Почему спустя 25 лет россиянка вернулась из Сан-Франциско в Саратов
«Театральный
и медицинский фотограф», — отвечает Галина Оксюта на вопрос о профессии
до отъезда. С мужем Георгием она снимала для афиш спектакли в театрах
Саратова, оформляла стенды «для всех 82 кафедр нашего мединститута».
Окончила английскую школу и филфак Саратовского университета. 25 лет
жила и работала в США — Калифорния и окрестности. В основном сиделкой,
caregiver. Галина Оксюта вернулась в Саратов в прошлом году.
«Нет выхода, но есть выезд»
—
Уехала я в 92-м. Выхода не было. Умер муж, потом нагнала клиническая
депрессия — лечилась, без толку. 42 года мне было. Или с мостика в реку,
или что-то менять. Врач, который лечил меня, сказал: «Галочка, когда
нет выхода, есть выезд». Я помню, что сказала «давайте». Через некоторое
время мне организовали вызов из Израиля — тогда они пачками шли, ехали
все, кто только мог. Всех пускают, меня не пускают — я не еврейка. Как
будто все-все другие евреи...
Пришел вызов из Америки. Ну как
«пришел» — я купила четыре штуки у приятеля, который приобрел их в
Штатах. По семьсот рублей за штуку — тогда приличные деньги, но я же
фотографом была, кое-что водилось. Один дочке отдала, два подружкам. На
всякий.
Галина Оксюта
Консул
американский в Москве говорит: «Я вам не верю, что вы вернетесь. Но
езжайте». Проскочила. Прилетела на Брайтон-Бич, в кармане 200 долларов. В
самолете, правда, соседка — бизнес-дама дала еще 80, когда узнала,
сколько у меня: «Ты что, это же только на пообедать!» И на такси довезла
до Брайтона. Я ей, правда, Библию подарила, маленькую карманную — тогда
очень верующей была.
Зато языкового барьера совсем не было. Я в
хорошей школе училась — 42-я английская, в Саратове ее все знают, там
отлично инглиш дают. На Брайтоне, правда, по-русски говорят, но «ни
явок, ни паролей» никто не дает. А я же просто так приехала — ни жилья,
ни работы. Сижу на лавочке, вечер уже — «солнце скроется, муравейник
закроется». Вижу — церковь передо мной, протестантская какая-то. Захожу.
Девочка-полька, которая там убирала, взяла к себе на ночь — сама вроде
полтора месяца, как в Нью-Йорк приехала. Очень высокое здание, квартира
малюсенькая. Блин, думаю, такая малюсенькая, в Саратове больше.
Расстроилась, но ненадолго совсем.
«Я ненавидела Россию»
—
На следующий день взяла газеты и пошла по адвокатам, которые
миграционными делами занимаются. К одному прихожу — там говорят: «Этого
адвоката уже многие ищут. Он денежки берет и линяет». Но все же нашла
нужного, Борис зовут. Сказал, что платить можно не сразу, а в рассрочку —
по-человечески отнесся. Ну и не прогадал: я с ним очень долго потом
работала. Адвокат в Штатах — это как за хлебушком ходить, каждый день
надо. Ходить и отстегивать, за каждую бумажку.
Еще в Саратове мне
дали письма к одной семье из пятидесятников — в штате Массачусетс
живут. Сказали, что они помогут с работой и жильем. Ну, поехала к ним,
три часа на поезде. Они меня приняли, на одну ночь приютили, а потом
выперли благополучно. Церковь, сестры-братья, и вот так… И работы у них
никакой не оказалось: «Нам самим трудно». Но в поезде я познакомилась с
семьей пуэрториканцев. И они мне сказали: «Сестры-братья — очень хорошо.
Но на всякий случай вот тебе телефончик наш. Если что, не стесняйся,
позвони». Позвонила — сказали «приезжай». Машину тормознула, приехала к
ним. Накормили, помыли, уложили спать. И до глубокой ночи обзванивали
всех, искали мне работу.
