Продолжая
перечислять, из чего из чего будет создаваться номер ноль-один, Симеи
распахивал нам широкие экзистенциальные перспективы по части рабочего
горизонта каждого из нас.
— Колонна, проиллюстрируйте,
пожалуйста, коллегам, каким образом соблюдается, или якобы соблюдается,
основной принцип демократической печати: факты должны быть отсоединены
от мнений. Мнений в газете "Завтра" будет предостаточно, и они будут
оформлены как мнения. Но как мы докажем, что в базовых статьях
приведены факты и только факты?
— Проще простого, — отозвался я.
— Будем брать пример с англоязычных изданий. Когда описывают, не знаю,
ну, скажем, пожар или автомобильную аварию, тогда, естественно, нельзя
приводить факты без подтверждения. Поэтому в каждый текст вставляется
в кавычках высказывание свидетеля: говорит простой прохожий, выразитель
общественного мнения. Ставишь кавычки — любое заявление превращается
в факт. Действительно, факт, что некто высказал суждение. Но журналист
не должен отбирать только те факты, которые соответствуют его позиции.
Поэтому положено использовать два высказывания, одно "за", другое
"против", для подтверждения, что по единому поводу существуют разные
точки зрения. Газета придерживается объективности. Хитрость в том,
чтобы в первом случае привести бестолковое высказывание, а за ним вслед
разумное. Оно-то и будет укреплять тезис автора. У читателя создастся
убеждение, что ему дали два различных факта. На самом же деле его
плавно подвели к принятию лишь одного резона из двух возможных.
Рассмотрю
на конкретном примере. Развалился виадук. С него рухнул грузовик
и разбился, погиб водитель. Пусть в статье рассказывается об этом так:
с нами беседовал господин Росси, сорок два года, владелец газетного
киоска. "Что тут поделать, судьба! — говорит Росси. — Жаль бедолагу,
не повезло". Иначе думает Бьянки, рабочий с соседнего строительного
участка. "Виновато городское управление, ведь давно было ясно, что
с этим виадуком не все в порядке". С кем захочет ассоциировать себя
читатель? С Бьянки или с Росси? С Бьянки, конечно, который ставит
вопрос ответственно и указывает на виноватого. Конечно. Надо уметь
расставлять кавычки. Потренируемся. Костанца, вы первый. Допустим,
теракт на площади Фонтана.
Костанца после небольшого раздумья:
— Господин
Росси, сорока двух лет, служащий, чуть не оказался в банке в роковой
момент. Росси рассказывает: "Я был поблизости от банка и слышал ужасный
взрыв. Кошмар. Кому-то это наверняка выгодно, но нам, конечно, никогда
не узнать кому". Господин Бьянки, парикмахер, пятидесяти лет, тоже
оказался неподалеку в момент покушения, и, по его свидетельству, звук
бомбы был оглушительный, громоподобный. Бьянки считает: "Типичный
теракт, работа анархистов, конечно, это анархисты, у меня нет
сомнений".
— Чудно, чудно. Госпожа Фрезия, ваша очередь. Смерть Наполеона.
— Ну,
мы разыскали для беседы мосье Бланша. Это мужчина солидного возраста
и профессии. Он высказал мысль, что не стоило высылать на далекий
остров человека, чья судьба изломана, разрушена. Что не подумали о его
семье. А поэт Мандзони, лучше даже Мандзони с ударением на последнем
слоге, заявил, напротив, что, невзирая на испорченную биографию,
покойный испытал высокого предчувствия порывы и томленье, души,
господства жаждущей, кипящее стремленье и замыслов событие,
несбыточных, как сон. Победу, заточенье, потом ожесточенье. Два раза
брошен был во прах и два раза на трон.
— Славно сказано, насчет
брошен на трон, — осклабился Симеи. Я удивился, что он не узнал
затасканную цитату из Мандзони. — Славно сказано. Ну вот. Кстати, есть
и другие способы незаметно продавливать свое влияние. Чтобы до всех
довести идейную позицию, необходимо, как говорят обычно в редакциях,
выстроить комплексную подборку. В мире сколько угодно новостей. Как
отбирать? Автомобильная авария в Бергамо, так пусть же еще будет
автомобильная авария в Мессине. Не только на севере, но, в частности,
и на юге сплошные непорядки… Вот так. Не столько новости делают газету,
сколько газета создает новости. Составляешь комплексную полосу
из четырех новостей в подборке — и читатель, их поглощая, уже как будто
прочитал и пятую новость. Вот, например, позавчерашний выпуск газеты.
Смотрите. Полоса. Миланец бросил новорожденного младенца в унитаз.
Пескара: к смерти Давида его брат отношения не имеет. Амальфи:
предъявлено обвинение в мошенничестве психологу, занимавшемуся случаями
анорексии. Бускате: вышел из тюрьмы после отбытия четырнадцатилетнего
срока заключенный, убивший в возрасте пятнадцати лет восьмилетнего
мальчика. Четыре эти сообщения сверстаны на одной и той же полосе,
вокруг общего заголовка "Общество. Дети. Насилие". Все они,
казалось бы, касаются преступлений против несовершеннолетних. Хотя если
вчитаться, понимаешь, что это только "казалось бы". Лишь в одном
из случаев (младенец, унитаз) действительно имеется преступление,
совершенное родителями. Относительно психолога отнюдь не прописано,
подростковая ли там анорексия. Что касается Пескары, так ведь в статье
как раз, вот, говорится, что нет, что преступления не было, парнишка
умер от несчастного случая. Бускате? Там не подросток, а тридцатилетний
мужик, а преступление было четырнадцать лет назад. Так о чем эта
полоса? Может, вообще ни о чем? К ленивому редактору попали в руки эти
четыре материала из разных агентств, и он выставил их в подбор для
вящей театральности? Очень может статься. Но в результате полоса
выглядит пугающе, упреждающе, назидательно.
