Резюме:Сочетая морские амбиции с материковыми традициями, Франция вновь стоит перед старой дилеммой: предпочесть ли ей упрочение своей мощи (преимущественно за пределами страны) или укрепление собственной безопасности (прежде всего территориальной).

Две первые личные инициативы Эмманюэля Макрона в области дипломатии посвящены отношениям с Россией и Соединенными Штатами. 29 мая он принимает Владимира Путина в Версальском дворце; 2 июня, после решения Дональда Трампа выйти из Парижского договора, выступает с прямым обращением к американскому народу. В ожидании франко-китайской встречи многие аналитики увидели в рукопожатиях Макрона с Трампом и Путиным символ того жесткого диалога, о готовности к которому новоиспеченный президент заявлял накануне. Пока Макрон предпочитает строить отношения с Вашингтоном, Пекином и Москвой на двусторонней основе, не выработав общего курса к странам «большой тройки», хотя именно они определяют в современном мире направление глобализации. Личные контакты, которые французский президент пытается сейчас завязать с мировыми лидерами, неспособны, несмотря на всю их важность, заменить ясную политическую линию, ибо, как заметил Владимир Путин после встречи с Макроном, «президенты приходят и уходят, а политика не меняется».

Между тем США, Китай и Россия обладают достаточной базой и стратегическим потенциалом, чтобы открыто проводить силовую политику, которую олицетворяют их лидеры. Вспомним, что все они являются постоянными членами Совета Безопасности ООН и в таком качестве играют ведущую роль в решении большинства вопросов, стоящих перед мировым сообществом. С военной точки зрения это ядерные державы, располагающие внушительным арсеналом обычного оружия и занимающие первые места среди государств с самым большим военным бюджетом. В экономическом плане Соединенные Штаты и КНР практически сравнялись по уровню валового национального продукта, намного опережая Россию. Эти же три государства проявляют заметную и весьма специфическую активность в области энергетики, цифровых технологий, финансов и вооружений. На их долю в совокупности приходится около 40% внешнего товарооборота Европейского союза.

В рамках СБ ООН Франция поддерживает партнерские отношения с каждой из трех стран. Союз с Соединенными Штатами не помешал ей выстроить прочные, рассчитанные на долгую перспективу отношения с Россией и Китаем, с которыми она по ряду вопросов занимает общую позицию, тогда как по другим – расходится. Однако у Франции нет ни того потенциала, ни той степени влияния на мировые события, какими обладают перечисленные страны. Очевидно, что отношения с тремя крупнейшими мировыми державами следует строить не только на дипломатическом уровне, поскольку именно от этих отношений в первую очередь зависит французская мощь. Сочетая морские амбиции с материковыми традициями, Франция вновь стоит перед старой дилеммой: предпочесть ли ей упрочение своей мощи (преимущественно за пределами страны) или укрепление собственной безопасности (прежде всего территориальной).

Установление рамок анализа

Франция не могла бы считаться великой мировой державой, не обладая морской мощью, но эта мощь теряет силу, если она не обеспечена безопасностью национальной территории, в первую очередь ее сухопутных границ. Данное правило было актуально на протяжении всей французской истории. Долгое время опасность исходила в основном с востока, в первую очередь от Германии. Сегодня подобные угрозы труднее отследить, поскольку они уже не связаны с каким-либо определенным государством. У многих они ассоциируются с так называемой «дугой нестабильности», простирающейся от Мавритании до Пакистана. Материальным выражением этих угроз становятся теракты, затрагивающие, впрочем, не только Францию. Нельзя не заметить, что в этой области за последние двадцать лет произошли глубокие перемены: террор как механизм давления на Францию со стороны какой-то конкретной страны сменился террором сугубо деструктивным, нередко имеющим базу в самой Франции и связанным с организациями типа ИГ (запрещено в России. – Ред.) или «Аль-Каиды». Реакцией стала «война с терроризмом» и как следствие – введение в 2015 г. режима чрезвычайного положения. Джихадизм следует рассматривать как особое явление, не связанное с иммиграцией мусульман в Европу и финансовым влиянием стран Персидского залива. Тем не менее необходимо выявить возможные связи между этими тремя факторами, чтобы понять, как внутри Франции появились и пустили корни столь сильные антифранцузские настроения.

