Резюме: XXI век будет эпохой этнических и этноконфессиональных конфликтов. В условиях идеологического противостояния двух мировых систем они оставались «замороженными». Но теперь нации, этнические группы, конфессиональные сообщества принялись сводить друг с другом старые счеты.

Словосочетание «Новое Средневековье» уже довольно прочно вошло в современный политический лексикон. В основе этого понятия – две взаимосвязанные тенденции.

Во-первых, из «темных веков» в наше время словно возвращаются такие явления, как децентрализация систем управления, хаотичность противоборствующих групп власти и экономического влияния. Когда государство теряет способность контролировать локальные, зачастую транснациональные силы, будь то, например, наркомафия или сетевые террористические структуры, начинается деградация рациональных, цивилизованных форм устройства государственной жизни (в том числе и в глобальном масштабе). Это особенно ярко проявляется на пространстве Третьего мира: в странах Латинской Америки, где целые районы мегаполисов контролируются бандами, в тропической Африке с ее распадающимися государствами и войнами местных «армий». Но также и в развитых государствах отмечается процесс образования локальных «центров силы», бросающих вызов центральной власти и претендующих на роль частных «мини-государств», не говоря уже о росте влияния криминальных и полукриминальных группировок.

Второй, возможно даже более существенный, феномен подтверждает, что, вопреки надеждам просветителей и либералов, цивилизация и прогресс не изменили к лучшему природу человека. В целом ряде конфликтов наблюдается отход от общепринятых разум-ных норм поведения, основанных на признании как верховенства закона, так и фундаментальных, незыблемых моральных ценностей.

«ГЛОБАЛЬНЫЕ МАРГИНАЛЫ» И ВОЗВРАЩЕНИЕ ТЕОКРАТИИ

По мнению, широко распространенному среди историков и политологов, XXI век будет эпохой этнических и этноконфессиональных конфликтов. Те глобальные факторы, которые определяли ход мировых событий во второй половине минувшего столетия (в первую очередь холодная война и вечная угроза ее перерастания во всеобщую ядерную катастрофу), ушли в прошлое. Все выглядит так, будто человечество, избавившись от идеологически мотивированных конфликтов, занялось решением более значимых и насущных проблем. В условиях противостояния двух мировых систем они оставались «замороженными». Но теперь на первые позиции повестки дня вышли вопросы, связанные с давними ссорами национального и религиозного свойства. Нации, этнические группы, конфессиональные сообщества принялись сводить друг с другом старые счеты.

Укоренившийся после Октябрьской революции раскол мира по идеологическому принципу имел в известной степени искусственный, противоречащий природе человечества характер. Национализм и религия, в которых марксизм отказывался видеть одну из движущих сил поведения людей, оказались несравненно более сильной мотивацией, чем классовая вражда и жажда социального равенства. Вероятно, именно эта особенность человеческой психики объясняет, почему движения, зиждущиеся на идеологии классовой борьбы, довольно быстро раскалываются и распадаются в отличие от этнических и конфессиональных движений.

Когда в определенной группе населения вызревает убеждение в том, что она является обездоленной и дискриминируемой именно вследствие ее этнических либо конфессиональных отличий от господствующей общности, у нее формируется менталитет, угрожающий возникновением в обществе перманентного насилия. Речь идет о своего рода новом люмпен-пролетариате – о маргинальных слоях, отчужденных от преобладающей, более состоятельной и привилегированной части населения. Например, таких, как негры в США, образующие так называемый underclass, или бунтовавшие в 2005 году в парижских предместьях арабские подростки.

Глобальным маргиналом ощущает себя и значительная часть жителей стран Третьего мира, которая образует транснациональный underclass. Прежде всего это относится к миру ислама. В наши дни, пожалуй, ни одной другой общности не свойственны ни столь сильное недовольство существующим в мире порядком вещей, ни такой высокий уровень напряженности и фрустрации, ни подобные мощные выбросы насилия. И именно в исламском мире в большей степени, чем где бы то ни было, наблюдаются явления, которые обычно подразумевают, говоря о Новом Средневековье. В частности, там возродилась теократическая модель государственного устройства.

