В декабре 2017 года во Франции должен пройти ряд тренингов против расизма. Что ж, повод вполне благородный, если бы только акции не организовывали «расисты наоборот». О том, что неконтролируемые потоки мигрантов давно изменили этноконфессиональный облик современной Франции, хорошо известно. Но все чаще мигранты начинают претендовать не только на социальную поддержку государства, но и на политическое влияние. Их становится все больше, а значит — они могут уже не только просить, но и требовать.
Еще в 1970-е — 1980-е годы мигранты из африканских и ближневосточных стран действительно могли говорить о какой-то дискриминации. Тогда были активны ультраправые националисты, включая и откровенных расистов, совершавших преступления против приезжих. В 1990-е годы ситуация стала меняться, а сейчас впору беспокоиться уже не мигрантам, а французам. Тем более, что изменилось и «качество» мигрантов. На смену добросовестным «работягам» пришли «охотники за пособиями». Что касается второго и третьего поколения мигрантов, то многие их представители так и не смогли (или не захотели?) вписаться в социальную жизнь французского общества. Населенные мигрантами районы превратились в современные «гетто». Это о них французский философ Жан Бодрийяр писал: «жгут и грабят самое лучшее, что она может предложить — машины, школы, торговые центры. Детские сады! Именно то, с помощью чего мы так хотели интегрировать иммигрантов».
Кстати, значительная часть террористов, участвовавших в атаках на европейские города — как раз представители второго и третьего поколения. Они уже не мигранты. Они — граждане Франции, только с «нефранцузскими» именами. Большинство — из социально неблагополучной среды, маргиналы, склонные к совершению преступлений, антиобщественному поведению, употреблению наркотиков. Протест против ценностей европейского общества, против основ самой европейской цивилизации стал для них новой идеологией. Причем эта идеология может принимать как религиозные (фундаментализм), так и политические («левачество») формы.
Современный европейский «антифашизм», «антирасизм» — это тоже форма идеологии. На самом деле представители этих организаций выступают не против расизма, а против европейцев как таковых. Они готовы смириться лишь с теми европейцами, которые бесконечно «раскаиваются» в колониализме и империализме. Сегодня ярлык «расиста» или «нациста» могут повесить практически на любого европейца, если он хоть на секунду задумается о проблемах, связанных с присутствием бесчисленного количества мигрантов.
Впереди «антирасистов» как обычно французские леваки. Среди них все больше становится выходцев из стран Азии и Африки, которые понимают современное социально-классовое противостояние как борьбу «мировой периферии» с «золотым миллиардом».
Радикальный профсоюз SUD, который собирается организовать «антирасистские тренинги», просто запретил вход на свои мероприятия для всех «белых». Конечно, подобные SUD группы не столь влиятельны, занимают скорее маргинальное положение во французской политике. Но это если говорить о «системной», парламентской политике, а на улицах городов, особенно в предместьях Парижа, в Марселе «расисты наоборот» постепенно начинают «править бал». Уже сейчас есть такие районы, куда французы и другие европейцы не решаются заходить, а полиция и жандармы появляются внушительными группами и хорошо вооруженные.
Конечно, было бы неправильно относить к антисоциальным группам всех или даже большинство мигрантов, проживающих во Франции. Как и везде, среди них преобладают нормальные люди, но не они контролируют улицы французских городов, не они сражаются с полицейскими на баррикадах, совершают теракты или торгуют наркотиками. Все это делает меньшинство, но оно слишком активно и заметно. От действий радикалов страдают все, в том числе и их собственные соплеменники. Граждане Франции арабского и африканского происхождения давно и в большом количестве служат в жандармерии, в полиции, в армии. Среди них много предпринимателей, чьи лавки и кафе страдают во время уличных беспорядков. Разумеется, и бомбы или грузовики террористов не выбирают своих жертв по национальному или религиозному признаку.
