Уже через несколько недель после событий 9/11 Джордж Буш и его высшие чины начали вторжение в эту страну и вскоре разделались с Талибаном (скорее просто преследовали Усаму бин Ладена и его последователей). Та «победа», однако, оказалась эфемерной, но стала политическим эквивалентом наркотика для президента и его команды геополитических мечтателей, которые сразу же перенесли внимание на Ирак, где правил Саддам Хусейн и на закрепление за собой остальной части нефтеносных районов планеты. (И вы знаете, как это проходило в смысле выполнения миссии). В 2009-2010 годах Афганистан («правильная война») оказался «стартовым наркотиком» для Барака Обамы, он нарастил численность воинского контингента ещё на 30 000 солдат помимо мини-наращиваний подрядчиков, агентов ЦРУ, солдат сил специальных операций и прочих. Ещё до его ухода с поста от Ливии до Ирака афганская война стала наименьшей из его проблем. И, наконец, конечно же, Дональд Трамп, который в годы перед своей победой на выборах говорил или писал твиты так, словно может изменить подход в отношении Афганистана, но затем окружил себя генералами проигранных Америкой войн и снова решил делать всё как обычно — по-афгански. Теперь он тоже «на крючке», и от Нигера до Сомали и далее результаты не заставят себя долго ждать.
Хотя немногие думают именно так (исключая, вероятно, МакКоя), Афганистан — не просто самая долгая война в американской истории, но возможно самая долгая опиумная война в истории вообще. И спустя шестнадцать лет единственное, что можно считать само собой разумеющимся относительно грядущего — в итоге ничем хорошим это не закончится. Если мы знаем меньше, чем должны бы о том, насколько плохо сейчас там идут дела, частично это объясняется политикой тех, кто прочно сидит на «крючке» этой войны. Когда дела у них идут плохо, они прикрывают поток информации, как в 2015-м, когда американское командование в Афганистане перекрыло возможность публикации всех материалов о «финансируемых налогоплательщиками США усилиях по созданию, подготовке, снаряжению и укреплению сил Афганской Национальной Безопасности». Безусловно, это имело смысл, поскольку почти $65 миллиардов уже было потрачено на подготовку и снаряжение этих сил, а они во всём терпели неудачи. С тех пор, как мы знаем, потери афганских полицейских и военных резко выросли, как и число случаев дезертирства, многие подразделения заполнены «солдатами-призраками» (с чего их командиры и прочие присные «снимают сливки»), а Талибан контролирует ещё большую территорию страны. В ответ американское командование снова «засекречивает и ограничивает информацию относительно состояния афганских сил безопасности, включая потери, численность и убыль персонала, оценку возможностей и оперативную готовность техники».
Вот так и обстоят дела с анти-наркотической войной Америки в Южной Азии. Когда-нибудь дурман и правда схлынет, и тогда, кто знает, где мы окажемся. А пока почитайте МакКоя и подумайте, что эта повторяющаяся версия ведения войны означает так много лет спустя.
Том.
* * *
После девяти месяцев замешательства, хаоса и каскада твитов Белый Дом под руководством Дональда Трампа наконец кристально ясно показал: США остаются в Афганистане воевать и — на этом они настаивают — победить. «Убийцам надо знать, что им негде спрятаться, нет такого места, куда не дотянулась бы американская мощь», сказал президент в августе, заявив фактически об объявлении войны Талибану. Повернув вспять запланированный Бараком Обамой (и застопорившийся) уход из Афганистана, министр обороны Джеймс Мэттис объявил, что Пентагон направит воевать там ещё 4 000 солдат, доведя численность американского войскового контингента до почти 15 000 человек.