Действительно ли тут дело в самой сути мусульманской религии, как утверждают исламофобы, влияние которых, к сожалению, выросло на фоне активности «Аль-Каиды» и терактов 11 сентября 2001 года? Отвечая на этот вопрос, необходимо иметь в виду и различать два важных обстоятельства.

Во-первых, ислам – это религия в строгом смысле данного слова. Как и прочие религии, мусульманская вера не может нести ответственность за то, как ее интерпретируют политики, и поэтому несправедливо и политически опасно возлагать на ислам вину за такие явления, как, в частности, транснациональный исламистский терроризм, обычно ассоциируемый с «Аль-Каидой». Конечно, в исламе, как, впрочем, и в других великих религиях, немало противоречий. Одни суры Корана говорят об органической воинственности и нетерпимости мусульман, другие же – об их миролюбии. Почти за полторы тысячи лет основные догматы ислама не изменились, современные политические радикалы-мусульмане (исламисты, са-лафиты, джихадисты) не внесли и не собираются вносить ничего нового в сущностное содержание религии, покоящейся на незыблемых постулатах Корана и сунны (сунна – сборник записанных мусульманских священных преданий, или хадисов, о Магомете, его поступках и изречениях. – Ред.).

Во-вторых, ислам представляет собой целостное мировоззрение, комплекс норм поведения, систему общественного устройства и государственного управления. И в этом смысле можно говорить об исламе классическом и традиционном. Классический ислам VII–XIII веков в полной степени воплощал в себе известный постулат о нераздельности духовного и светского начал; это была эпоха халифата, эпоха теократии. Но после взятия Багдада монголами в 1258 году власть халифа, олицетворявшая единство мусульманской общины (умма) и слитность государства и религии, сошла, по существу, на нет и была заменена властью светского правителя – султана. Вопреки распространенному мнению, в этой новой, ставшей традиционной на все последующие столетия модели государственного управления теократический принцип фактически отсутствовал.

И турецкий султан, и персидский шах, управлявшие двумя наиболее могущественными мусульманскими державами, являлись, по сути дела, светскими правителями. Государственная власть принадлежала монарху, его двору и подчинявшимся им административным и военным структурам, духовные же лица получили в свое ведение сферы закона и образования. Таким образом, в руках улемов (богословы) находилась вся идеология, были сосредоточены все формы интеллектуальной деятельности, ритуала и судопроизводства, но все же не практическое управление государством.

При этом принципиального конфликта между дворцом и мечетью не было – в отличие от христианского мира, где в Средние века шла борьба папства с монархией.

ИСЛАМ И ИСЛАМИЗМ

Лишь в конце минувшего века имам Хомейни, победив шаха в результате «исламской революции» в Иране (1979), провозгласил принцип правления духовных лиц, или «велаят-е-факих» (факих – богослов-законовед). Так возродилась мусульманская теократия. Иран стал первым теократическим исламским государством современности.

Можно ли назвать это возвратом к Средневековью? Только условно, поскольку понятие «Средние века», как таковое, относится к Европе. Применительно к мусульманскому миру правильнее говорить скорее о попытке возврата к истокам. Именно убеждение в том, что только возвращение к первоначальному «чистому исламу» может спасти мусульманские народы, их идентичность и духовные ценности от разрушительного сатанинского влияния «растленной и аморальной западной цивилизации», лежит в основе мощного идейно-политического течения, обычно именуемого исламизмом (термин неясный и для мусульман вообще непонятный). Обращение к своим началам – это как раз то, к чему призывают исламские фундаменталисты (салафиты, от слова «салаф» – предки). Правда, салафиты принадлежат к суннитскому толку ислама, и некая ирония истории заключается в том, что теократия возродилась в Иране – стране шиитов, которых суннитские политики и идеологи презирают и ненавидят.

