«Пакистанизация» Турции: курды из маргиналов перешли в разряд системной силы

Турецкий солдат на границе с Сирией. Иллюстрация: thedailybeast.com

Положение Турции в нарастающей на Ближнем Востоке эскалации незавидное, страна неуклонно приближается к черте, за которой просматривается перспектива гражданской войны. Турецкие и зарубежные эксперты сходятся во мнении о критически возросшей массе внутренних и внешних вызовов, торпедирующих устойчивость почти 80-миллионного государства сразу с нескольких направлений. Дело вовсе не только в накрывающей Турцию волне терактов. Проблемы страны имеют куда более глубинный характер, чем противостояние террористической угрозе с Ближнего Востока.

Аналитики заговорили о «пакистанизации» Турции. В своё время Исламабад с головой ушёл в афганские дела, сея в соседней стране хаос, насаждая там своё влияние с помощью радикальных группировок. Похожую стратегию в Сирии с 2011 года избрали турецкие власти. Они изначально встали в жёсткую оппозицию к политическому режиму в Дамаске, отказались иметь с ним любые дела. Анкара не ограничилась выбором негативного нейтралитета по отношению к сирийскому правительству и лично Башару Асаду, а самым активным образом включилась в конструирование «новой Сирии». На первых порах завуалированная поддержка сирийской оппозиции к 2013 году переросла в откровенное заигрывание с широким кругом воюющих в Сирии радикальных группировок. Турецкая стратегия в соседней арабской стране к нынешнему этапу дала практически тот же результат, который к началу «нулевых» годов получил Пакистан с афганской территории. Контрагенты по совместному проекту вышли из-под контроля и стали проецировать свою радикальность уже в сторону оказавшегося бывшим партнёра. Движение «Талибан» и другие экстремистские течения пришли из Афганистана в Пакистан в новом амплуа разносчика, а не «громоотвода» террора. Кто и с чем идёт в Турцию из Сирии — можно без труда догадаться после двух крупных терактов в стране за неполные три месяца.

У Турции своя специфика, отличающаяся от «пакистанского прецедента». Казалось бы, географическая близость к Западному миру, членство в евроатлантическом блоке и тесные военно-политические узы с США должны были служить беспроигрышной страховкой от вызовов извне. Но глубинный характер постигших Турцию проблем в том и состоит, что 13 лет пребывания здесь у власти «умеренных исламистов», которые предпочитают, чтобы их именовали «консервативными демократами», сконструировали новую внутриполитическую реальность. А свои правила игры турецкий лидер Реджеп Тайип Эрдоган и его команда решили распространить далеко за пределы турецких границ.

Основной принцип турецкой доктрины «консервативной демократии» сводится к тому, что успешная модернизация невозможна без опоры на мораль и духовность. Именно занятие предпочтительного себе места на правоцентристском политическом поле, полное доминирование в этом сегменте партийного спектра страны позволили правящей Партии справедливости и развития (ПСР) и её лидеру добиться столь многолетнего пребывания у руля власти. Нахождение правее центра дало партии возможность привлечь на свою сторону крупный бизнес с турецкой пропиской, малое и среднее предпринимательство, общественные религиозные организации, сельские слои, которые особенно симпатизировали Эрдогану. Но выстроенная годами система правления ПСР дала сбой. Интересно отметить, что сбой этот стал особенно заметен после ухода в тень экс-президента Абдуллы Гюля, которого считали полноценным партнером в тандеме с Эрдоганом, а на первые роли выдвинулся идеолог внешнеполитической доктрины «Стратегическая глубина», завуалированной под лозунг «Ноль проблем с соседями» — Ахмет Давутоглу.