Тем не менее, «расисты наоборот» прямо заявляют — во Франции «слишком много белых», пора менять этнический и расовый состав населения страны. Жоан Луи, представляющий организацию выходцев из африканских и азиатских стран CRAN утверждает, что французское правительство придерживается идеологии «государственного расизма». Это, разумеется, ложь. Во Франции даже официально нет понятия «этническое меньшинство». Все — и этнические французы, и баски, и алжирские или марокканские арабы, и африканцы из Сенегала, Мали и Конго считаются «французами» в том случае, если у них есть французское гражданство. Соответственно, с юридической точки зрения, ни о какой политике дискриминации речь идти не может.
Наоборот, французское правительство предпринимает очень масштабные усилия для интеграции приезжих во французское общество. Проблема в том, что значительная часть мигрантов сама не собирается интегрироваться. Им удобно жить в своих этнических кварталах, «гетто», коммуницировать внутри общин и диаспор, максимум — с другими мигрантами. Свой «особый статус» им выгодно подчеркивать, постоянно напоминая об ужасах колониализма и обвиняя французское государство и рядовых французов в дискриминации по расовому признаку.
На самом деле, «черному расизму» — как минимум около ста лет. Еще в 1920-е годы в Соединенных Штатах Америки появились афроамериканские политические организации, выступавшие за «расовую чистоту», против контактов с «белыми». Дальнейшее развитие «черный расизм» получил в религиозно-политических общинах вроде «Нации ислама». В 1960-е годы, когда афроамериканское движение против сегрегации набрало силу, появились радикальные группировки вроде «Черных пантер». Особый вклад в развитие «черного расизма» внесли теоретики негритюда.
Концепцию самоценности и самобытности негроидной расы развивали сенегальский поэт и философ Леопольд Седар Сенгор (потом он стал президентом Сенегала) и два выходца из французских колоний в Карибском бассейне — поэт Эме Сезер с острова Мартиника и писатель Леон Дамас из Французской Гвианы. Все они, кстати, несмотря на идеи об африканской исключительности, получили хорошее европейское образование и в целом были европейски ориентированными людьми. Леопольд Седар Сенгор (на фото), например, учился в Сорбонне и в Практической школе высших исследований, получил ученую степень по филологии. Эме Сезер учился в Высшей нормальной школе в Париже. Во Франции получал образование и Леон Дамас. Конечно, как образованные люди, основоположники концепции негритюда не задумывались о том, что их идеи через несколько десятилетий повлияют на появление «расизма наоборот».
Эпоха деколонизации принесла негритюду новое прочтение. Он лег в основу целого ряда африканских националистических идеологий, которые ставили своей целью возвращение к «истокам африканской цивилизации». На политическом уровне достаточно вспомнить политику маршала Мобуту Сесе Секо в Заире, который увлекся переименованием всех географических объектов, носивших французские названия. В Анголе концепция негритюда повлияла на взгляды основателя и лидера УНИТА Жонаса Савимби, а в Зимбабве — на идеологию Роберта Мугабе.
Вскоре после освобождения от колониальной зависимости в целом ряде африканских государств началось вытеснение европейцев, да и вообще всех «неместных». Огромное количество французских поселенцев было вынуждено покинуть Алжир, причем, освободившись от французского господства, многие алжирцы, вместо того, чтобы строить и развивать свое суверенное государство, предпочли эмигрировать во Францию. Если в «первой волне» уезжали бывшие колониальные чиновники, полицейские, военнослужащие, которые ориентировались на европейскую культуру и просто опасались за свои жизни, то последующие волны миграции из Северной Африки привели во Францию огромное количество сначала трудовых мигрантов, а затем и маргиналов, тяготевших к паразитарному и асоциальному образу жизни. Идеи «расизма наоборот» пришли в Европу вместе с ними.