Исламизм возник как следствие несостоятельности слишком многих светских режимов в мире ислама, главным образом в арабских странах. «Ислам – вот решение!» – этот лозунг созданной в Египте организации «Братья-мусульмане» стал боевым кличем неуклонно набиравших силу мусульманских радикалов от улемов-фундаменталистов, вроде бы не имеющих отношения к политике, до джихадистов, призывающих к священной войне, включая террор, против западных врагов ислама. А за этим лозунгом стоят, естественно, и такие идеи, как возрождение теократической формы государственного устройства и восстановление в первозданном виде, казалось бы, давно ушедших в прошлое норм шариата. В конечном счете это означает отрицание демократических принципов, прав человека, свободы выбора. Приходит конец традиционному сосуществованию дворца и мечети. Светская власть предается анафеме, демократическое устройство общества признается противоречащим исламу, поскольку основано на законодательстве, разработанном людьми, в то время как уже есть закон, данный на веки вечные Аллахом.

Как писал в немецком журнале Internationale Politik профессор из США Джеффри Херф, «идеологическое наступление на либеральную демократию и культурный модерн, на равноправие женщин и приоритет свободы личности над ограничениями коллективизма, равно как и видение тотального и тоталитарного общества, возвращается сегодня в религиозном дискурсе. Как и их фашистские и нацистские предшественники в Европе, радикальные исламисты пропагандируют фанатический антисемитизм и связанный с ним крайний антиамериканизм в рамках параноидальных теорий заговора». Это действительно откат в глубокое прошлое, аналогичный тому, что могло бы произойти, вернись Европа к Средним векам, к временам инквизиции и религиозных гонений.

В Иране, Афганистане, Судане, где еще совсем недавно существовали достаточно умеренные, цивилизованные порядки, всплеск исламизма привел к возрождению всего наиболее мрачного и бесчеловечного из того, что считалось делами давно минувших дней. В Иране «правление факихов» сразу же ознаменовалось введением жестких норм поведения людей в духе искоренения «зловредных и безбожных нравов». Особенно это касалось женщин, которых не только обязали облачиться в длинные до пят черные платья, но и лишили права заниматься профессиональной деятельностью. Их единственной функцией провозглашались семейная жизнь и воспитание потомства в надлежащем духе. В первые годы после революции женщинам не разрешалось посещать спортивные мероприятия с участием мужчин: считалось недопустимым, чтобы они могли видеть полуобнаженные мужские тела. В тот период бойцы Корпуса стражей исламской революции могли схватить на улице и мужчину, если его рубашка была с коротким рукавом или с расстегнутой верхней пуговицей...

Сейчас от этой практики уже отказались, но «внесемейные контакты» между мужчинами и женщинами ограничены, трудно представить себе знакомства на улице либо в кафе. Спортивные, а также театральные мероприятия женщины могут посещать только в сопровождении супругов. Запрещена западная музыка, действует строгая цензура. На весь мир прогремела история с книгой «Сатанинские стихи» Салмана Рушди. Нынешнее руководство страны открыто призывает к уничтожению Израиля, отрицает Холокост.

Афганские талибы (сунниты) пришли к власти спустя полтора десятка лет после «исламской революции» в Иране и превзошли своих шиитских «собратьев» в мракобесии. Идея секуляризма была объявлена зловредной выдумкой Запада, нацеленной на подрыв исламского мира. После того как все ключевые посты в административных органах заняли лица духовного сословия, началась реализация программы тотальной исламизации общества. Функции контроля осуществляла полиция нравов при содействии мулл квартальных мечетей. Запретили музыку и театральные спектакли. Чтобы «искоренить скверну», широко применялись не только смертная казнь через повешение, но и избиение камнями, отсечение рук и ног, бичевание, чернение лица сажей. Обязательным считалось ношение бороды, регламентировалась длина волос. Женщины не имели права учиться и работать, ходить в магазин, покидать дом без сопровождения родственника мужского пола; они должны были носить чадру, закрывшую их с головы до ног.