Декларативная «умеренность» радикального по своей сущности подхода во внутренних и внешних делах стала определённым брендом правящей партии. Вот что говорят цифры, приводимые турецкими аналитиками. Исламоцентричная политика ПСР с 2002 года привела к деятельности в Турции 85 тыс. (!) мечетей — по одной мечете на менее 920 жителей 78-миллионной страны. При этом на 60 тыс. турецких граждан приходится лишь одна больница. Количество мечетей в Турции на душу населения — не имеет аналогов в мире, даже если сравнивать с таким консервативным политическим режимом, как Саудовская Аравия, или с Ираном — шиитской державой с победившей ещё в 1979 году Исламской революцией. В Турции 90 тыс. имамов. Священнослужителей в стране с республиканскими традициями, заложенными в 1923 году Кемалем Ататюрком, больше, чем врачей и учителей. Функционируют тысячи религиозных школ (медресе) и около 4 тыс. государственных учебных заведений богословского профиля. Только за пять первых лет правления ПСР бюджет правительственного Управления по делам религии (Диянет) увеличился с 553 трлн турецких лир в 2002 году до 2700 трлн в 2007-м (1).

Очевидно, имея на общественно-политическом балансе такой триумф ислама в стране, где продолжают номинально действовать светские порядки в государственном управлении, ПСР потеряла чувство меры. Хрупкое равновесие между доктриной «умеренного исламизма» (или «консервативной демократией») и продолжающей действовать светской моделью управления было нарушено именно в разгар сирийской авантюры турецких властей.

Зависшей в неопределённости остаётся и конфронтация Эрдогана с влиятельным турецким проповедником Фетуллахом Гюленом, лидером движения «Хизмет», проживающим на правах политэмигранта в США. Их противостояние приняло вид «войны личностей», что в турецких политических условиях имеет свою специфику. Борьба Эрдогана с Гюленом и его людьми, по интерпретации властей крепко засевших в бизнес-структурах и государственных органах (правоохранительных и судебных) Турции, в последние годы развернулась нешуточная. Социальная база Гюлена в Турции в виде выпускников его школ, пополнивших в своё время ряды бюрократии, а также симпатизирующих ему религиозных и интеллектуальных слоёв турецкого общества до сих пор серьёзно волнует власти. Опыт показывает, что Эрдоган получает особое вдохновение в концентрации власти в своих руках всякий раз, когда в качестве мишени он выбирает ту или иную силу или конкретную личность на политическом небосклоне страны. Раньше такой мишенью были политические амбиции военных и их претензии на разделение власти с гражданской администрацией. Вопрос выдавливания армии с политического поля Эрдоганом блестяще решён загодя. Ныне пришло время борьбы сразу с несколькими другими внутренними «химерами», роль которых, помимо «гюленовцев», уготована левацким группам и, конечно, выразителям политической воли турецких курдов. Это располагающая парламентской фракцией прокурдская Народно-демократическая партия и Рабочая партия Курдистана (РПК).

Зажигать фитиль ближневосточной эскалации с набором нерешённых внутренних проблем фундаментального характера было чревато для Анкары «бумерангом» этой самой эскалации. Помимо игр в «умеренный» религиозный экстремизм, Эрдоган и его команда напоролись на традиционный этнополитический фактор в лице курдского сепаратизма. До сирийского кризиса и в первые годы его развёртывания в сердцевине Ближнего Востока турецкая государственная машина с трудом, но держала курдский вопрос под контролем. Однако и здесь внешние амбиции турецкого руководства привели к нарушению хрупкого равновесия. Как подчёркивают видные вашингтонские тюркологи (2), до последнего времени ПСР и Эрдоган могли рассчитывать и в реальности получали поддержку от большей части местного населения курдских регионов на юго-востоке страны. До 2015 года подобная поддержка имела и своё зримое электоральное воплощение. Но к моменту лето-осень текущего года произошёл надлом в восприятии курдами центрального правительства в Анкаре. Война властей с РПК пришла в дома простых турецких курдов. В сентябре это проявилось на локальном уровне, но с отчётливым пониманием того, что подобные инциденты впредь будут повторяться. 130-тысячный курдский город Джизре на пересечении турецко-сирийско-иракской границы (турецкая провинция Ширнак) оказался в осаде со стороны армии и сил внутренней безопасности. Город стали в буквальном смысле «зачищать» от курдского «сепаратизма», на неделю отрезав его от внешнего мира отключением электричества, телефонной связи, интернета и других благ цивилизации. В итоге мятеж был подавлен, но стало ясно, что отныне курдский фактор в Турции принял необратимый трансграничный характер. Помимо северного Ирака, в «Турецкий Курдистан» воздух свободы стал проникать и из курдских регионов северной Сирии. Впервые правительство Эрдогана столкнулось с риском восстания турецких курдов, «драйверы» которого задаются из Сирии. Уже второй сегмент разделённого несколькими границами этноса — «Сирийский Курдистан» — вслед за иракскими соплеменниками поднял знамя вооружённой борьбы за свои политические права. Как ни смотри, очередь за турецкими курдами…

