал, а сейчас уже тяжело. Соседка меня спросила: «Сколько вам лет? Почему вы так выглядите?» А я говорю: «82, а выгляжу так, потому что у меня жены нет. Если бы была жена, у меня бы было вот такое пузо» (смеется). Потому что у меня есть режим и понимание, что есть надо не вкусную еду, а полезную. Студенты спрашивают меня: как достичь успеха? Я говорю: возьмите календарь и полностью уберите красный цвет, замените на черный и живите по черному календарю. Я так всю жизнь живу.

Помню, когда-то во время голодовки мне в руки попала книга «Муки и радости» о Микеланджело. Когда ее прочитал, сделал вывод: если человек меньше ест и больше работает, то нет времени ни болеть, ни умирать. У меня еще жива старшая сестра. Она была такая болезненная, а потом у нее появились дети, потом внуки и правнуки, у нее есть хозяйство — и все это вместе держит ее при жизни, это ее жизнь. У меня ничего из этого нет, а я, возможно, живу, потому что я ненасытен искусством.

— Кое-кто считает, что ваш стиль плентанизм похож на стиль известного американского художника Джексона Поллока. Вдохновлялись ли вы его творчеством?

— Одна моя картина была очень «под Поллока», но она написана сразу после института.

— А кто из современных украинских художников вас вдохновляет, на чье творчество вы обращаете внимание?

— Меня никто не вдохновляет. Я иду своей дорогой. Есть те, чьи картины мне нравятся, и самый молодой из них — львовский художник Олег Денисенко (57 лет, — «Апостроф»), чрезвычайно талантливый.

— А кого вы уважаете из тех художников, которые сейчас живут на Украине?

— Это художники Любомир Медвидь и уже упомянутый Олег Денисенко из Львова, а больше тех, чьи картины мне нравились, уже нет. Во Львове не стало Олега Минько, в Киеве — Бориса Плаксия, в Харькове — Виктора Гонтарова. Это все — величины. Такой талант дается Богом, и Бог спросит, как ты использовал этот талант, и если он попал на плохую почву, то ты должен все сделать, чтобы «посеяться» на той почве, где ты сполна отдашь человечеству этот талант. Пропадать в том грунте нельзя, ибо тебе дано от Бога. На Украине никто не «пророс» до такого уровня, на который поднялись те украинцы, которые выехали за границу.

— Есть ли у вас последователи?

— Меня копируют, подделывают. Есть уже те, кто пейзажи делает моей технологией нити. Один молодой художник даже издал буклет под названием «Мое плетение».

— А ищут ли с вами встречи молодые художники? Возможно, у вас есть ученики?

 

— Они боятся ко мне подходить. Некоторые встречи случаются. Обычно я прихожу на открытие какой-то выставки, примерно на час позже начала, потому что я не хочу тратить время на торжественную часть. Когда я жил в Америке, то посетил более семи тысяч выставок, там во время открытия не читают лекций, как у нас. Но когда я прихожу на выставку, то мешаю художнику — все папарацци обращают внимание на меня, и женщины со мной фотографируются (смеется).

 

— А кто является вашей основной аудиторией, для кого вы пишете картины? Некоторые критики считают, что больше всего вас любят люди за 40. Вы с этим согласны?

— Я пишу для всех и годы не считаю.

— Считаете ли вы себя современным художником?

— Кое-кто говорит: «Марчук рисует хатенки». Но у меня есть серия «Взгляд в беспредельность» — это современный сюрреализм, есть «Цветные прелюдии», есть цикл «Выходят мечты из берегов». И все «Марчуки», кроме портрета и пейзажа, — это абстрактное искусство. Бесспорно, я современный художник. Хотя я не хожу в PinchukArtCentre. Они меня раньше приглашали, но уже перестали. Да и не хотели они меня никогда выставлять, потому что я, так сказать, «селянский художник», не их формат. А если бы я дал им «модерного Марчука», то все бы стояли в очереди.

— Как вы относитесь к тому, что для создания картин применяют компьютерные технологии?

— Когда вижу такие произведения, то ловлю себя на мысли, что смотрю на мертвый рисунок, хоть технически он и сделан безупречно. Он красивый, но мертвый, он не дышит.

— А что такое, по вашему мнению, современное искусство?