В октябре, пока шла мини-эскалация, ЦРУ организовало через «Нью-Йорк Таймс» утечку о дополнительном тайном наращивании со смертоносными ударами беспилотников и «высоко-профессиональными» полувоенными формированиями агентства, отправленными «охотиться и убивать» боевиков Талибана, как рядовых, так и высших чинов». Это неумолимо, непрерывно», нараспев произнёс директор ЦРУ Майк Помпео, пообещав волну незаконных убийств, напоминающую печально известную программу ЦРУ «Феникс» времён Вьетнамской войны. Полувоенные сотрудники агентства, как сообщила «Таймс», возглавят афганские и американские силы специальных операций в масштабных контр-террористических операциях, которые в прошлом «были причиной беспорядочных убийств афганских граждан». Короче говоря, в Афганистане игра продолжается.
Спустя 16 лет непрерывной войны в этой стране возникает очевидный вопрос: обладает ли эта новая кампания какими-либо реальными шансами на успех, не говоря уж о победе? Чтобы ответить на него, надо задать ещё один вопрос: каким образом в недавние годы Талибан сумел расширить своё влияние, несмотря на интенсивные операции США и массированную воздушную кампанию, равно как и бесконечную и неимоверно дорогостоящую подготовку афганских сил безопасности? В конце концов, афганская война не только самая долгая в американской истории, но и одна из самых крупнейших, ведь в разгар её во время наращивания президента Обамы в 2010-2011 годов численность дислоцированных американских войск там достигала 101 000 человек.
Думая о Талибане
Американцы слышат о Талибане так долго, что по большей части не могут представить, насколько неудержимым был рост движения в недавние годы. После террористических атак 9/11 Белый Дом Буша сотворил смертоносную комбинацию американской воздушной мощи и финансируемых ЦРУ полевых командиров, намереваясь сокрушить Талибан и захватить афганскую столицу Кабул с потрясающей скоростью. Исламистское движение не только потерпело поражение, но и потеряло многих преданных ему боевиков под опустошительными авиаударами, которые, казалось, уничтожили возможность восстановления или возрождения движения. И тем не менее спустя пять лет Талибан вновь набрал силу, уже имея 25 000 боевиков. К 2015 году он контролировал более половины страны, захватывал столицы провинций и даже стоял у ворот ключевых провинциальных городов, например Kундуза.
Как это случается с любым движением, у успеха Талибана множество причин, в том числе неспособность кабульского правительства — погрязшего в коррупции — обеспечить хоть что-то напоминающее процветание сельских районов, боевые традиции страны в борьбе в иностранными захватчиками и тайная поддержка Пакистана, равно как и открытые всем убежища на землях племен у афганской границы. Но есть ещё один фактор, более весомый, чем все остальные — опиумный мак.
Боевые отряды Талибана, подобно многим повстанческим формированиям, в значительной степени состоят из подростков, которые сражаются, по крайней мере частично, ради денег, чтобы прокормить свои семьи. Каждую весну прошедшие 15 лет, как только по всей стране на склонах гор начинает таять снег, новые партии подросших мальчишек уходят из обнищавших деревень к мятежникам, готовые взяться за оружие. По сообщениям, каждый из них получает как минимум $300 в месяц, намного больше, чем они могли бы надеяться заработать в виде обычной зарплаты на полях. Иными словами, по оценкам Талибану надо $90 миллионов только в виде зарплат 25 000 боевиков на один сезон войны. При ежегодном бюджете в целом до миллиарда долларов, стоимость 15 лет партизанских действий приближается к $15 миллиардам.
Итак, откуда в этой обнищавшей, засушливой стране Талибан находит почти миллиард долларов в год? По данным командующего США в Афганистане генерала Джона Николсона, одна только афганская провинция Гильменд «обеспечивает значительное количество опиума, который перерабатывается в героин и... обеспечивает 60% финансирования Талибана». Президент страны Ашраф Гани, бывший сотрудник Мирового Банка, с ним согласен. «Без наркотика, — говорит он, — эта война давно бы закончилась. Героин — очень сильный мотор этой войны».