Нынешние события знаменуют отказ от стратегической обособленности, которой Париж придерживался со времени окончания холодной войны. В отличие от США, Китая и России, Франция, как и другие европейские государства, желала и продолжает желать сполна насладиться «дивидендами» мира. Подобные иллюзии обернулись дефицитом оборонного бюджета и заставили объявить о фактическом состоянии войны, поскольку республика более не была «в состоянии удерживать врагов вдали от своих рубежей». Все это привело к ненужным упрощениям, к смешиванию внешней политики с геополитикой, в результате чего «главным врагом» был назван «суннитский исламизм джихадистского толка». Однако у воюющих сторон разные представления о том, что есть «враг». Для Франции ИГ – враг «конъюнктурный», тогда как для ИГ и «Аль-Каиды» Французская республика, а вместе с ней и Соединенные Штаты, Россия и в меньшей степени Китай – «органические» враги. В том, что террористы выбрали Францию одной из своих мишеней и готовы продолжать атаки, сомневаться не приходится. Но так же очевидно, что страна не должна ограничивать всю свою международную стратегию борьбой с джихадизмом, а тем более полностью подчинять ее этой цели.

Зацикленность на джихадизме препятствует распространению влияния Франции, не обеспечивая при этом сохранности французской модели общества, ведь она опирается не только на коллективную идентичность, но и на политико-экономические факторы. Масштаб насилия и рост террористической угрозы привлекают внимание правительства и общественности к вопросам идентичности в ущерб дискуссиям о том, как встроить французскую модель в мировую конкурентную среду. Писатель Марк Дюген в романе «Засилье» выводит на первый план эти два аспекта. Один из его героев (политический советник президента) изображает глобализацию как продолжение колониальной модели. Джихадисты, представляющие непосредственную угрозу, в среднесрочной перспективе не несут серьезной опасности для богатства и благополучия западных стран, чего не скажешь о Китае: «Исламизм – проблема бедных, которые последние сто лет молились на нефть, а теперь опять готовы погрузиться во мрак обскурантизма, от которого буровая вышка – их Мекка – ненадолго их отвлекла <…>.  Если кто и посягает на наши базовые ценности и даже покушается на нашу неповторимую душу, соединяющую алчность с удивительным бескорыстием, так это китайцы».

Расстановка автором приоритетов, явно противоречащая официальному курсу французской внешней политики, позволяет проследить эволюцию отношения французов к глобализации. В конце 1990-х гг. они видели в Америке угрозу своей культурной самобытности; в конце 2000-х считали, что Китай угрожает их экономической модели. Сегодня они усматривают в «Исламском государстве», совершающем теракты во Франции, угрозу своему образу жизни.

Если сводить всё к проблеме борьбы с джихадизмом, отношения Франции со странами «большой тройки» тоже придется подчинить исключительно задачам победы в этой войне. И уже есть примеры подобного взгляда на вещи. Во время предвыборной кампании трое из четырех главных кандидатов (Марин Ле Пен, Жан-Люк Меланшон и Франсуа Фийон) представили франко-российские отношения именно в этом ракурсе – перед лицом «общего врага» необходимо вступить в союз или стратегическое партнерство. Зацикливаясь лишь на джихадизме, мы рискуем упустить из вида три современные тенденции, способные глубоко преобразовать привычную для нас систему международных отношений, изменить сам принцип ее действия и ее восприятие.

Во-первых, нынешний период характеризуется «истернизацией», то есть глобальным перемещением силы и богатств с запада на восток. В 2014 г. Китай стал крупнейшей экономикой мира (по паритету покупательной способности ВВП). Выступая под лозунгом «Вернем Америке величие!» (Make America Great Again), Дональд Трамп пообещал избирателям изменить эту тенденцию и вновь превратить США в неоспоримого мирового лидера. Во-вторых, для нынешнего периода характерен новый всплеск национализма и ожесточенные споры, вызванные этим явлением. Для одних возрождение понятия «национальный интерес» означает возможность вдохнуть новую жизнь в идею суверенитета. Страны, комфортно чувствующие себя в глобализированном мире, а в первом ряду их стоит Китай, стараются извлечь из ситуации максимальную экономическую выгоду и не позволить втянуть себя в конфликт других держав. Те же, кто видит в теперешнем положении признаки упадка – во Франции одержимость идеей «неизбежного заката» имеет давнюю историю – стремятся защититься от глобализационных процессов, что грозит самоизоляцией, которая под воздействием националистических тенденций чревата превращением в агрессивную автаркию. Для других всплеск национализма свидетельствует скорее о формировании или переформировании наций, освобождающихся от западного влияния. Согласно данной концепции, такие народы пытаются в жесткой конкурентной борьбе обрести атрибуты материальной мощи на максимально выгодных условиях.