— Проще всего объяснить так: это — если вам дать веник, замоченный в краску, и вы с ним танцуете и что-то делаете. Вам будут аплодировать, и это действительно интересно. Вот [известный британский художник Дэмьен] Херст привез на Украину быка с кишками, смешно, а люди идут и стоят в очереди, потому что хотят какого-то чуда. Но оно — как ложка одноразового пользования, а мое искусство — это товар и ценность. Когда я из Австралии приехал в Торонто, то меня там очень хорошо принимали, потому что я был первым из Украины, кто приехал не по рекомендации компартии или комсомола. В те годы я даже не знал, что такое деньги и какова стоимость моих картин. Современные художники мыслят только деньгами, а я пятьдесят лет прожил и не знал, что такое деньги. Моим первым покупателем был в 1968 году Юрий Щербак, который купил у меня три керамических пластины и три графики, а чуть позже две картины из цикла «Цветение».

Выставка в Торонто была в украинской галерее, и меня спросили: «Маэстро, какие цены?» Потому что у них все сразу переводится на деньги. А перед тем, перед выездом из Австралии, я зашел в одну галерею, показал фотографии своих картин и рассказал, за сколько я продавал их украинцам, а мне сказали, что они стоят в десять раз дороже. Австралийцы мне сразу предложили сделать сначала выставку у них, и я выставил там 26 работ. Я уже тогда мог купить три-четыре трехкомнатных квартиры на Украине, но я отсюда уехал и думал, что уже не вернусь сюда. Итак, приезжаю я из Австралии в Торонто и рассказываю, как там оценили мои картины, а мне говорят: «Маэстро, у нас еще не было таких цен». А я говорю: «Но и картин у вас таких еще не было». Галерея в Торонто хотела купить все мои картины, но мою выставку уже ждал Нью-Йорк.

— Раньше вы рассказывали, что предвидели на своих картинах Оранжевую революцию. А что вы еще предвидели на картинах? Возможно, войну на Донбассе или аннексию Крыма?

— У меня есть картина «Монолог», написанная в 1986 году за две недели до Чернобыльской трагедии. Я в то время был запрещенным художником, но в начале 80-х меня уже понемногу выставляли, сначала в помещении союза писателей, потом союза композиторов, потом в клинике Амосова. Вспоминаю, как в помещении союза композиторов мы вешали картины, а в тот период была какая-то юбилейная дата, и там проходило партийное собрание. И вот собрание закончилось, они вышли, увидели картины и сразу приказали снять. А когда шумиха закончилась, то мои картины вернули. И пришел туда на выставку один человек, посмотрел на мой триптих и говорит: «Вы же предсказали Чернобыль». Я присмотрелся еще раз к своим картинам, а там люди, зависшие в воздухе, обрезанные, скорбь вселенская, и я понял, что изобразил сотни тысяч людей, потерявших почву под ногами. А картина была написала за две недели до Чернобыля.

— А о войне на Востоке Украины вы не пишете картины?

— Нет.

— Почему? Это же самая большая боль украинцев.

— Знал и знаю, куда идет Украина, что с ней будет. Я это знаю, но говорить не буду. Диагноз поставил. Я вижу, наблюдаю, интуитивно чувствую. Я единственный из художников такой ненормальный. Мне все говорят: не читай газет, не смотри телевизор, но я заражен этой бациллой с детства. Помню, я сидел на печи, горел ночник, а я читал газету. Сегодня тоже много читаю газет. Хочу я этого или нет, я вижу новости и психологическое состояние людей, их образ мышления, и я вижу, куда все идет.

— А почему не отражаете эти свои чувства на полотнах?

— Я не иллюстратор жизни.

— А куда движется Россия?

— На Украину. Не хочу затрагивать темы войны и политики.

— Если прочитать ваши старые интервью, то еще десять лет назад они были значительно более оптимистичны, чем те, что вы даете теперь. Что вас так разочаровало на Украине?

— Когда я недавно дал интервью, которое широко разошлось, то кое-кто мне написал: кто вы такой, что такое говорите? А я говорю то, что каждый день смотрю по телевидению, читаю в газете, встречаю на улице. Если в газете 99% негатива, то как я могу этого не знать? Я читаю газеты, потому что хочу знать, где я живу, среди кого я живу. И оказывается, что я живу в помойке, в нашей помойке.

У нас нет ни уважения, ни любви, ничего нет. Сейчас здесь жить грустно, стыдно и страшно. При этом у нас хорошие люди, с кем ни поговоришь — «хороший человек», а почему тогда в нашей стране все так нехорошо? У нас везде проблемы: вода — проблема, газ — проблема, электричество — проблема. В мире такого нет. Я там жил: пришли, замерили счетчик и ушли, а потом приносят квитанцию — и плачу. Я там зимой окна открывал, потому что было жарко, я полностью отключал одну батарею. А здесь действительно трудно жить.