Укрепление позиций Талибана идёт параллельно безостановочному росту афганского опиумного производства со всего 185 тонн на момент, когда в октябре 2001 года США вторглись в страну, до несопоставимых 8200 тонн в 2008-м, этот урожай обеспечил беспрецедентный рост ВВП страны в 53% и обеспечил 93%мировых поставок героина. В том же году ООН заявила, что боевики Талибана получают «из построенной на наркотиках экономики средства на вооружение, логистику и оплату боевиков». Исследование Американского института мира обнаружило, что в 2009 году Талибан уже имел 50 героиновых лабораторий на своей территории и контролировал 98% маковых полей страны, собирая $425 миллионов «налогов», взимаемых с перевозки наркотиков.
Ко времени затеянного в 2010 году Обамой «наращивания», за которым четыре года спустя последовала стратегия ухода, по единогласной оценке наблюдателей опиум стал основой выживания Талибана. Несмотря на последовательный ряд программ по «уничтожению наркотиков», профинансированных и поддержанных Вашингтоном, в 2014 году Генеральный инспектор по восстановлению Афганистана Джон Сорко сделал вывод, что «по любым мыслимым меркам мы потерпели неудачу. Производство и культивация растут, запреты и уничтожение сокращаются, финансовая поддержка боевиков растёт, а пагубные привычки и злоупотребления в Афганистане находятся на беспрецедентном уровне».
В 2013 посевы опиумного мака занимали рекордную площадь 209 000 гектаров, дав урожай в 5500 тонн. Этот огромный урожай обеспечил $3 миллиарда незаконных доходов, причём только налоги Талибана составили по оценкам $320 миллионов — почти половину поступлений движения. Посольство США подтвердило эту мрачную оценку, назвав незаконные доходы «неожиданной прибылью повстанческого движения, которое наживается на наркоторговле почти на всех уровнях».
Провал борьбы с наркотиками
К концу 2017 году, когда Белый Дом приготовился к очередному четырёхлетнему погружению в афганскую бездну, появилось ли хоть что-то, способное ослабить Талибан и избавить Вашингтон от предсказуемого поражения? Чтобы ответить на этот вопрос Джон Сорко вооружился мандатом Конгресса на расследование всевозможных неудач, и он обладает уже пятилетним опытом в этой трудной миссии. Недавно он написал язвительный обзор провальных 15-летных усилий Вашингтона по сокращению афганского производства опиума и, следовательно, нанесению поражения Талибану. Этот 150-страничный черновик доклада «Контр-наркотическая деятельность: Уроки Афганистана 2002-2016» рисует катастрофу политики борьбы с употреблением наркотиков, которая с большой вероятностью обеспечит рост доходов Талибана для ведения бесконечной войны. В паре с ежегодным обзором ООН по опиуму, доклад Сорко представляет явное свидетельство того, что решение Трампа повысить ставки в этой стране практически наверняка обречено на провал.
За прошедшие 15 лет все страрания США, Великобритании и ООН замедлить производство наркотиков в стране потерпели неудачу. «Опиум остается самой ценной товарной культурой, — говорит Сорко, — приносящей около $3 миллиардов в год по ценам на границе». Опиум обеспечивает занятость населения, добавляет он, «эквивалентную почти 411 000 рабочих мест с полной занятостью, больше количества людей, занятых на постах в силах национальной обороны и силах безопасности Афганистана».
Несмотря на расходование почти $9 миллиардов на противодействие производству наркотиков в Афганистане, Вашингтон осуществляет контроль над тем, что Сорко называет «резким расширением плантаций опиумного мака с менее чем 8 000 гектаров в 2001-м до 200 000 гектаров в 2016 году». К этому времени урожай опиума составил более двух третей сельскохозяйственного производства. Помимо этого, оценочно 11% населения употребляют запрещённые наркотики, а это один из самых высоких уровней наркотической зависимости в мире.
Обзор ООН 2016 года, составленный сотнями афганских регистраторов, регулярно обходивших маковые поля — и подкрепленный снимками с передовых систем спутникового контроля — добавляет ещё более печальные штрихи к этой картине. В тот год урожай опиума составил 5600 тонн, и снова существенно вырос (на 43%). За тот же период действия по уничтожению посевов сократились на 91%, до всего лишь 355 гектаров уничтоженных посевов или менее 2% всех нелегальных маковых полей в стране.