Дискриминация женщин является неотъемлемой частью практики исламистов, как находящихся у власти, так и претендующих на нее. В населенном шиитами Южном Ираке бойцы «Армии Махди», контролируемой сторонниками создания исламской республики, облили кислотой женщину только за то, что у нее из-под платья виднелись голые лодыжки. Официальные представители Ирана во время поездок в западные государства отказываются пожимать руку женщине – представительнице встречающей стороны.

Вообще, так называемая гендерная проблематика занимает, по крайней мере на взгляд людей западной культуры, непропорционально большое место в многолетней кампании исламистов, направленной на дискредитацию цивилизации Запада. Так, виднейший деятель «Братьев-мусульман» Сайид Кутб после поездки в Соединенные Штаты полсотни лет тому назад опубликовал сочинение (до сих пор исключительно популярное среди исламистов), в котором утверждал, что Запад прогнил и деградирует прежде всего из-за того, что женщина имеет равные права с мужчиной. Кутба и его последователей приводили в ужас и негодование такие факты, как предоставление женщинам возможности обучать и воспитывать мальчиков и юношей, распространение добрачных и внебрачных половых связей и т. д. «Царство феминизма и гомосексуализма» – так характеризуют западный мир исламистские проповедники.

«РЕИСЛАМИЗАЦИЯ» МУСУЛЬМАНСКОГО МИРА?

Было бы еще полбеды, если б «возврат в прошлое» происходил только в странах с теократическими режимами. В конце концов, такого рода режим существует ныне лишь в Иране. Саудовскую Аравию к теократическим государствам причислить нельзя: там правит ведущая непримиримую борьбу с ячейками «Аль-Каиды» династия с группирующимися вокруг нее кланами, а духовные лица хотя и обладают огромным влиянием, но на власть не претендуют.

Несравненно серьезнее то, что в последние десятилетия этот процесс затронул и мусульманские страны со светскими режимами. В Египте, Иордании и других арабских странах, а также в Турции и Индонезии все больше женщин носят хиджаб или же целиком закрывают лицо чадрой, в чем они не только не усматривают ни дискриминацию, ни унижение, но и даже видят гордый символ собственной приверженности религии.

Работающий во Франции иранский ученый Фархад Хосрохавар говорит в своей только что опубликованной книге «Quand Al-Qaida parle: Temoignages derriёre les barreaux» («Когда говорит “Аль-Каида”: свидетельства из-за тюремной решетки») о том, что Запад в глазах исламистов – это «апокалиптический монстр, который совершает свой инфернальный марш с целью разрушения мира и мог бы его погубить, если б не ислам, поднимающий знамя борьбы против Бегемота (мифическое животное, олицетворяющее силы зла. – Ред.) и намеренный положить конец царству содома и гоморры». Исламисты, пишет ученый, убеждены, что Запад – «это система жизни, по своей природе отличающаяся от того, что требует ислам», что базовые ценности двух цивилизаций «различны».

В чем же причина успеха идеологии, в основе которой такие тезисы, как несовместимость ислама с западными ценностями и порядками, с «противоречащими принципам ислама» идеями демократии, прав человека, равенства полов и пр.? Конечно, огромную роль в этом играют конкретные политические события: образование Израиля, рассматриваемое как катастрофа и унижение для всего мусульманского мира, вооруженные интервенции США и других западных стран на Ближнем и Среднем Востоке. Можно говорить и об экономическом факторе – отставании арабских стран от государств Запада, о нищете масс. Но всего этого недостаточно для объяснения того, что иногда совершенно некорректно называют «возрождением ислама» (он ведь никогда и не умирал!). И здесь мы должны вернуться к тому, что уже говорилось об underclass.

