Я знаю, как выглядит «гражданин мира»: я вижу идеальный его
образец всякий раз, когда подхожу к зеркалу. Я вырос в одной стране,
живу в другой и имею паспорта обеих. Я пишу по глобальной экономике, и
по работе мне приходится ездить в отдаленные места. Я провожу больше
времени, путешествуя по чужим странам, чем в любой из стран, считающих
меня своим гражданином.
Большинство моих близких коллег по работе – тоже
иностранного происхождения. Я поглощаю международные новости, в то время
как местную газету по большей части даже не открываю. В спорте я
понятия не имею, как дела у команд страны, где я живу, зато я преданный
поклонник футбольной команды по другую сторону Атлантики.
И все же заявление Мэй прозвучало уместно. Оно содержит в
себе важную истину – игнорирование которой многое говорит о том,
насколько мы, финансовая, политическая и технократическая элита мира,
отдалились от своих соотечественников и утратили их доверие.
Начнем с фактического значения слова «гражданин».
Оксфордский словарь английского языка определяет его как «юридически
признанного субъекта или подданного какого-либо государства или
содружества». Следовательно, гражданство предполагает утвердившуюся
политическую структуру, – «государство или содружество», – к которой
человек принадлежит. У стран такие структуры есть; у мира – нету.
Сторонники глобального гражданства быстро признают, что они
не имеют в виду буквальный смысл. Они мыслят фигурально. Технологические
революции в области коммуникаций и экономическая глобализация свели
вместе граждан разных стран, доказывают они. Мир уменьшился, и мы должны
действовать, учитывая глобальные последствия. И к тому же мы все –
носители многих, пересекающихся идентичностей. Глобальное гражданство не
отменяет – и не должно отменять – приходских или национальных
обязанностей.
Что ж, прекрасно. Но что глобальные граждане делают реально?
Реальное гражданство предполагает взаимодействие и
обсуждения с другими гражданами в общем политическом сообществе. Это
означает привлечение к ответу лиц, принимающих решения, и участие в
политической деятельности для получения определенных результатов. В
процессе этой деятельности мои представления о желательных целях и
средствах сталкиваются с представлениями моих сограждан и проходят
испытание в этом столкновении.
Глобальные граждане не имеют подобных прав и обязанностей.
Никто не подотчетен им, и они ни перед кем отчитываться не должны. В
лучшем случае, они создают сообщества с единомышленниками из других
стран. Их партнеры – не граждане всех стран сразу, а самозваные
«глобальные граждане» из других стран.
Конечно, глобальные граждане имеют доступ к политическим
системам своей страны для продвижения своих идей. Но политические
представители избираются для защиты интересов своих избирателей.
Национальные правительства призваны отстаивать национальные интересы, и
это правильно. Это не исключает возможности того, чтобы законодатели
действовали с позиции «разумного эгоизма», принимая во внимание
последствия действий своей страны для жителей других стран.
Но что происходит, когда благосостояние местных жителей
вступает в конфликт с благосостоянием иностранцев – как это часто
бывает? Не тем ли и заслужили так называемые космополитические элиты
свою плохую репутацию, что игнорировали интересы своих соотечественников
в таких ситуациях?
Глобальные граждане обеспокоены тем, что интересы всеобщего
достояния могут пострадать, если каждое правительство будет блюсти лишь
собственные ограниченные интересы. Это безусловно важно в случае
действительно глобальных проблем, таких как изменение климата или
пандемии. Но в большинстве экономических областей – налоги, торговая
политика, финансовая стабильность, бюджетное и денежно-кредитное
регулирование – то, что полезно с глобальной точки зрения, полезно также
и с внутренней. Экономика учит, что страны должны держать экономические
границы открытыми, осуществлять продуманное регулирование и проводить
политику полной занятости не потому, что это хорошо для других стран, а
потому, что это способствует увеличению внутреннего экономического
«пирога».
Конечно, неудачные политические решения, – например,
протекционизм, – случаются во всех этих областях. Но они являются
отражением плохого руководства внутри страны, а не отсутствия
космополитизма. Они – результат либо неспособности политических элит
убедить собственных избирателей в преимуществах альтернативы, либо их
нежелания вносить коррективы с тем, чтобы гарантировать выгоду
действительно для каждого.
Прикрываться космополитизмом в таких случаях, – например,
проталкивая торговые соглашения, – это плохая замена заслуженным победам
в политических сражениях. И это девальвирует космополитизм, когда он
действительно нам нужен, как, например, в борьбе с глобальным
потеплением.
Мало кто высказывался о напряженных отношениях между нашими
различными идентичностями – местными, национальными, глобальными, –
столь же мудро, как философ Кваме Энтони Аппиа. В нашу эпоху
«планетарных проблем и взаимосвязи между странами», писал он в ответ на
заявление Мэй, «как никогда важно чувство общей судьбы человечества».
Трудно не согласиться.
Тем не менее космополиты часто похожи на героя «Братьев
Карамазовых» Достоевского, который обнаруживает, что чем больше он любит
человечество вообще, тем меньше любит людей в частности. Глобальные
граждане должны следить за тем, чтобы их высокие цели не превратились в
предлог для уклонения от своих обязанностей по отношению к
соотечественникам.
Нам приходится жить в том мире, который у нас есть, со всеми
его политическими разногласиями, а не в мире, где нам жить хотелось бы.
Лучший способ служить глобальным интересам – не забывать о своих
обязанностях в рамках тех политических институтов, которые имеют
значение, то есть ныне существующих.