После начала интервенции 2001 года Вашингтон и его союзники в войне с оборотом наркотиков испробовали все возможные варианты борьбы. Все они, без исключения, потерпели неудачу. На воспрепятствование производства опиума из бюджета США было направлено $4.3 миллиарда, но щедрое финансирование ушло на скорее экспериментальные подходы, ни один из которых, по-видимому, не сработал.
Как потерпели неудачу усилия Вашингтона, так же случилось и с усилиями ООН, а по мнению инспектора Сорко, они были даже менее эффективными. В первое десятилетие после вторжения 2001 года Вашингтон был увлечен контр-террористическими операциями и передал войну с наркотиками в другие руки. Он делегировал борьбу с опиумными посевами британцам, а подготовку полицейских сил по искоренению наркотиков — немцам. В этот решающий период Управление ООН по наркотикам и преступности (UNODC) маневрировало, чтобы заполнить пробелы в руководстве.
Тогда это рассматривалось, как умный политический гамбит; в ООН утверждали, судя по докладу Сорко, что «необходимо уничтожать 25% урожая мака ежегодно, чтобы ограничить будущие посевы», в процессе оправдывая такое ограничение занятостью тысяч афганских крестьян на маковых плантациях. Защищая ту программу сокращения посевов, Антонио Мария Коста, итальянский экономист, обучавшийся в Советском Союзе — он потом возглавил Управление по наркотикам и преступности ООН — заявил, по словам Сорко, что «нет никакой связи между культивацией мака и нищетой». Из своей крайне современной штаб-квартиры в Вене Коста обещал «сократить культивацию мака на 70% за пять лет и уничтожить вообще за десять лет» — заявление это вскоре воспринималось как курьезное.
В начале афганской авантюры Вашингтона в 2002 году войска США, ЦРУ и поддерживаемый США президент страны Хамид Карзай мало интересовались и почти ничего не знали о проблеме наркотиков. Другие действующие лица с намного меньшим влиянием — посольство США в Кабуле, Агентство по контролю за применением законов о наркотиках США, Всемирный банк и Европейская комиссия, помимо прочих — все периодически устраивали «набеги» в рамках анти-наркотической деятельности. Фонды для подобных операций прибывали и убывали, регулярно запускались новые инициативы без сколько-нибудь серьёзного анализа или обдумывания прошлой политики.
В этом хаотическом процессе, как указывает Сорко, «усилия по запрету потерпели фундаментальную неудачу в том, чтобы изменить или повлиять на афганскую нарко-торговлю сколько-нибудь значимым образом. В 2017 году культивация посевов и производство опиума, по-видимому, без сомнения достигнут рекордных показателей, а Талибан продолжит получать денежный доход от нарко-торговли».
Краткосрочное военное решение
Посреди ряда политических провалов только одна программа по мнению Сорко оказала заметное влияние на производство наркотиков: начало массированной оккупации ключевых южных опиумных районов страны войсками США и афганцами, которые они тренировали. Почти на всех перекрестках были установлены ККП. «В районе Марджа, — сообщает он, — расположенном в ведущей опиумной провинции Гильменд, доля сельскохозяйственных угодий, предназначенных для посевов мака, составляла почти 60% перед массовым прибытием американский и афганских сил. После операции «Моштарак», в ходе которой в феврале 2010 года 15 000 морских пехотинцев США и Афганские силы национальной обороны и безопасности (ANDSF) оккупировали район, территории, предназначенные под посевы мака сократились до менее 5%». К концу года 20 000 морпехов в 50 укрепленных базах при поддержке 10 000-го британского войскового контингента временно перехватили контроль над провинцией у Талибана и ограничили торговлю опиумом, которая поддерживала боевиков.