Несмотря на коллапс колониальной системы, понятие «угнетательский империализм» воспринимается многими миллионами людей как факт сегодняшней реальности. И в первую очередь это относится к мусульманам, которым с детства внушают не только то, что лишь их вера содержит истину (в это верят последователи любой религии), но и в то, что ислам, некогда господствовавший в мире, стал жертвой злых сил, стремящихся его погубить. Мусульмане с горечью видят, что силой, мощью и влиянием в современном мире обладают уже не они, а Запад. Это и порождает представление о царящей на Земле несправедливости, вызывает ощущение попранного достоинства у тех, о которых Аллах сказал: «Вы были лучшей из общин, которая выведена пред людьми» (Коран, 3: 110).

Именно здесь следует искать корни мусульманского радикализма, исламизма. Реакция на длительную эпоху унижения, ненависть к тем, кто вызывает комплекс незаслуженной неполноценности, стремление вернуть себе величие – вот первая причина того возбуждения и постоянного психологического дискомфорта, той эмоциональной напряженности, фрустрации, которые формируют экстремистские настроения в мире ислама.

В арабских странах модернизация не оправдала надежды и все светские режимы (за исключением монархий), как избравшие западную, демократическую модель развития, так и пошедшие по социалистическому пути, потерпели фиаско. Благодаря этому создалась благоприятная почва для восприятия обществом тезиса исламистов о том, что причина несостоятельности таких государств состоит в их светском характере, в отходе от ислама. Интеллектуалы, политический класс, молодежь уже не могут верить в прогресс в его западном, претендующем на универсальность смысле. Возник вакуум, который и был заполнен идеями салафизма, исламизма, а затем – в частности, в результате зачастую высокомерной и интервенционистской политики Америки – и джихадизма. Те, кто еще недавно выражал свои чаяния в поддержку социалистических течений, предлагавших рецепты социального переустройства и тем самым обращенных в будущее, развернулись к поиску счастья и справедливости в своем прошлом – в мифическом золотом веке.

Так называемая «реисламизация» мусульманского мира на деле отнюдь не ведет к образованию новых моделей социально-экономического устройства. Достаточно вспомнить, как выдвинутая аятоллой Хомейни идея создать в Иране совершенно новую «благословенной исламскую экономику» привела лишь к господству коррумпированной клерикально-буржуазной бюрократии. Единственное, что происходит, – восстановление древних нравов и обычаев, далеко не всегда соответствующих духу Корана. Набирает силу воинственная составляющая исламского учения, которая хотя и не является его основой, но лежит в русле исламской традиции, будучи подкреплена отдельными положениями Корана. Именно она поз-воляет джихадистам использовать идеи ислама для обоснования допустимости террористической деятельности. А ведь это наносит мусульманскому сообществу колоссальный вред, ибо все чаще слово «мусульманин» ассоциируется в мире с понятием «террорист».

Все это вызвало ответную волну исламофобской пропаганды. Множество людей на Западе уже всерьез верят в намерение исламских радикалов восстановить халифат. Но последние – фанатики, а не безумцы; их цель гораздо прозаичнее: прийти к власти и установить свои порядки в нескольких ключевых мусульманских странах – Египте, Саудовской Аравии, Пакистане, Иордании, что позволит им доминировать в мире ислама.

Вполне прозрачна и избранная ими стратегия: спровоцировать в этих странах революции или перевороты, которые, по их мнению, неизбежно произойдут после того, как народы убедятся, что их властители являются пособниками либо марионетками Запада, стремящегося в союзе с сионизмом подорвать и погубить ислам. Именно поэтому исламисты заинтересованы в таких действиях Запада, которые легко представить как антиисламские (не случайно они так раздули «карикатурный скандал»), именно поэтому им на руку любые американские интервенции в мусульманских странах. Вторгшись, например, в Ирак, Джордж Буш преподнес им хороший подарок.

Кроме того, будучи разновидностью ксенофобии, исламофобия пробуждает в людях низменные шовинистические инстинкты, ухудшает моральный климат в обществе, способствует возрождению всего темного, зловещего, что западная цивилизация более или менее успешно искореняла на протяжении нескольких столетий. Прискорбный симптом этой «болезни» – появление на политической арене Западной Европы лжепатриотических профашистских движений, использующих риторику, казалось бы с омерзением отброшенную после нацистского кошмара.