И нашли. По соседству, в Ист-Виндзоре,
штат Коннектикут. У некоего мистера Даморе умирала мать, и вот меня к
ней определили сиделкой. Четыре месяца сидела, первая работа. 250
долларов в неделю. Мистер Даморе однажды попал в больницу, так
специально приехал оттуда, чтобы мне заплатить.
Жила там же.
Конечно, внутренне оскорблена была какое-то время: как же, я известный
фотограф, окончила филфак в Саратове, в театрах всю жизнь работала. А
тут... ну понимаете? Помогло то, что Россию я дико ненавидела в то
время. Читала только на английском — дамскую бульварщину, но приличную:
Сидни Шелдон, Жаклин Сьюзен. Да и русских вокруг особо не было.
На
выходные меня брала одна американская семья, женщина с племянницей — в
местной церкви познакомились, всю округу с ними объездили. Когда моя
клиентка, мама мистера Даморе, умерла, они нашли другую, в Массачусетсе.
Там полгода работала. Катрин, сидячая. Медиум, причем известный в
Штатах, вдова какого-то крупного масона. Клиентов по пять-шесть в день,
несмотря на ее состояние — ловила духов, понимаете ли. Спать ложилась не
раньше трех-четырех ночи — пока со своими духами разберется.
Я
уставала страшно. Занималась ею и четырьмя ее собаками. Чувавы… то есть
чи-хуа-хуа. Боялась их ужасно, хоть и маленькие. Потом полюбили друг
друга, Катрин ревновала даже. Получала те же 250 в неделю, но надо было
еще ездить в Нью-Йорк по бумажным делам к адвокату — четыре часа на
поезде и до станции километров шесть пешком. Практически все, что
оставалось, отсылала в Россию — дочке, внучке, родителям, когда живы
были. И тогда, и потом. В семью, все в семью.
«Старалась не лажать»
—
С Катриной ко мне пришло смирение — да, ты сиделка, caregiver — и
понимание, как нужно относиться к этой работе. Однажды я очень сильно
лажанулась, ухаживая за ней. Что-то недоделала, чего-то недомыла — и
знала, что и так сойдет. А мне в ухо как будто сказал кто: «Чтоб тебе
потом самой такая caregiver досталась». С тех пор старалась не лажать.
Брайтон-бич
Дальше
— уже Бруклин, Нью-Йорк. Лучшие рекомендации от Катрин, и к адвокату с
бумагами поближе. У меня первое дело было — поскорее легализоваться,
чтобы все в порядке было: налоги платить, никаких чтобы претензий…
А чуть позже — Сан-Франциско, где и проработала почти все годы.
В
Окленде, около Сан-Франциско жила моя саратовская подруга-однокурсница,
Гертруда — Гетка то есть. Ее мама Роза некогда приехала из Америки в
Союз, получила столько-то лет лагерей, потом уже вернулась в США с
дочкой. Вот Розина внучка, дочка Гетки, попала в больницу с сердцем, а
потом долго лежала дома. Приехала я к ней, стала сидеть с дочкой,
Розиной внучкой. Очаровательная до предела. Копейки с них, естественно,
не взяла — только жила у них, спала под столом спокойно.
А
работу, чтобы жить, нашла почти по специальности. Сначала на кухне
поработала, правда. Хотела официанткой, но мне сказали, что для этого
долго учиться надо. А вот как фотограф я была, по отзывам американских
мастеров, вполне competitive — как это? Конкурентоспособна, да, спасибо.
Но там и «родные» фотографы еле выживают, а мне надо было зарабатывать.
И вот увидела объявление: «ателье школьной фотографии» — пошла туда. Я
всю жизнь в СССР ненавидела школьные альбомы, хоть иногда и приходилось
их делать. А тут мне говорят: «Берем без звука».
Что значит в
Америке школьная фотография? Страшное дело. Во-первых, цвет — я всегда в
ч/б работала. Во-вторых, берут меня не фотографом, а к принтеру на
распечатку. Громадная машина стоит, ты полсуток около нее стоишь,
обслуживаешь. Компания семейная, афроамериканская пара.