Помимо разбросанных повсюду КПП морпехи ввели программу ускоренной переориентации сельского хозяйства. По ней фермерам, выращивавшим опиум, предлагались стимулы в виде наличных денег, тачки, лопаты, новые водяные насосы и гарантировалось крайне важное свободное передвижение в этой зоне боевых действий. Несмотря на «ночные письма Талибана, запрещающие местным жителям взаимодействовать с силами коалиции», морпехи были обнадежены тем, что более 1000 местных фермеров подписались на участие в программе.
Однако в итоге она оказалась нежизнеспособной. Четыре года спустя, в 2014-м, численность американских войск в стране начала падать, генерал Дэниэл Ю вышел перед своими морпехами в Кэмп Летернек в провинции Гильменд и объявил, что они все вскоре отправляются домой, оставляя безопасность провинции в руках афганских союзников. «Я испытываю осторожный оптимизм, и надеюсь, что они смогут отстоять себя, — сказал генерал, — Но они должны хотеть этого больше, чем мы».
В течение года Талибан восстановил позиции, и стал сильнее, чем был. В ходе наступления по всей стране боевики сконцентрировались прежде всего на том, чтобы вернуть сердце опиумной торговли провинции Гильменд, поскольку, как выразилась «Нью-Йорк Таймс», «прибыльная торговля опиумом имеет решающее значение для экономических расчётов боевиков». К декабрю 2015 года после захвата КПП и возвращения себе большей части провинции, они вплотную приблизились к захвату самого района Марджа. Если бы американские силы специальных операций не вторглись и не применили бы авиацию, чтобы оказать помощь «деморализованным» афганским войскам и полиции, то город без сомнения был бы потерян.
Далее к северу на богатых маковых полях по обе стороны системы реки Гильменд боевики захватили большую часть района Сангин, вынудив отступить правительственные силы, которые, охваченные эндемией коррупции среди чиновников и военных, по сообщениям «сражались при нехватке боеприпалов и голодными». К 2016 году президент Обама был вынужден развернуть вывод войск и начать понемногу отправлять в страну сотни новых американских солдат, чтобы лишить боевиков экономического приза в виде самых продуктивных в мире маковых полей.
Несмотря на поддержку американской боевой авиации и 700 представителей сил специальных операций в феврале и марте 2016 года правительственные силы под ударами боевиков отступили от Мусса-Калу и Хан-Нешина, оставив под контролем Талибана 14 районов провинции Гильменд. После того, как 3 000 правительственных солдат погибли в том наступлении Талибана, уцелевшие деморализованные отряды закрепились в столицах провинций и районов, оставив сельскую местность и опиумные посевы в руках наживающихся на продажах героина боевиков.
С разгар той борьбы в 2016 году крестьяне провинции Гильменд сумели расширить посевы мака до 80 000 гектаров, что составляет 40% всех посевов наркотических культур страны.
Сложная методология
Эта весьма проблематичная война с наркотиками не только не преуспела в сокращении нарко-торговли, но и внесла отчуждение между сельскими жителями и правительством, столь отчаянно нуждавшимся в победе. Хуже того, в итоге она на деле подтолкнула незаконное производство опиума — частый результат всемирной войны Вашингтона с наркотиками, которую я однажды назвал «стимулом запрета».
Используя сложные спутниковые изображения, команда Сорко, например, обнаружила тревожный разрыв между районами, получившими помощь в развитии от Вашингтона или его союзников, и районами, попавшими под программу уничтожения опиумных посевов. В стратегически важных провинциях Гильменд и Нангархар, например, спутниковые фото ясно показывают, что многосторонние проекты по уничтожению посевов наркосодержащих культур вызывают раздражение в отдалённых районах, где «население крайне зависимо от опиумного мака как средства к существованию» живущих его переработкой нищих крестьян. Однако помощь по всему Афганистану приходила в более доступные, по большей части свободные от наркотиков районы вблизи крупных городов, оставляя бесчисленное множество крестьян в основных сельских районах недовольными правительством и восприимчивыми к вербовке Талибана.