— А союз художников вас не поддерживает?

— Он меня никогда не поддерживал и не поддерживает. Я член союза художников с 1988 года. Хотя дважды подавал заявку и мне отказывали: в 1967 году и чуть позже. Тогда я себе сказал, что третьего раза не будет. Когда в 1988 году меня впервые выпустили в Чехословакию, ребята сделали мне выставку, подали вместо меня заявление, и меня приняли. Я им говорю: «Что вы сделали?» А они: «Ты должен быть среди нас». И так без своего ведома стал членом союза. Но, к сожалению, среди творческих коллективов — театралов, писателей, художников — всегда есть зависть.

— А есть ли люди, которым вы завидуете?

— Я никому не завидую. Возможно, завидовал тому, у кого была красивая девушка, а так больше никому (смеется). Я до сих пор мечтаю о том, чтобы найти жену. Но жену не ищут, она является. Если Бог мне не даст, значит, так он решил, что я должен быть «прикован к мольберту». Когда-то был такой заголовок: «Марчук любит два „ж“: живопись и женщин». Живопись на первом месте, без этого нельзя, а без женщин тоже нельзя.

— А женщины не пытаются вас на себе женить?

— Те, что пробуют, они не «явились», а ходят по земле.

— Вы когда-нибудь по-настоящему влюблялись?

— Я всех очень люблю.

— Вопрос о настоящей любви.

— Было такое в 70-х годах, но недолго длилось. Девушка была замечательная. Я тогда жил на Борщаговке и бегал по утрам. И вот прибегаю домой, а в дверях букет цветов. Вообще я цветов не люблю, когда кто-то мне приносит цветы, я вынужден их потом выбрасывать. Но тогда это был такой красивый жест. Она жила в том же районе, что и я. Она меня любила и сказала об этом, а я тогда уже был «заражен» идеей, как сбежать из этого ада. В Советском Союзе я не жил, а мучился. Я был запрещенным художником, меня чуть не довели до самоубийства. Поэтому я сказал своей любимой: «Я здесь не выдерживаю, а как поженимся — так не выедем». У меня задача была уехать, а для этого надо было жениться или на еврейке, или на иностранке, но в этом я был нерешителен.

— В советское время постоянно говорили о «братских народах», а кое-кто говорит об этом и до сих пор. Правильно ли вообще употреблять такой термин к нациям?

— Это надуманно. Какой может быть братский народ, когда тебя завоевали, ты находишься под шапкой, людей ассимилируют, а они говорят, что «мы родные» для того, чтобы не рассыпалась империя. Украина до сих пор наполовину совковая. Еще в 90-х, как только Украина стала независимой, говорили, что она будет заповедником коммунизма — так и произошло. Поэтому вся надежда на молодых людей, которые не знают, что такое Советский Союз, но знают, как живет мир и как они хотят жить. Тогда Украина изменится.

— Вы говорили как-то, что Оранжевая революция дала Украине много свободы, даже больше, чем было нужно.

— На Украине очень много свободы, но это немного не та свобода, которая нужна. Я жил в Америке, в арабских странах. Всюду, где я жил, я не нарушал законов, хоть и не знал их. Просто жил так, как я живу. На Украине беспредел, полная анархия. И свобода, которая есть у нас — это негатив. У нас есть свобода слова, но есть также безнаказанность и произвол. Человеку гораздо приятнее делать зло, чем добро. Я всегда говорю: люди, спешите делать добро, оно вам вернется. Когда-то сказал, что хочу отсюда уехать, и это широко разошлось, и все начали мне говорить: как же так? И я подумал: разве можно этих людей покинуть? Я нужен этим людям. У меня есть обида не на людей, а на государство. Я завоевываю мир, Азию, Европу и Африку, и ни одна газета об этом не пишет. Понимаете, насколько я тут ненужный?

— А что вы больше всего цените в людях?

— Больше всего ценю пунктуальность, деятельность, чистоту мыслей и порядочность. Меня спрашивают: какой ты есть? Я говорю: я чист в помыслах и деяниях своих. Помню, я был в Таиланде, там общество наполнено любовью, а у нас общество наполнено злом и жестокостью. Здесь зависть съедает людей, это беда целого общества.