Текучка
была страшная, до меня за год было тринадцать таких людей-принтеров у
принтера. Я проработала 11 месяцев. Пять долларов в час, где-то
пятьдесят долларов в день получается. Копейки. Печатаешь фото,
печатаешь, печатаешь… Пахала как ежик. Заикнулась про хозяевами же
обещанное повышение зарплаты — говорят, что тогда надо на курсы идти,
повышать образование по принтерам. А за курсы платить надо, и времени
ездить нет. Bloodsuckers, кровопийцы — их так даже родня называла, не
стеснялась.
Снимали в основном в черных школах. Очень, кстати,
красивый народ, никаких проблем. Но с каким наслаждением, найдя новую
работу сиделкой, я владельцу по телефону сказала I quit, что все, не
могу больше — и как он там завизжал, пока я трубку не бросила… Это надо
было слышать.
They are supposed to die
— Вернулась в
сиделки, значит. У Гали-одесситки в южном Сан-Франциско был отличный
дом на 11 клиентов — хрусталь, зеркала, ковры, — и напротив она строила
второй. Как заметила моя американская русская подруга Веранда — Вера
зовут, там же работала: москвичка, проводница... Так вот, по поводу Гали
Веранда заметила, что ей бы впору строить не второй дом престарелых, а
крематорий.
Галя брала только тех, кто практически «все».
Родственники, обалдев от такой роскоши, платили вперед за несколько
месяцев. А заканчивалось все месяца за два, и ничего обратно,
разумеется, не возвращалось. Позже Галя открыла шикарный четырехэтажный
дом престарелых — facility человек на 150 в центре Сан-Франциско. Туда я
не подступалась, охоты даже не было. Слышала только, что теперь берет
не тех, кто «всё», а стабильных клиентов. Денег хоть и в долгую, но
больше, а вопросов меньше.
Вообще в домах престарелых клиенты
платят бешеные деньги, до двух с половиной тысяч долларов в месяц. А
посмотришь, так из еды — только баночки. С горошком, консервированными
фруктами. Ни одного живого фрукта — и это в Калифорнии, да? Чай варился в
кастрюле — вода, пакетики, по несколько раз. Когда я хочу свежий
заварить, прибегает хозяин и кричит, что я хочу его разорить. Суп — тоже
баночный, «Кэмпбелл», как у Энди Уорхола на картине. Только еще
дешевле...
У Гали я проработала совсем недолго. Она пыталась
платить мне наличными, а я настаивала на чеке — чтобы нормально платить
налоги. Ну, заплатила мне за месяц и вышибла. Гале удобнее с
филиппинками, им можно платить кэшем, и еще меньше, чем мне…
Ну и
ничего, работа всегда есть. На этот раз в Милбрэе, это городок близ
Сан-Франциско. В доме престарелых, у хорватов. Тоже пара, Мария и Данко.
Дом с шестью клиентами, у пятерых Альцгеймер. 800 долларов в месяц, но с
проживанием и едой. Люди задыхаются, а жара все лето. Ни кондиционера,
ни стиральной машины — сломалась. Но полгода отработала. Когда Мария
сказала мне, чтобы я не переживала — They are supposed to die («Им все
равно умирать»), — я ушла, не выдержала.
«Как приятно быть нашей»
—
Тем временем научилась водить, купила первую машину за 1200 долларов —
фургончик закрытенький, «меркурий». Старенький такой, но хорошо ездить и
искать работу. Лучше, чем на своих двоих. Нашла дом престарелых, имени
Святой Ольги. Владельцы — старые-старые русские. Из серии как у
Довлатова: «Нелегко нам было под Сталинградом, но и мы большевиков
здорово потрепали». Им нужен был ночной дежурный. Днем спала — выезжала
на океан, там и дремала. Вечером пасла двухэтажный дом на дюжину
клиентов.