И наконец, стоит упомянуть о новых толкованиях процесса глобализации. Многие открыто оспаривают уверенность западных держав в том, что в ее основе лежит распространение универсальных западных ценностей, при этом скептики апеллируют к поведению этих стран, их военному вмешательству в дела Афганистана, Ирака и Ливии, закончившемуся стратегическим тупиком. Китаю не хочется, чтобы подобная позиция привела к пересмотру самого принципа глобализации. Си Цзиньпин, воспользовавшись сумятицей, вызванной появлением в Белом доме Дональда Трампа, заявил себя на встрече в Давосе в январе этого года флагманом «экономической глобализации».

Отношение французских элит к глобализации неоднозначно. Если существенная часть политического класса клеймит ее за подрыв французской социальной модели, то экономическая верхушка, напротив, видит в ней историческую возможность завоевать новые рынки – при всех неизбежных рисках, сопутствующих любой конкуренции и торговой деятельности. Правда, не учитывается, какие именно предприятия – крупные, мелкие или средние – способны выиграть от глобализации. Менее известна роль французского технократического сообщества в финансовой либерализации 1990-х гг., отразившая французский подход к глобализационным процессам. Глобализация рассматривалась французами как авантюра, в которой их страна тем не менее не может не участвовать, и она потребовала от Парижа выработки свода правил. Французы боялись, что возможные преференции достанутся Америке, а Франция окажется подчинена правилам глобализационного процесса, удобным исключительно для американского финансового рынка. Той же линии Франция придерживалась и после банкротства Lehman Brothers; Париж приложил немало усилий для создания «большой двадцатки» и для приспособления процесса глобализации к своим нуждам. Стремление Франции определять направление глобализации понуждает ее сформулировать общий подход ко всему комплексу отношений с Вашингтоном, Пекином и Москвой, не забывая об интегрированности Французской республики в европейские структуры.

Франция и «большая тройка»

Экономически Франция неразрывно связана с Европейским союзом, на долю которого приходится 59,8% от общего объема ее экспорта и 57,8% от общего объема импорта. Оставшаяся часть экспорта распределяется следующим образом: Азия – 32%, Америка – 27%, Европа вне границ ЕС – 18%, Африка – 14%, Ближний и Средний Восток – 8%. Распределение импорта, соответственно, выглядит так: Азия – 40%, Америка – 22%, Европа вне границ ЕС – 17%, Африка – 9%, Ближний и Средний Восток – 4%. С Китаем, Россией и Соединенными Штатами у Франции торговый дефицит. Любая инициатива по сближению с ними должна начинаться с попытки разобраться в отношениях, установившихся внутри этого треугольника.

Обладая всеми атрибутами мощи, Америка как ни одна другая страна способна определять структуру международных отношений. Достаточно упомянуть, например, что во время холодной войны главными торговыми партнерами Соединенных Штатов были их крупнейшие союзники, среди которых ведущую роль играли страны Западной Европы. После распада СССР для США наступило десятилетие эйфории, когда они превратились в единственную «гипердержаву» однополярного мира. Эта фаза закончилась 11 сентября 2001 года. В том же году Китай вступил в ВТО. Сегодня Америка и КНР переживают новый уникальный этап отношений: оставаясь стратегическими соперниками, они являются друг для друга главными торговыми партнерами. Соединенные Штаты не хотят утрачивать лидерских позиций в мировой политике. Однако их гегемония уже не позволяет им выступать легитимным гарантом глобализации по причине относительного спада экономики и – в еще большей мере – в связи с действиями Дональда Трампа. В январе 2017 г. он провозглашает конец ТТП (Транстихоокеанского партнерства); в июне 2017-го выходит из Парижского соглашения по климату.

Идет ли речь о минутном капризе, вызванном особенностями характера Трампа? Или же о серьезной корректировке позиционирования США в мире? Об уходе Америки из Европы, за что ратует Трамп, заговорили уже при администрации Обамы, хотя применялись иные формулировки. Со времен распада СССР американская политика была направлена на поддержку экономического подъема Китая, так как считалось, что за расцветом экономики последуют демократические преобразования. С этой иллюзией пришлось расстаться в 2008 г., когда мировой экономический кризис позволил Китаю ускорить смещение центра мировой политики в сторону Тихоокеанского региона. При этом Соединенные Штаты почти полностью игнорировали Россию (администрация Обамы вообще характеризовала ее как обычную «региональную державу»): политика сдерживания времен холодной войны уступила место курсу на расширение НАТО, что настроило Москву против Запада.

Чтобы предвосхищать направление глобализации, Парижу необходимо внимательно следить за балансом сил между тремя государствами. Опишем в общих чертах положение каждой из стран.