<…>
Симеи продолжал:
— Переходим
к новой важной теме: опровержениям. На текущем этапе мы газета без
читателей, поэтому, какую новость ни выдадим, опровергать ее будет
некому. Но в будущем нам предстоит отпираться от опровержений.
В особенности если мы станем демонстрировать, что не страшимся острых
тем и смело тычем туда, где гнило. Итак, начинаем тренироваться,
в предвкушении реальных опровержений. На данном этапе изобретаем
опровержения вымышленные и пишем на них отпирательства. Пусть
собственник видит, что нас голыми руками не возьмешь. Мы говорили
об этом давеча с доктором Колонной. Колонна, не могли бы
вы продемонстрировать прямо сейчас всем нам пример хорошенького
отпирательства?
— Ну что же, — начал я. — Возьмем простой учебный
пример, не только вымышленный, но и, скажем прямо, пародийный. Эту
пародию я вычитал в "Эспрессо". Предположим, в газету поступает
опровержение от господина Наоборотти. Который пишет: "Уважаемая
редакция. По поводу вашей вчерашней публикации „Мартовские иды, ссоры
и обиды", вышедшей за подписью господина Правдолюбби, мне хотелось бы
довести до всеобщего сведения следующее. Не соответствует
действительности, будто я якобы присутствовал при убийстве господина
Юлия Цезаря. Как недвусмысленно свидетельствует прилагаемая нотариально
заверенная метрика, я родился в поселке городского типа Мольфетта
15 марта 1944 года, то есть значительно позже зловещего события,
к которому, кстати, я всегда относился отрицательно. Господин
Правдолюбби неверно интерпретировал мои слова относительно празднования
мною пятнадцатого марта каждый год, начиная с сорок четвертого. Далее,
я обязан публично оспорить утверждение Правдолюбби, будто бы я некогда
говорил господину Бруту: „Увидимся в Филиппах". Ответственно заявляю,
что никогда не имел сношений с господином Брутом, чьего имени я, между
прочим, в жизни не слышал до позавчерашнего вечера. В ходе краткого
телефонного разговора с позвонившим мне Правдолюбби я сказал ему
только, что намерен пробиваться на прием к консультанту автодорожной
службы господину Филиппи, чтобы просить его покончить с заторами
на улице Юлия Цезаря. Ни в коей мере я не утверждал, будто хочу нанять
убийц, чтобы устранить древнеримского политика. С просьбой
к глубокоуважаемой редакции внести ясность, искренне ваш Наоборотти".
Наша
цель — отбрехаться от этого стройного опровержения и все-таки спасти
лицо. Вот, пожалуйста. "Из письма явствует, что подписавший его
Наоборотти отнюдь не оспаривает, что Юлий Цезарь был убит в мартовские
иды сорок четвертого года и что тот же Наоборотти каждый год собирает
группу лиц для празднования мартовских ид сорок четвертого года.
Собственно, ничего, кроме этой примечательной традиции, и не описано
в моей статье. У господина Наоборотти, вероятно, имеются какие-то
личные причины веселиться в эту дату, но нельзя не признать, что налицо
совпадение, и совпадение, подчеркиваю, примечательное. Этот господин,
я надеюсь, не забыл, что в ходе длинного и подробного интервью, данного
мне по телефону, он употребил многозначительное высказывание „кесарю —
кесарево", намекая, что приуготавливает кесарю (Цезарю) нечто
неприятное, более того — что Цезарь обязательно получит то, что ему
причитается. Источник, близкий к кругу общения Наоборотти, не вызывающий
подозрений, проинформировал меня, что кесарь, то есть Цезарь, получил
двадцать три удара кинжалом. Обратим также внимание на то, что
Наоборотти на всем протяжении письма избегает уточнять, кто нанес эти
двадцать три удара. Он юлит и передергивает и по этому, и по другому
поводу: дескать, он сказал „увидим, как там Филиппи", а вовсе
не „увидимся в Филиппах". Между тем об истинной формулировке, которую
использовал Наоборотти, документально свидетельствует моя
собственноручная запись на странице блокнота. Там же засвидетельствовано
угрожающее высказывание в адрес древнеримского политика. Текстуально
цитирую из блокнота: „пробив. конс. поконч. с Юл. Цез.". Мелочными
увертками и явными натяжками писавшему не удается скрыть от глаз публики
истинное положение дела! Напрасные старания! Заглушить свободную
прессу, скажем прямо, не так-то легко!"
Примерно так пишет
Правдолюбби. Посмотрим, как технически оформлено это отпирательство
от опровержения. Прежде всего, указано, что газета обратилась
к источнику, близкому к кругу общения Наоборотти. Универсальное
средство! Имя информанта не публикуется, но всегда нужно подчеркивать,
что у газеты имеются свои эксклюзивные источники проверки и контроля,
априори более надежные, чем Наоборотти. Далее сказано, что цитата
приведена напрямую из блокнота журналиста. Блокнот никому не покажут,
но сам факт, что дело идет о расшифровке документальной записи,
повышает доверие к газете, создает ощущение, что все доказано.
В отпирательстве нужно также повторно озвучить обвиняющие выпады, тем
самым бросив новую тень на личность Наоборотти. Я тут дал анекдотический
пример, но три элемента отпирательства приведены совершенно серьезно:
ссылаться на дополнительных информаторов, цитировать по документальным
источникам и дискредитировать опровергателя. Надеюсь, все ясно?
— Ясно, — отвечал мне нестройный хор.
<…>