Даже либеральные альтернативы развития программ искоренения мака, утверждает Сорко, самым удивительным образом оборачивались лишь стимулом производства опиума. Агентство международного развития США (USAID), например, потратило $36 миллионов на ирригацию для демонстративного проекта «Зона продовольствия», предназначенного для продвижения выращивания законных посевов на юге провинции Кандагар. Как оказалось, однако, эта важная инфраструктурная программа на самом деле внесла вклад в «наращивание уровня культивации опиумного мака» — непредвиденный результат, какой можно увидеть и в похожих «ирригационных проектах в провинциях, вроде Нангархар, Бадахшан и Кунар».
По соседству с Кандагаром, в центре провинции Гильменд, ещё одна программа «Зоны продовольствия» первоначально помогла сократить посевы опиума на 60%. Но, как сообщает британский агроном Дэвид Мэнсфильд, к весне 2017 года «беспрецедентно» распространившиеся посевы мака охватили до 40% фермерских земель, на которые был нацелен проект; окрепшие боевики вернулись, и фермеры решили, как кто-то выразился, что «Талибан лучше, чем правительство, они не запрещают мак, они просто просят оплатить налог». Конечно, теперь, учитывая все эти годы запутанных анти-наркотических программ, как делает вывод Мэнсфильд, кабульское правительство вряд ли может надеяться перехватить «контроль над центром провинции Гильменд».
Программы USAID , делавшие акцент на увеличении производства пшеницы, оказались столь же непродуктивными. «При различии в величине доходов и улучшенных сельскохозяйственных технологиях, — пишет Сорко, — домохозяйства в хорошо ирригированных центральных долинах сельского Афганистана смогут соответствовать требованиям своих семей на пшеницу, используя меньшую часть своей земли», что позволит «более крупную часть... отвести под высокодоходные посевы опиумного мака»
Неопределённое будущее
В подтверждение пессимизма Сорко, в недавней статье Муджиба Машала из «Нью-Йорк Таймс» обрисовано ухудшение афганской ситуации с наркотиками, как итог частично провальной политики Вашингтона. Ещё недавно получавший доход от резкого роста урожая опиума Талибан перешёл от выращивания мака к масштабному производству героина, по оценкам в самом Афганистане работает 50 лабораторий, перерабатывающих наркотики — часть стратегии, нацеленной на захват большей доли из $60 миллиардов, создаваемых наркотическим экспортом страны.
Из всего проекта по уничтожению производства опиума, если говорить о надежде сократить нарко-торговлю, более или менее сохранило усилия лишь Национальное подразделение по искоренению [наркотиков], афганская организация, подготовленная силами специальных операций США. Но их ночные вертолётные рейды на мобильные и быстро восстанавливаемые героиновые лаборатории оказались напрасными, а глава организации, как сообщает Машал, недавно был уволен за «вероятную передачу информации вражеским силам». Военные командиры США теперь осознают, что местным боссам Талибана совершенно не выгодны дальнейшие мирные переговоры, остающиеся единственным способом прекратить бесконечную войну.
В то же время весь вопрос уничтожения опиума привлекает, по словам Машала, удивительно «мало внимания в новой стратегии афганской войны администрации Трампа». Кажется, что официальные лица США, занимающиеся анти-наркотической деятельностью, восприняли новую реальность «с ощущением беспомощности» — а страна теперь поставляет 85% мирового героина и конца этому не видно.
Итак, почему же амбициозная анти-наркотическая программа Америки терпит фиаско снова и снова? Когда подобное беззаконие коррумпирует общество так, как опиум уже коррумпировал Афганистан, то торговля наркотиком деформирует всё — даже хорошие программы дают дурные результаты и, без сомнения, превращают упорные планы Трампа добиться победы в явное поражение.
Подумайте о бесконечной войне в Афганистане, как о наркотике, которому Вашингтон отдаёт предпочтение в эти прошедшие 16 лет.