Россия производит впечатление слабеющей державы, сделавшей выбор в пользу геополитики, в частности возвращения к ограниченной войне, призванной изменить существующий миропорядок. Российские власти, приверженные идее «управляемого хаоса», считают, что больше выиграют, если будут расшатывать нынешний миропорядок, родившийся после распада СССР, а не укреплять его, так как последнее ведет к усилению западных держав. Кремлю важно одержать над ними символическую победу, принизив роль глобализации и открыто поставив под сомнение ее необходимость.

Китай представляется растущей державой, отдавшей предпочтение геоэкономике, то есть использованию экономики в политических целях. Это выразилось в проекте «Один пояс, один путь», создающем благоприятные условия для переноса избыточных производственных мощностей из Китая в другие страны путем инвестиций в их инфраструктуру. Китайские власти, способные сочетать консюмеризм с долгосрочным планированием, стремятся поднять престиж страны в регионе. Стоит отметить и рост военно-морских амбиций Китая, связанный с необходимостью обеспечивать безопасность энергопоставок со Среднего Востока, из Африки и Латинской Америки.

С приходом Дональда Трампа для США начинается период полной стратегической неопределенности, хотя они остаются ведущей державой мира. Вступив в полосу относительного кризиса, Америка продолжает сочетать геополитический подход, продиктованный переизбытком военных мощностей, с геоэкономическим, основанным на размере ее внутреннего рынка, технологических возможностях и влиянии на мировую торговлю. С Трампом или без него Соединенные Штаты намерены сохранять лидерские позиции, подтверждая статус страны передовых технологий достижениями в цифровой сфере. К этому стоит добавить почти полную энергетическую независимость, которой Америке удалось добиться в последнее десятилетие.

Учитывая расстановку сил, французской дипломатии следовало бы выработать особый подход к странам «большой тройки» и научиться предугадывать изменения в отношениях между ними. Двусторонние связи с каждой из трех стран также выиграли бы, если бы их строили и развивали исходя из подобного видения ситуации. Очевидно, что от устойчивости баланса между Америкой и Китаем во многом зависит прочность всей международной системы. Но серьезного внимания заслуживает и направление, в котором движется Россия, играющая не последнюю роль в Европе и на Среднем Востоке.

Характер франко-российских связей последних лет может создать неверное впечатление о векторе развития России. Основу ее нынешнего внешнеполитического курса составляют притязания на статус великой державы, сопоставимой с Китаем и США, которая может смотреть свысока на европейские государства. Франция же в своих дипломатических контактах с Россией с начала украинского кризиса руководствуется принципом диалога в сочетании с твердостью. Французский министр иностранных дел Жан-Ив Ле Дриан во время первого визита в Москву в июне 2017 г. объявил, что его страна не желает ни экономического ослабления России, ни ее изоляции в Европе. Вместе с тем действия Москвы во время французской избирательной кампании, а также невнятность российской стратегии вынуждают Францию задуматься о вопросах собственной безопасности и обороны. В условиях несоизмеримости потенциала двух стран Парижу приходится строить отношения с Москвой лишь в рамках европейской безопасности и ситуации на Ближнем Востоке, тогда как Россия претендует на прямое вмешательство в решение стратегических вопросов мировой политики, особенно касающихся ядерной сферы. Одной из ближайших задач Франции должна стать корректировка ее курса по отношению к России. При этом нужно продолжать четко отделять ядерную повестку от разговоров об обычном вооружении.

Франко-китайские отношения не играют такой роли в вопросах безопасности и обороны, как отношения между Парижем и Москвой. В последние годы усилия французской дипломатии были направлены на привлечение китайских инвестиций и наращивание потока туристов. Эти усилия увенчались успехом. Франции также удалось диверсифицировать партнерские связи с другими странами, особенно с Японией, в целях активизации оборонного сотрудничества. Она позаботилась и об укреплении стратегических отношений с Индией и Австралией, заключив крупные оружейные контракты. Наряду с этим Париж наращивал двусторонние контакты с Сеулом и странами АСЕАН. Ключевым пунктом будущих отношений с Китаем является приверженность Франции принципу свободы судоходства, особенно применительно к Южно-Китайскому и Восточно-Китайскому морям. Помимо формулирования основного принципа необходимо выработать стратегию, позволяющую предвидеть возможные очаги конфликта (например, Тайваньский пролив, Корейский полуостров) и обеспечить защиту путей между Индийским и южной частью Тихого океанов, где Франция располагает исключительной экономической зоной, занимающей обширную территорию. В 2006 г. Тони Блэр объявил, что Великобритания прекращает участие в делах Тихоокеанского региона; Франции, напротив, в ближайшем будущем предстоит наращивать там присутствие.

