Рост китайской экономики замедлился, но не это главная угроза развитию страны. Гораздо опаснее невнимательность властей к проблеме усиления ультралевых настроений в обществе. Вызывают озабоченность территориальные конфликты и политические трения с соседями и США, однако КНР готова продолжать торговлю с ними. Об этом в интервью «Ленте.ру» рассказал китайский политолог, декан факультета международных отношений Университета Цинхуа Янь Сюэтун.
«Лента.ру»: Встреча президента США Дональда Трампа и председателя КНР Си Цзиньпина во Флориде завершилась достаточно мирно: лидеры говорили о взаимодействии и даже дружбе. Как это, по-вашему, соотносится с резкими предвыборными заявлениями американского лидера? Может быть, его эксцентричные высказывания — это маска, своего рода ширма? Чего вы ожидаете от него в будущем?
Янь Сюэтун: Мне кажется, основная отличительная черта Трампа — непредсказуемость. Но я предпочитаю не анализировать политиков, опираясь на их предыдущий карьерный опыт. Кто-то полагает, что Трамп — предприниматель, и поэтому он будет вести себя не так, как его предшественники.
Но в американской истории было множество президентов: фермеры, землевладельцы, юрист, социальный активист, даже актер. Я хочу сказать, что невозможно предсказать политику на основе предыдущего опыта. При таком прогнозировании лучше опираться на личные качества человека — вот в случае Трампа мы и видим непредсказуемость. Он любит рисковать. Это выражается в его политике: он ставит цели, которых не всегда можно достичь. После прихода к власти большинство его предложений были отвергнуты либо Конгрессом, либо судами, либо простыми американцами.
Как я понимаю, и в отношениях с Россией, и в отношениях с Китаем Трамп готов рискнуть — однако если добиться желаемого не получится, он отступит. В этом и выражается непредсказуемость. Это первый фактор.
Второй: идеология Трампа — это направленный против истеблишмента популизм. Но он настолько не вписывается в общую идеологическую канву, что на президента ополчился весь истеблишмент, который вставляет ему палки в колеса.
Дональд Трамп и Си Цзиньпин во время визита китайского лидера в США
То есть речь не о том, чего хочет Трамп, а о том, чего он может добиться?
Совершенно верно.
Новый американский президент делал очень неоднозначные заявления по поводу Тайваня, обещал даже отказаться от политики «одного Китая». Как вы считаете, может его позиция поменять подход КНР к этому вопросу?
Однозначно нет. Китайская политика в отношении Тайваня достаточно стабильна. Нацеленность на объединение была провозглашена еще первым поколением коммунистов-революционеров. Да и вообще, если посмотреть на китайскую историю, еще в древности, во времена династий Мин и Цинь, остров трижды присоединялся к материковой части.
Ни одно китайское правительство в истории не могло позволить себе сказать: «Ну ладно, пусть Тайвань идет куда ему заблагорассудится». Любая власть, отказавшись от принципа единого Китая, мгновенно потеряет всякую легитимность и способность управлять страной.
У Китая практически со всеми соседями, кроме России, довольно напряженные отношения. Между тем в январе в Давосе на Всемирном экономическом форуме Си Цзиньпин заявил: КНР призывает продолжать экономическую и промышленную глобализацию. Как все это сочетается — проблемы с Японией, в Южно-Китайском море, с Индией и стремление к экономическому стиранию границ? Насколько вообще возможна глобализация без политического доверия между соседями?
Вы верно заметили: Си Цзиньпин говорил, что Китай выступает за экономическую глобализацию. Правительство КНР считает, что экономическую кооперацию можно углублять, невзирая на политические трения с соседями. Глобализация — это вообще про бизнес. У Китая, скажем, не очень хорошие отношения с США или Японией, но они ведь все равно остаются нашими основными торговыми партнерами! В общем, в Пекине верят, что бизнес — это бизнес, а политика — это политика.
Си Цзиньпин на Всемирном экономическом форуме в Давосе
Разве эти трения не могут стать настолько сильными, что и на экономику повлияют?
Конечно, это возможно, но любую ситуацию можно урегулировать, пока дело не дошло до войны. Если посмотреть на историю взаимоотношений США и Китая за последние 20 лет, мы увидим: после окончания холодной войны Вашингтон ввел в отношении Пекина оружейное эмбарго. Военное противостояние между двумя странами не прекращалось, однако объем взаимной торговли рос от года к году, и теперь они стали главными торговыми партнерами. Пока политика оказывает на экономику только ограниченное влияние, и даже враги все же предпочитают торговать друг с другом.
Давайте поговорим об экономике КНР подробнее. На Западе многие полагают, что «китайский пузырь» скоро лопнет. Насколько справедливы эти опасения?
Я, конечно, не экономист и не могу вынести нашей экономике объективный вердикт. Китайская экономика не до конца рыночная, она в значительной степени опирается на государственное регулирование. Но именно поэтому правительство всегда ее спасет в случае необходимости, приняв ряд мер.
Например, китайские власти могут регулировать цены на недвижимость. Еще они могут сказать: «Так, все, торговлю прекращаем. Никому нельзя продавать и покупать дома вот в этом районе». Не думаю, что в США и Японии такое возможно.
