Жил-был старик, который в юности совершил преступление, убийство множества невинных людей. Он больше не мог вспомнить, что побудило его это сделать; он пытался об этом не думать, и вспоминания приходили ему на ум неохотно и редко. Гнев и чувство вины давно растаяли в смутном осадке отвращения. Он усердно трудился и нашёл отвлечение в монотонности повседневных задач.
Он искал развлечение в низкопробных увеселениях, он следил за футболом, смотрел порнуху, смотрел дублированные версии американских комедий и проводил отпуска на пляжах.
У него был сын, но не было правнуков; его сын знал, что когда-то он делал непростительные вещи, но не хотел знать, что это было, и старик не хотел ему об этом говорить. Старое преступление висело между ними как чёрный занавес.
Старик чувствовал, что жить ему осталось недолго. Впереди он видел только дни, омрачённые скукой, освещаемые только случайной вспышкой сожаления. Пусть день идёт за днём, пока их счёт однажды не придёт к концу, потому что он не знал другого способа жить. Поскольку у него не было никаких связей с жизнью, ему было незачем подготавливаться к смерти.
Однажды старик встретил уличного мальчишку и пригласил его в свою квартиру. Он накормил мальчишку-беспризорного и отвёл ему место для сна. На следующее утро старик принёс мальчишке новую одежду и дал ему разные вещи – смартфон, видеоприставку и футболку известного клуба. Мальчишка освоился и почти всегда молчал,
Вскоре старик заметил, что стали исчезать вещи. Исчезли из ящика стола часы, которые принадлежали его отцу. В шкафу больше не было серебряного сувенирного кубка. Хуже того, он пришёл домой и увидел явно нарочно разгромленную мебель. Пол в кухне был усыпан осколками разбитого стеклянного кувшина. Разбито зеркало в ванной. Распорота подушка на диване.
Наконец, старик обрушился на мальчишку: «Я делал тебе только добро. Почему ты со мной так поступаешь?» Мальчишка рассмеялся старику в лицо и ударил его. Старик лежал на полу, из разбитых губ и носа текла кровь. Может, вызвать полицию? Он подумал: «Нет, я не буду звонить в полицию. Какое это имеет значение? Я всё равно скоро умру. Может быть, из этого и выйдет что-то хорошее».
Перспектива смерти лишает нас способности рассуждать рационально, особенно если мы понимаем, что жизнь пошла не так.
* * *
Канцлер Германии Ангела Меркель, «человек года» по версии журнала «Тайм» за 2015 год, была образцом рациональности, найдя ресурсы для поддержки почти обанкротившихся южных соседей Германии во время европейского долгового кризиса 2012 года, разрядив украинский кризис после переворота на Майдане и присоединения Россией Крыма, находя баланс между атлантическими обязательствами и европейской интеграцией, в то же время возглавляя единственную успешную крупную экономику Европы. То есть Меркель была рациональной, а с какого-то момента – нет.
Принять 1.2 миллиона мусульман в 2015 году и, возможно, ещё миллион в 2016-м, и настаивать на своём после организованного массового сексуального насилия, совершённого мигрантами в Кёльне и других германских городах в канун Нового года, было актом экзистенциального отчаяния, а не рациональным действием. Чем объяснить эту видимую внезапную трансформацию?
Совершенно ясно, что канцлер Меркель действовала импульсивно, что было столь же неожиданным, как и иррациональным. Когда глобальный счётчик беженцев в прошлом году перевалил за отметку в 60 миллионов, Германия не сделала ничего. Между 1 января 2014 года и 20 июня 2014 года в немецкоязычных СМИ появилось менее 1 000 сюжетов со словом Flüchtlinge (беженцы) – в основном о катастрофах с лодками в Средиземном море.
2 января 2014 года в статье в Berliner Morgenpost отмечалось, что правительство Германии рассчитывает на 6 тысяч беженцев в течение года. Во второй половине того же года, появилось более четверти миллиона статей. Только когда кризис с беженцами стал угрожать созданием гуманитарной катастрофы у германских границ, правительство Меркель на самом деле начало действовать.