НОВЫЙ ОБСКУРАНТИЗМ

В западном мире тоже наблюдаются явления, напоминающие некоторые не самые лучшие черты Средневековья. Речь идет не об усилении набожности, например, в Соединенных Штатах и не о беспрецедентном росте в этой стране политического влияния евангелистов. (Хотя само по себе это влияние на внешнеполитический курс администрации Джорджа Буша-младшего не может не вызывать тревогу, поскольку способствует развитию таких характеристик этого курса, как высокомерная убежденность в безусловном превосходстве Америки и ее праве осуществлять мировой диктат.) Имеются в виду более широкие и серьезные тенденции.

Еще в эпоху Просвещения возникла система взглядов, согласно которым человечество, ведомое разумом, развивается поступательно, движется «вперед и выше». Но XX век с его двумя мировыми войнами, Холокостом и ГУЛАГом поставил под сомнение идеи прогресса и торжества разума; крах советской власти положил конец надеждам левой интеллигенции Запада на то, что социализм, преодолев «сталинистские извращения», все же сможет привести человечество к идеальному устройству.

Рухнула идеология в ее прежнем понимании; если и можно говорить о какой-либо серьезной идеологии наших дней, то только об исламе. Приказала долго жить идея порядка: его моральные и правовые устои ставятся под сомнение; постбиполярный мир дает картину анархии, хаотических столкновений, беспредела в глобальном масштабе. Разум, на силу и предполагаемое торжество которого уповали мыслители на протяжении более чем двух столетий, отступил.

Секулярное, «просвещенческое» сознание находится в кризисе, но христианская церковь от этого не выиграла. Ее влияние неуклонно ослабевает в таких регионах, как, например, Западная Европа и Латинская Америка. На авансцену выходит явление, которое французский экономист и писатель Ален Мэнк в своей книге «Новое Средневековье» охарактеризовал следующим образом: «Сектаризм религиозных меньшинств не гарантирует роста влияния церкви. Сегодня ветер дует в паруса наиболее догматических групп. [...] В католическом мире – подъем интегристских движений; в пространстве протестантизма – выход на поверхность харизматических “подцерквей” (sous-eglises); у религиозных евреев – возвышение “Любавича” и других раввинов теократического духа. [...] Неудержимый рост влияния сект, новых гуру, зачастую столь же алчных, сколь и ориентированных на миссионерство, библейских дискурсов, с Библией не имеющих ничего общего, полурелигиозных, полуязыческих ритуалов, играющих только на струне страха, сообществ, все члены которых, кажется, находятся под гипнозом. А дальше по пути иррационального – всплеск астрологии, гадания на картах, всех этих псевдознаний, которые нашли лучший из возможных источников коммерции – манию, психоз познания будущего».

Западная цивилизация пребывает в растерянности. Исчезает и основанная на рациональном подходе надежда на будущее, и вера. Этим так называемое Новое Средневековье и отличается от старого – ведь тогда мировоззрение людей держалось исключительно на вере. Диктовавшиеся церковью религиозные ценности рассматривались всеми как безусловные, ныне же распространяется тот самый релятивизм, против которого столь энергично выступал покойный папа Иоанн Павел II. Все условно, все неоднозначно, все можно толковать и так и этак. В условиях отсутствия четких ориентиров многие мыслящие люди задают себе вопрос: а не идет ли дело к тому, что человечество может оказаться перед устрашающим выбором – между Сциллой общества вседозволенности без каких-либо моральных императивов и Харибдой установления жесточайших запретительных норм, порядка, напоминающего некий глобальный «Талибан»?

Как быть? Осознание глубины моральной и общественной деградации должно вызвать реакцию того здорового разумного начала, которое всегда позволяло человечеству преодолевать явления, грозившие ему вырождением. Только широкое обсуждение процессов, способных перечеркнуть многое из того, что было достигнуто за столетия, может предотвратить торжество Нового Средневековья.