Попутно скопила денег, окончила курсы администраторов
для домов престарелых. Меня начальство вызывает и спрашивает: «А зачем
ты сдала на license? Ты метишь на место другого сотрудника?». Я им:
«Вообще-то мы, советские, привыкли учиться постоянно. Чтобы стать
профессионалом, чтобы знать, чем занимаемся. Так нас учили». Наглая как
танк, да.
И вот тут я поняла, как приятно быть нашей. Советской,
российской, любой. Ненависть к нынешней России у меня ушла совсем. Вот
посмотрела на этих — и поняла что почем. Два года в Америке, получается,
у меня на это ушло. Не так много, с другой стороны. А администратором я
стала — там же, в Святой Ольге. Через год. Последний мой дом
престарелых.
Вот так потихоньку работала то там, то там. В конце
концов попала к К. — очень крутой русской семье. В том же Сан-Франциско.
Несколько поколений, все уважаемые люди. Клиентка моя — Леля, девяносто
три года. Врачи давали ей несколько месяцев жизни, со мной вышло четыре
года.
Ела она всегда немного — так сама хотела: яичко,
шоколадку, того кусочек, этого... Властная Леля была, никто слова
поперек сказать не мог. Ок, мало так мало. Я тоже не подарок. Первым
делом я заставила ее есть красную икру, для укрепления. «Леля, вот вы
уронили икринку, а она стоит двадцать пять центов». Помню, из больниц
она вернулась с пролежнями — несмотря на дикие деньги, которые
госпиталям платили. За три месяца со мной — сиять стала.
«Не срослось фатально»
—
В 2008 году назад решила вернуться в Саратов. Уже ничего вроде бы в США
не удерживало. Леля умерла, потом ее родственник, за которым я тоже
ухаживала — все, никого больше, семь лет жизни при семье К. закончились.
Закрыла
все дела, раздала шмотки, автомобиль подружке подарила — уже четвертый
или пятый. Все старенькие, но все бегали хорошо… И прямым ходом сюда. Но
не срослось фатально — и по семейным обстоятельствам, и просто по душе.
Чтобы
тогда приехать в Россию, мне потребовалось девять месяцев — то
документы потерялись, то подтверждение, что я остаюсь гражданкой РФ...
Ну когда открытым же текстом тебе все вокруг говорит: «Что-то мешает,
стопорится, не надо сейчас ехать», — так надо же слушать!
Вернулась
в Штаты через полгода — сколько гринкарта позволяла отсутствовать в
стране, едва ли не в последний день — в жуткой депрессии. Огромное время
заняло, чтобы понять: в этом никто не виноват — ни я, ни Россия, ни
Америка. В тот момент просто сложилось так. То есть не сложилось совсем.
Ну вы поняли.
«Я была звездой»
— Очень жалко было,
что из-за этого выборы Обамы пропустила. Когда выбрали, я плакала от
восторга. После двух сроков Буша это был просто глоток воздуха. Такой
мальчик, умница. Зажигательный, зажигающий. Он inspires — вдохновляет, в
конце-то концов. Когда я вернулась обратно в Штаты, попала в семью
изумительного мультимиллионера, мистера Каца — и мы с ним слушали уже
Обаму-президента. «Его приятно слушать, — говорил мистер Кац. — Этот
паренек никогда не скажет childrens, как прошлый президент».
И
когда Ноам Чомски — великий лингвист, работы которого я обожала со своих
университетских лет, — заявил публично, что Обама будет хуже, чем Буш, я
не поверила. И даже обиделась. Чомски — гений, всегда знает, что
говорит. А тут на тебе, в лужу сел. Не может ведь такого быть!
Оказалось,
может. Во-первых, войны, которые он вел. Во-вторых, Obamacare
действительно никуда не годится. Про медицинские страховки мне,
поверьте, есть что сказать. Я смотрела на своих клиентов и видела, что
именно они получают за свои деньги. В основном очень мало получают. А
миллионеры — еще меньше, потому что они платят больше.
