Однако это обсуждение скрывает главное непонимание: что означает быть белым и принадлежать к среднему классу зависит от концепции расы и класса, которые исторически взаимосвязаны. Хотя элита и городские белые, имеющие профессию, сохранили своё социальное и культурное положение в глобализованной экономике, для многих стабильные рабочие места исчезли — не только в производстве, но и на позициях менеджеров. И если высокооплачиваемые, требующие технических навыков рабочие месте (своего рода работа «эрудитов») концентрируются в городских анклавах, то труд среднего класса всё больше вращается вокруг низкооплачиваемой работы в сфере обслуживания в ненадежной «аккордной» экономике, экономике свободного заработка, означающей временную занятость без льгот и безопасности труда.
Хотя подобная экономическая трансформация привлекла массу внимания, особенно в начале выборной кампании 2016 года, немногие обсуждали связь между подъёмом творческих городских профессионалов с одной стороны и культурное отчуждение не относящихся к элите белых. Политические распри в США совпадают с географическим разделением, которое сопутствует потрошению среднего класса, что иллюстрирует, например, ре-урбанизация и облагораживание белых. Принадлежность к белым издавна была классовым статусом, обеспечивая респектабельность и законность тем, кто воображал себя защитниками (белой) американской саги. Для многих белых потеря экономического статуса влечет за собой значительную утрату индивидуальности и культурной принадлежности — не только экономическую тревогу, но и культурную.
Например, для белых христиан из среднего класса может показаться нелогичным ощущать себя преследуемыми, когда они остаются национальным большинством и занимают доминирующие позиции в правительстве и корпоративном руководстве. Но победа Трампа (минимальная и непопулярная) умножает недовольство белых, культурно обездоленных в широком антропологическом смысле.
Рост числа унылых творцов
Учитывая тесно переплетённую расовую и классовую историю в США, неудивительно, что белые из среднего класса испытывают утрату идентичности в рамках расы, обвиняя иммигрантов, мусульман и цветных, когда под угрозой оказались их средства к существованию. Экономические сдвиги, связанные с неолиберальной глобализацией, обостряют разделение между городскими профессионалами-белыми и не-элитами, всё более попадающими в ненадежное состояние, что сопровождается как склонностями и культурным потреблением, так и экономической встревоженностью.
Белые элиты издавна пользовались расовыми различиями, как рычагом, чтобы разделять и властвовать, конечно же. Эти отличия — не биологические, если учесть отнюдь не неизбежные побочные продукты «племенного строя», скорее современные расовые категории принимали свою форму во время колониального столкновения с 16 века и до сих пор — и всё ещё удерживают доминирующий социальный и экономический порядок. Когда английские поселенцы впервые прибыли в Северную Америку, например, они проводили различия христиан от язычников в ранних законодательных актах. Но в процессе порабощения коренного населения и африканцев, колонисты изобрели новую юридическую терминологию для детей рабов и свободных людей (сначала появился термин «негр», позже «белый»). В соответствии с возникшей концепцией расы подобные законодательные акты определяли, кто может наследовать собственность, а кто становится собственностью — то есть юридические и политические права, составляющие индивидуальность.
Сегодня белых продолжают связывать с классовым статусом (и культурным положением), причем «белый» зачастую означает «средний класс». И наоборот, белые бедняки расово отмечаются, очерняются, например, как «белые отбросы» (бедняки-цветные не требуют особой диффамации). Возьмем молодежь, родившуюся в канун тысячелетия, миллениалы — это название поколения обычно относится не ко всей молодежи, родившейся в 80-е и 90-е, а к технически подкованной белой молодежи среднего класса.
Но экономические сдвиги прошлых двадцати-пятнадцати лет деформировали средний класс и характер работы совершенно по-новому. Неслучайно, что по мере того, как реальное производство перемешалось в оффшоры, креативность стала новым признаком профессионального труда. Креативность стала характеризовать появляющийся городской профессиональный средний класс (что Барбара и Джон Эренрайх когда-то назвали «РМС») в конце 90-х (хотя первоначально оригинальность, новизна, молодость и так далее связывали с потреблением среднего класса и производительностью намного дольше, со времен альтернативной культуры 60-х, если не богемы 19 века). Томас Франк проследил этот сдвиг в 1960-е, в эру рекламы «Mad Men» в своем «Завоевании невозмутимости» (1996), утверждая, что «научная» СМИ-индустрия пришла к восприятию креативности и индивидуальности, как части того же самого культурного сдвига, подталкивающего альтернативную культуру, а не кооптирующегося с ней.