Такого рода импульсивность требует объяснений. Со времён окончания Второй Мировой войны немцы предпочитали не думать о своём прошлом, поскольку созерцать его было слишком ужасно. Школьная система Германии добросовестно учила о Холокосте, а немецкие города добросовестно увековечивали память об убитых евреях; стены старого еврейского кладбища во Франкфурте покрыты маленькими бронзовыми пластинками в честь каждого еврея, депортированного из города. «Они никогда не простят нас за Освенцим», – язвительно заметил австрийско-израильский психиатр Зви Рикс, а немцы часто пытаются преуменьшить преступления национал-социализма, приписывая аналогичные вещи евреям. 54% немцев до 29 лет имеют относительно негативное мнение об Израиле, согласно опросу, проведённому в 2015 году Институтом Бертельсманн.
Немцы усердно трудятся и погружены в частную жизнь: хобби, отдых и спорт. Но они не имеют детей, в значительной степени потому, что они не любят себя. Германия умирает. Можно не только предвидеть, но и рассчитать с достаточной степенью точности момент, когда так мало немцев будет населять земли между Рейном и Одером, что говорить о немцах станет также бессмысленно, как говорить об этрусках или фракийцах. При 1.3 детей на женщину численность детей и молодёжи в Германии (до 19 лет) и взрослых трудоспособного возраста (от 20 до 64 лет) сократится вдвое к концу этого столетия.
Умирающая Германия имеет только один пункт в своём списке предсмертных желаний, и это – искупление. Немцы не могут стремиться к искуплению преступлений своих дедов, поскольку они не понимают, что ими двигало при совершении таких ужасных вещей. Их прадеды во время Первой мировой войны верили в превосходство германской культуры, а их деды во время Второй Мировой войны верили в превосходство арийской расы. Сегодняшние немцы могут верить только в то, что ни одна культура и ни одна раса не может претендовать на превосходство, и все культуры мира имеют равную ценность.
Беззастенчивый национализм Израиля ужасает их, потому что претензии национал-социализма быть «расой господ» была сатанинской пародией на избранность Израиля. Сила и успех евреев в немецких глазах – неудобное напоминание об извращении нацистами библейской идеи избранности.
Для Меркель и большей части германской элиты появление на пороге Германии миллионов мусульманских беженцев это последний шанс искупления, возможность для немцев очистить себя от преступлений прошлого через трансцендентный акт самоотверженности. Немцы отвернулись от самопожертвования Отечеству к крайности эгоцентризма. Германия стала материалистической, нерелигиозной и филистерской. Но эгоцентризм – плохое отвлечение от ужаса, сохранившегося после Второй Мировой войны. Нацисты использовали террор и устрашение – Schrecken und Entzsetzen – (буквально «вытеснение»), чтобы привязать народ Германии к его руководству. Перспектива новых ужасов, возникающая не из столкновения цивилизаций, но из внутренних столкновений внутри мусульманской цивилизации, это уж слишком для немцев, потому что напоминает ужасы прошлой войны.
Вот почему немцы очертя голову бросились к решению принять миллионы беженцев-мусульман, только когда ужасы войны замаячили у порога самой Германии. До тех пор, пока поток беженцев не достиг прошлым летом Центральной Европы, Германия проявляла мало интереса к их проблемам. Как было отмечено, Германия в 2015 году была готова принять только 6 тысяч беженцев. И только в сентябре, после того как началось вирусное распространение новых фото утонувшего курдского мальчика, а в Австрии в брошенном грузовике был обнаружен десяток разлагающихся тел, Меркель объявила: «Wir schaffen es.» («Да, мы сможем»). И вот почему Германия не переменит свою политику, независимо от тех преступлений, которые совершат беженцы.
Рационализм фрау Меркель рассыпается перед ужасной перспективой человеческих страданий. Германские элиты надеются, что последний, великий прощальный акт откроет надежду искупления.
Рядовым немкам, конечно же, не нравится, когда на них толпами совершают сексуальные нападения, или страдать от других социальных патологий, которые приносят с собой беженцы.
Несмотря на ряд возражений, в том числе со стороны некоторых очень влиятельных лиц, немцы тем не менее будут делать то, что Obrigkeit (власти) им говорят - точно так же, как они делали это всегда.
Печально, что Германия ищет искупления совершенно не там. Её одержимость помощью беженцам не является ошибкой или неверным суждением, но экзистенциальным побуждением, настолько мощным, что все доказательства в мире о мрачных последствиях такой политики не могут его перевесить. Это написано не для того, чтобы разубедить немцев, дабы они не ускоряли собственное уничтожение. Всё равно – всё, что в их силах, это оставаться только ужасающим примером для нас, всех остальных.