После
семьи К. я уже работала от агентства — окончила еще одни курсы
caregiver’ов, стала получать 15 долларов в час. Двенадцать часов в день,
шесть дней в неделю — очень прилично. Я стала звездой — буквально: в
списке агентства, который показывали клиентам, мое имя было на самом
верху, со звездочкой — the best. Посылала деньги семье каждую неделю.
Переводы, посылки — все это позволило моей семье выжить, дочке и внучке
встать на ноги.
Гордость моей карьеры — одна мультимиллионерша,
торговка недвижимостью. Роуз звали. Стервоза невероятная. У нее был горб
— и, выправляя его, в крутой клинике допустили ошибку. Совсем молодая,
73 года. Она лежала пластом, не хотела жить. Я заставила ее заниматься
гимнастикой. Роуз стала ходить — на ходунках, но тем не менее. Я смогла
поставить себя. Стать такой же bitch, как и она. Чтобы ей было со мной
интересно.
Как-то Роуз говорит: «Галя, вы курите по полсигареты?
Всегда? Я никогда не могла себе этого позволить, это выходит очень
дорого». Это не исключение, это правило. Работала я у родителей
вице-президента одного из спортивных клубов — дом неподалеку от того,
где покойный Робби Уильямс жил. «Барбара, я даю Галине 20 долларов,
чтобы она сходила в магазин. Завтра твоя очередь давать ей деньги», —
говорит Барбаре ее муж Монти. Или так: «Галина отдала сдачу тебе, ты мне
должен пятьдесят центов». Или даже двадцать пять... Вот мои последние
клиенты — хорошие, кстати. Просто традиция такая, деньги хорошо считать.
Magic wands — волшебные палочки
«Делаю волшебные палочки»
—
Я не устала от Америки. Не знаю, как объяснить. Естественный путь.
Естественно уехала тогда — и так же естественно вернулась сейчас. Ровно
год назад, в конце марта.
Мне шестьдесят восемь лет. У меня
пенсия хорошая — тысяча долларов. Потому что всегда платила налоги,
почти все время за эти двадцать пять лет. Куча налогов, зато и пенсия —
тут даже зарплат таких мало. Преподаю английский частным порядком. Не
сижу у дочери и внучки грузом на шее — и даже могу их поддержать.
В
Америке еще начала делать вонды (Magic wand — волшебная палочка (англ.)
— прим. «Ленты.ру») — здесь продолжаю. Дерево и камни балансируют
человеческую энергию, люди успокаиваются, умиротворяются. Родственник
одного из моих последних клиентов был каким-то VIPом в «Майкрософте». Я
ему сделала маленький карманный вонд — черный бамбук, несколько камней.
На заседаниях, говорил, очень помогает: «Вынимаю из кармана, кручу его,
спокойно разговариваю». В Америке — бамбук, эвкалипт. Здесь из ореха
делаю. Есть магазин, который продает по 1000 рублей за палочку, с каждой
мне идет по 500 рублей.
Спасибо Америке: я очень твердо стою на
ногах. Ничего, кроме тепла и благодарности. Там невероятные личности,
прекрасные люди. Просто я вернулась. Свою страну я, получается, не
знала, ведь уехала в начале девяностых. Но здесь — сказка. Россия
значительно интереснее, продуктивнее нынешней Америки. Я восхищена
Россией. Живой искрой русского человека. Народом, боже мой. Источник: lenta.ru.
Уважаемый посетитель, Вы зашли на сайт как незарегистрированный пользователь. Чтобы писать комментарии Вам необходимо зарегистрироваться либо войти на сайт под своим именем.
» Информация
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации. Зарегистрируйтесь на портале чтобы оставлять комментарии
Материалы предназначены только для ознакомления и обсуждения. Все права на публикации принадлежат их авторам и первоисточникам. Администрация сайта может не разделять мнения авторов и не несет ответственность за авторские материалы и перепечатку с других сайтов. Ресурс может содержать материалы 16+