Ричард Флорида в 2002-м описывал «эрудированных» рабочих среднего класса (которые создавали не товары, а идеи, крутясь в информационных потоках сетевого общества Мануэля Кастелла), как новый «креативный класс», утверждая, что в пост-индустриальную эру креативность двигает экономическую производительность. Но в отличие от более раннего поколения молодых профессионалов, работники в области СМИ, технологий и других креативных сфер предпочитают разнообразие, мульти-культурные городские центры с ночной жизнью, искусством, музыкой и что предвестник облагораживания, стильных кафе, Дэвид Брукс высмеивал прихлебывающих капуччино «альтернативщиков» (буржуазную богему») 1990-х за смесь несоответствия и корпоративных амбиций, «членов новой элиты информационной эры, которые торговали «интеллектуальным капиталом», чтобы карабкаться по корпоративной лестнице, делая карьеру. Флорида переработал представление высшего среднего класса, как новых двигателей и экономики, и стильных, креативных городов.
Большая часть тезисов Флориды родилась не обычным образом — такие города, как Детройт и Кливленд, инвестировавшие в привлекательный образ жизни, оказались разочарованы экономическими результатами, и не обязательно самые спокойные прибрежные города представляют собой финансовые двигатели. Однако Флорида совершенно точно поставил диагноз ре-урбанизации среднего класса, поскольку белые профессионалы перебрались в городские районы, недостаточно охваченные сферой услуг, обратив вспять исход белых, и в отличие от своих предшественников, осели и остались.
Что нравится белому среднему классу
Усиление американской политической поляризации с 1990-х — разгар так называемых «культурных войн» — вероятно, отражает географическую сортировку экономики знаний. Городские районы — по словам политологов — в массе стали более склонны к левизне, а сельские районы — более консервативными. Политолог Венди К. Там Чо, например, обнаружила, что синие районы были ещё синее во время президентских выборов 2008 года, а красные — ещё краснее, чем на предыдущих выборах: «географическое выражение партийных предпочтений соперничающих сторон, по-видимому, повысилось по сравнению с предшествующими выборами». Несмотря на опасения, что идеологический конформизм даст начало экстремизму, Чо отмечает, что большая часть людей переезжает по экономическим причинам.
Пока стильные креативные люди стекались в арт-кафе в восстановленных городских центрах, средний класс повсюду претерпевал пагубные перемены. После экономического кризиса 2008 года высоко-технологичные и требующие навыков рабочие места восстановились, равно как и неквалифицированная, случайная работа в сфере услуг — а вот степенная работа среднего класса испарилась, что привело в итоге к «трансформации Америки от промышленной экономики к экономике услуг, которая пошла на пользу образованной элите и ограничила возможности социальной мобильности для тех, у кого нет высшего образования», как отмечает антрополог Кошик Сандер Раджан. Описывая обездоленных белых, особенно мужчин, он говорит:
«Вот что осталось: когда-то социально привилегированная, обездоленная демографическая группа, которая не видит никаких возможностей, а лишь угрозы и своему образу жизни, и своим правам — и зачастую со стороны тех, кто выглядит внешне нет так, как они».
Антрополог Дэвид Грэбер связывает опустошение среднего класса — высокооплачиваемые профессиональные рабочие места с одной стороны и ненадежная, случайная работа в сфере услуг с другой стороны — с «финансиализацией» экономики, при которой бизнес получает выгоду не от производства товаров, а (зачастую непонятными) финансовыми инструментами. В то же время управляющие классы («РМС» Эйренрайхов) ставят себя в один ряд с финансовыми элитами, заместив избирателей из рабочего класса в политике левого толка (вроде «Новых Демократов» Билла Клинтона). РМС стали лицом капитализма для всё более обездоленных рабочих классов, исключенных и из создания богатств, и лишённых дипломов университетов, необходимых для входа в эшелоны высшего среднего класса.
Трансформация среднего класса отразилась и во вкусах и предпочтениях потребителя. К концу 2000-х, например, стиль хипстеров было трудно отличить от «того, что любят белые люди», как окрестил это юморист в своём блоге. Блог «Что Нравится Белым Людям», злоупотреблял внутренним юмором стильных городских профессионалов. Но тут под «белыми людьми» подразумеваются склонные к левизне креативные профессионалы, объединяя расу (и политику) в класс, как заметил Дэнни Розенблатт (2013).
Во многом хипстеры конца 2000-х представляли собой последнюю версию прихлебывающих капуччино Брукса или городских креативных Флориды. Эстетические вкусы, которые когда-то говорили о несогласии — пирсинги, татуировки, крашенные волосы — стали признаком городского спокойствия. Этот сдвиг значения вкуса альтернативной культуры от небольшого меньшинства к элите, конечно же, не нов. Но как продемонстрировал блог «Что Нравится Белым Людям», эти вкусы стали определять всё более однородный городской либеральный класс белых профессионалов, воспользовавшийся выгодами «новой» экономики, которая оставляет позади — как сформулировал создатель блога Кристиан Лэндер, «не тех» белых людей.