С другой стороны, не стоит забывать и о социальных факторах, способствующих распространению «расизма наоборот». Во Франции значительная часть не только мигрантов, но и их потомков все равно остается внизу социальной иерархии. Сказывается отсутствие нормального образования, квалификации и профессии, а часто — и нежелание что-либо делать для изменения своего социального положения. В «гетто» таким людям комфортно — можно вести привычный образ жизни, не работать и не учиться, зато всячески подчеркивать свою «инаковость», отличие от французского населения. Сегодня «белым» быть во Франции не модно. Даже молодежь европейского происхождения из пролетарской и люмпен-пролетарской среды пытается ориентироваться в поведении на своих сверстников — арабов и африканцев, перенимая их модели поведения. Некоторые меняют даже религию, другие ограничиваются просто коммуникацией в рамках уличной среды. Если говорить о религии, то она становится лишь инструментом подчеркивания своей «иной», нефранцузской идентичности.
Довольно часто преступления против европейцев совершаются не только из корыстных или хулиганских, но и из «идейных» соображений. К социально-классовой неприязни добавляется и ненависть по национальному признаку. Именно поэтому многие французы предпочитают отселяться подальше от этнических кварталов и не советуют иностранным туристам — европейцам их посещать, особенно в темное время суток.
Хотя официальные источники предпочитают молчать об этнической преступности, всем во Франции и так ясно, какая среда является наиболее питательной для криминала. Правда, ради справедливости стоит отметить, что «нефранцузские» лица все чаще встречаются не только среди преступников и правонарушителей, но и среди полицейских. Одни преступления совершают, другие с преступностью борются. Впрочем, в такой ситуации неизбежно и сращивание этнической преступности с правоохранителями — ведь соплеменникам проще найти общий язык друг с другом.
В Париже мигранты и их потомки составляют не менее 20% населения. Существуют целые кварталы, населенные представителями конкретных диаспор. Здесь не только вся мозаика бывших французских колоний — алжирцы, марокканцы, тунисцы, сенегальцы, малийцы, нигерцы, чадцы и так далее, но и выходцы из Китая, Бангладеш, Шри-Ланки, Индии, Пакистана, Турции, Ирана — то есть, государств, которые никогда не были колониями Франции и не имели к ней никакого отношения. Но, разумеется, наиболее многочисленные группы — выходцы из бывших французских владений в Северной и Западной Африке. Они же доставляют больше всего хлопот французской полиции и рядовым гражданам. Азиаты более спокойные и социализированные, а выходцы из африканских государств составляют основную часть маргинальных слоев этнических общин Парижа (да и других городов Франции).
Приток мигрантов во Францию, как мы знаем, не прекращается. Это обстоятельство, в совокупности с очень высоким по французским меркам уровнем рождаемости в мигрантских семьях, способствует росту численности нефранцузского населения. Отсюда и политические амбиции. В свою очередь, все больше этнических французов начинают симпатизировать Национальному фронту Мари Ле Пен. Парадоксально, но сейчас, в начале XXI века, именно правые оказались подлинными защитниками не только французской нации как таковой, но и экономических интересов французских наемных работников. Причем если в 1980-е годы можно было говорить о том, что приезжие конкурируют с местными жителями за рабочие места, то теперь они просто берут у местных деньги — ведь пособия и разнообразные льготы для мигрантов и беженцев формируются, в том числе, и из налогов рядовых французских граждан. Получается, что правительство Франции за счет налогоплательщиков обеспечивает те самые маргинальные слои, которые представляют угрозу общественному порядку и самим налогоплательщикам. Соответственно, растут и националистические настроения среди французов, и радикализуется мигрантская среда.
Есть ли решение существующей проблемы? Исправить ситуацию, похоже, возможно лишь в случае кардинального пересмотра всех основ внутренней и внешней политики современной Франции. Но с таким президентом как Эммануэль Макрон, с его окружением и французской политической элитой в ее современном виде сделать это нельзя. Ведь потребуется полный отказ от мультикультуралистской модели, господствовавшей во Франции два последних десятилетия. С другой стороны, победу национально ориентированных сил не допустят ни влиятельные во Франции левые и либералы, ни США и Евросоюз, которые не заинтересованы в изменении сложившейся ситуации.