В отношении Китая Франция должна различать и сочетать несколько типов действия. Пекин стремится построить в Азиатско-Тихоокеанском регионе свою систему безопасности и постепенно распространить ее на Индийский океан, что может идти вразрез с интересами стратегических партнеров Франции (Японии, Индии и Австралии) и затрагивать интересы самой Французской республики. Озабоченность Парижа вызывает успешное сотрудничество Пекина с Джибути. И Франция, и Китай прилагают усилия по развитию многосторонней системы глобального управления и близки по целому ряду вопросов, включая изменение климата. Однако вклад Китая в этой сфере направлен лишь на продвижение новых международных норм, главным образом политических, и на демонстрацию падения престижа западных государств. Поэтому французской дипломатии предстоит выработать доктрину, независимую от китайских инициатив и не сводящуюся к комплексу защитных мер против них.

В силу того, что Франция и США союзники, их отношения представляют особую важность. Одним из магистральных направлений французской дипломатии остается поддержание тесных стратегических связей между Вашингтоном, Лондоном и Парижем. Они установились к концу Первой мировой войны, в 1917 г., когда Америка присоединилась к числу стран-союзников. К этому же времени относится появление понятия «атлантический альянс». В его истории бывали разные периоды, в том числе такие непростые, как холодная война или постсоветская эпоха, но он всегда играл для Франции существенную роль в ядерной, военно-морской и разведывательной сфере. Brexit и в еще большей степени избрание президентом Дональда Трампа должны побудить французскую дипломатию серьезно задуматься о будущем «тройственного союза», о его месте в составе «большой четверки» (страны альянса плюс Германия) и «большой пятерки» (страны альянса плюс Германия и Италия).

Переходя к экономике, нужно отметить, что «большая семерка» объединяет пять ведущих западных стран с Японией и Канадой и служит установлению между ними экономических связей. В свою очередь, «семерка» входит в состав «большой двадцатки», созданной после кризиса 2008 г., и отражает новую расстановку сил в геоэкономике. По отношению к Соединенным Штатам Франция находится в положении союзника, старающегося сохранить стратегическую автономию – то, что выделяет страну на фоне ее европейских партнеров. Помимо ядерной сферы автономия выражается в способности оперативно реагировать на военные конфликты. Данная особенность должна стать одним из главных аспектов будущего закона о военном планировании. В диалоге с США Франция может столкнуться с двумя проблемами, которые рискуют обострить ее разногласия с Трампом. Прежде всего это, конечно, Парижский договор о климате: известно, что защита окружающей среды стала краеугольным камнем французской дипломатии. Затем следует упомянуть неприятие Францией принципа экстерриториальности американского законодательства, противоречащего интересам французских и европейских предприятий.

Выводы

Анализ взаимоотношений Франции с тройкой великих держав позволяет сделать три вывода. Во-первых, Парижу необходимо вновь взять на себя роль стабилизирующей силы, какую он традиционно играл в Европе, пристально следя за изменением соотношения сил в мире. Позиция, занятая Америкой, и результаты Brexit обуславливают возврат к другому краеугольному камню французской внешней политики: ее отношениям с Германией, вокруг которых строится все здание современной Европы. Именно это направление Эмманюэль Макрон провозгласил приоритетным сразу после избрания президентом. У Европы, лежащей между Америкой и Китаем, – своя ниша.

Во-вторых, этот анализ заставляет переосмыслить условия стабильности в Евразии с учетом специфики российского и китайского пути и геополитических традиций США, не желающих утверждения на Евразийском континенте ни одной доминирующей державы. Это могло бы побудить Париж к особенно активным действиям там, где в Евразии проходят линии водораздела, объединить контакты с Германией, Китаем и Россией. Теперь уже невозможно не включать в этот ряд и Индию с ее растущим геостратегическим влиянием.

И в-третьих, наш анализ подводит к заключению стратегического характера о необходимости баланса между морскими амбициями страны и континентальным подходом, между укреплением мощи и обеспечением безопасности (пример Индии подтверждает возможность подобного баланса). Глобализацию часто связывают с либерализацией финансовых потоков; однако в первую очередь она должна ассоциироваться с «маритимизацией», повышением роли моря в экономике и общественной жизни. Для защиты своей территории Франция должна вписаться во внешние потоки. Миссия Парижа не исчерпывается вкладом, какой он внес и продолжает вносить в строительство современной Европы и укрепление ее стабильности; он должен вывести ее влияние за пределы сухопутных границ.