Кончина белых мужчин
Ухудшение стабильности белого среднего класса в конце 2000-х внесло свой вклад в обновление движущей силы правого толка, «Движение чаепития». Во время финансового кризиса 2008 года нарастало возмущение против ведущих Республиканцев, оно объединилось с тревогой, что кампания Обамы более эффективно использует цифровые технологии. Блоггеры правого толка поддерживали более децентрализованную, опирающуюся на социальные сети политику, которая дала начало различным вариациям «Движения чаепития», как отметил антрополог Чарльз Пирсон в своей диссертации, посвященной социальным СМИ правого крыла. Эти децентрализованные группы использовали сайты социальных сетей для мобилизации избирателей во время промежуточных выборов 2010 года, успешно провалив многих умеренных Республиканцев. Революция «Движения чаепития» подготовила место для замены консерватизма «семейных ценностей» времен культурных войн на анти-правительственную либертарианскую программу нативистов (противников иммиграции).
Как припоминает Адам Хэслетт в Nation, Fox News со времен Клинтона были сторонниками экстремизма правого толка. Недавно созданная сеть получила влияние во время скандала с Моникой Левински, смешав морализацию культурной войны с возбуждением таблоида. Но в итоге, как утверждает Хэслетт, те эмоции, что вызвала кампания Трампа, оказались не гневом, даже не недовольством, а стыдом. И это был именно стыд, который ощутили очень многие, когда потеряли привычный образ жизни, особенно мужчины, воспринимающие безработицу как утрату мужественности. В своей книге 2012 года «Кончина мужчин» Ханна Розин подробно описывает трудности белых мужчин среднего класса, в частности в городках компаний, когда теряются респектабельные рабочие места. Она описывает жён, которые берут на себя традиционную роль кормильца потому, что они хотят занять менее престижную — и хуже оплачиваемую — позицию. Хотя мужское доминирование ещё не ушло, но отчёт Розин затрагивает гендерную политику пост-индустриальной экономики сферы услуг, которая опрокидывает традиционное гендерное распределение ролей и подрывает самооценку многих мужчин.
А значит не стоит удивляться, что националистические «альтернативные правые» расцветают пышным цветом в женоненавистническом мире он-лайн троллинга, как проиллюстрировала мощная обратная реакция «Gamergate» на феминистскую и анти-расистскую критику азартных игр. Многие левые стремятся понять, как преданные сторонники консерваторов проголосовали за блестящего нью-йоркского магната в области недвижимости, ставшего звездой реалити ТВ. Но избрание Трампа принесло огромное облегчение от угроз, которые многие белые ощущали не просто из-за своей экономической ситуации, но из-за главного ощущения собственной личности и принадлежности.
Невыносимая белизна исчезающего среднего класса
В лихорадочный период после выборов в конце ноября я отчаянно жаждал понять избирателей Трампа, особенно тех, кто неохотно за него проголосовал. Соседка в самолёте, когда я возвращался домой, была так же разочарована состояние политических дебатов в США и (несмотря на то, что когда-то голосовала за Демократов) чувствовала себя оклеветанной либералами Восточного побережья.
Менеджер высокого уровня в финансовой организации, она выросла в сельской Айове и жила в пригороде Миннеаполиса. Хотя она профессионально преуспевала без диплома колледжа, она со временем получила степень, требуемую для продвижения по службе. Ей не нравился Трамп, и она переживала из-за голосования. Но она ещё больше ненавидела Хиллари, воспринимая её как безнадежно коррумпированную, несмотря на желание видеть женщину-президента — «просто никак не эту». Утром в день выборов, как она сказала, она проснулась и лежала, мысленно разрываясь, но в итоге её взгляды на жизнь восторжествовали над другими соображениями — главным образом относительно перспективы консервативного правосудия Верховного Суда.
Во многом она соответствует характеристике неохотного избирателя Трампа — белая, с финансовой стабильностью, без четырёхлетнего обучения в колледже, встревоженная экономическим будущим своих детей. Она волновалась, что её сыновья потеряли ресурсы в школе, которые пошли вместо них тем, кто изучает английский язык. Она возмущена иммигрантскими семьями, которые она знает, она убеждена, что вместо следования нормам жизни, они предпочитают родить «якорных младенцев». И она чувствует цензуру из-за своих взглядов со стороны либеральной семьи и коллег, тут она погрозила пальцем, имитируя племянницу, которая принижает её взгляды на феминизм и права геев.
Это ощущение преследования отражает чувства тех, кто исключён из дипломированного класса и культурной сферы элит побережья. Сторонники эгалитарного мира правы, осуждая превосходство белых чувств над нуждой обособленных, особенно потому, что изолированность гарантирует крайне несправедливый социальный порядок. Но кроме того необходимо обосновать воспринимаемую утрату положения и культурного признания — ощущение опыта белых, христиан, среднего класса децентрализовано — в реорганизации среднего класса и извращенных стимулов глобальной столицы. Противостоять поддержке нативизма и авторитаризма в США, как и повсюду, означает столкнуться с этими более широкими культурными и экономическими сдвигами.
Об авторе:
Джордон Крэмер — антрополог СМИ, чья работа обращена к роли социальных СМИ в развивающихся средних классах. В настоящее время он — приглашённый научный сотрудник в Университете Нью-Йорка, где заканчивает книгу о социальных СМИ в Берлине, вскоре она выйдет в Penn Press.