А подобный госконтроль не тормозит развитие экономики?
Ситуацию в китайской экономике нельзя назвать здоровой, рост замедлился — с этим соглашаются даже власти. Поэтому в Пекине и думают над реформами: то есть вопрос не в том, что конкретно происходит с экономикой, и не в том, лопнет ли «пузырь», а в том, справится ли государство с возникшими проблемами — у него для этого есть все необходимые инструменты.
Можно сказать, что в экономике Китая рыночные факторы и госрегулирование играют одинаково важную роль, а эксперты оценивают только одну сторону и все время делают неправильные выводы.
Давайте поговорим о внутренней политике. Вы утверждали, что за последние годы в Китае силу набрало ультралевое движение, недовольное, в частности, глобализацией. Кого бы вы назвали лидером этого движения и насколько оно влиятельно? Возможна ли в КНР внутренняя дестабилизация?
В Китае и многих других странах экономисты и политологи напрасно полагали, что глобализация — это процесс под руководством США. В начале 1990-х годов в КНР глобализацию некоторые даже приравнивали к американизации. Думаю, это вызвано непониманием самого процесса. Глобализация не проводится каким-то правительством, глобализация вызвана сотрудничеством частных компаний из разных стран.
Крупные компании выводят ресурсы или производственные линии за рубеж — вот и глобализация, власти тут ни при чем. Потому Трамп и говорит: «Слушайте, эта глобализация Америке что-то не помогает, она больше Китаю помогает, давайте-ка это все прекратим». Си Цзиньпин же заявляет, что КНР поддерживает только экономическую глобализацию, а не политическую (либерализм), военную (доминирование США) или какую-то другую.
Причина усиления ультралевых ясна, а насколько все-таки они способны влиять на политику Китая? Какие у них перспективы? Могу ли они раскачать ситуацию в стране?
Это очень серьезная угроза. Они только набирают силу. Мы уже очень пострадали в годы культурной революции, второго такого потрясения страна может и не пережить. Подъем Китая сойдет на нет, и исторический шанс добиться национального возрождения будет утрачен. Я считаю, что именно ультралевая идеология — главная угроза китайскому возрождению.
Марш сторонников культурной революции в Китае. 1967 год
А насколько эти «леваки» организованы? Эта идеология пока просто живет в сознании людей или находит свое выражение в каких-то объединениях или даже протопартиях?
У этих идей есть социальная база — те, кто помнит левую идеологию прошлого, как простые граждане, так и представители бюрократии. Если наши власти не отнесутся к этой угрозе с должным вниманием, она может стать очень опасной.
Но сейчас это всего лишь отдельные люди, которые не стараются объединиться?
Нет, у нас есть несколько НПО, вовлеченных в эту деятельность. Они, что называется, «поют красные песни» — то есть песни времен культурной революции. Да, есть люди с такими взглядами, но пока я бы не назвал это движение сильным. В этом году ему все же начали противодействовать, пик активности этих сил пришелся на 2015-2016 годы.
А государство осознает всю серьезность угрозы? Видит в ультралевом движении одного из своих основных врагов?
Увы, нет. В ходе Третьего пленума ЦК КПК 11-го созыва власти выпустили документ, в котором говорилось: ультралевый курс — самый страшный враг китайского будущего. Постепенно об этом предостережении забыли, однако в последнее время о нем наконец стали вспоминать. Большинство китайцев, конечно, «ультралеваков» не поддерживают.
Вы, я знаю, достаточно критически относитесь к ШОС и БРИКС. С БРИКС понятно — это блок искусственный, собранный по формальному признаку, но ШОС-то до недавнего времени играла (а многие считают, что играет и сейчас) важную роль и в экономической интеграции, и в обеспечении безопасности. Если ШОС в конце концов перестанет работать, какой может быть альтернатива? «НеоШОС», система двусторонних договоров по безопасности или что-то еще?
Очень печально, что ШОС утратила свою роль. У нее было прекрасное будущее, пока в организацию в качестве полноценных членов не вошли Индия и Пакистан (этим странам лишь предстоит стать полноценными членами ШОС, ожидается, что это произойдет на ближайшем саммите организации — прим. «Ленты.ру»). Эти страны — стратегические оппоненты, и в итоге теперь ШОС не может заключить хоть какого-нибудь общего договора по безопасности.
Что касается экономики, я уже говорил: даже враги могут торговать друг с другом, и не исключено, что ШОС рано или поздно станет экономической организацией. Аспект, связанный с безопасностью, конечно, много потеряет.
Думаю, в регионе еще долго не будет какой-то общей структуры безопасности.
Может, ее заменят двусторонние соглашения?
Двусторонние отношения в области безопасности никогда не заменят многосторонних. Например, даже все двусторонние договоры в этой сфере между США и европейскими странами не заменят НАТО. В Юго-Восточной Азии у Вашингтона есть только такие единичные союзники — Южная Корея, Япония, Австралия, Таиланд, Филиппины, но все вместе они не смогут играть роль аналога Североатлантического альянса.