Нарушение этнополитического баланса в Турции засвидетельствовали парламентские выборы 7 июня, на «переигровку» результатов которых пока безрезультатно сконцентрированы огромные усилия властей. Турецкие курды из политических маргиналов в общегосударственном масштабе перешли в разряд системной силы. Теперь курды располагают не только разветвлённой сетью влиянию на умы и настроения соплеменников в юго-восточных провинциях страны. Они добились 80 депутатских мандатов в 550-местном законодательном органе Турецкой Республики, а значит, сделали уверенный шаг на пути к своей стратегической задаче. Курды уже и не скрывают, что таковой является получение конституционно закреплённой автономии в районах их компактного и численно преобладающего расселения на турецком юго-востоке.

Всё это способствует крайнему раздражению заседающего в Анкаре правительства. Зачастую с его стороны рушатся все основы логики, когда речь заходит о турецкой политике в Сирии. Так, например, недавно турецкий МИД одновременно поставил в известность послов России и США в стране о неприемлемости для Анкары поставок курдским «Отрядам народной самообороны» (YPG) на севере Сирии российского и американского оружия. При этом избранный турецкой стороной аргумент выдержан в лучших традициях политики двойных стандартов. Москве и Вашингтону было сказано: у Анкары нет никаких гарантий, что переданное курдским ополченцам в Сирии оружие не попадёт в руки боевиков признанной в Турции террористической РПК. Напрашивается вопрос: где до сих пор пребывают турецкие гарантии (и есть ли таковые вообще!) в связи с поставками оружия экстремистским группировкам в Сирии со стороны Национальной разведывательной организации (MIT) Турции?

Турция заявляет, что действия США и России в Сирии подрывают её безопасность, обвиняя обе державы в поддержке тех сил, которые выступают источником подобного «подрыва». Для нас это очевидный ущерб, и мы не намерены шутить по этому поводу, предупреждают правительственные источники в Анкаре, намекая на крепнущие связи Москвы и Вашингтона с сирийскими курдами. Напомним, что Турция решилась на дипломатическое внушение России и США после того, как американская военно-транспортная авиация стала сбрасывать в районах сосредоточения сирийских курдов военные грузы, а на севере Сирии появились российские эмиссары в поисках налаживания связей с политическим руководством и командирами YPG.

Не часто можно увидеть предъявление Турцией России и США одних и тех же претензий на Ближнем Востоке в целом и в Сирии в частности. До последнего времени турецкое руководство подчёркнуто уважительно относилось к российским партнёрам, пытаясь сгладить определённые острые углы политического свойства традиционным экономическим инструментарием. Анкара, мягко говоря, недружественно отнеслась к действиям Москвы в Крыму. Но сразу предупредила своих союзников по НАТО, что о введении ограничений на торгово-экономические отношения с Россией с турецкой стороны не может быть и речи. Однако осознание крушения своих планов в Сирии привело Эрдогана в беспрецедентное раздражение в адрес Кремля. Турецкий лидер прозрачно намекнул на возможный отказ от ведения с Россией масштабных совместных проектов. В качестве «меры воздействия» на Москву была упомянута переориентация Анкары с закупок российского природного газа на другие источники поставок энергоресурса. Эрдоган также обмолвился о свёртывании строительства «Росатомом» первой АЭС на турецкой территории.

Первая угроза содержит отчётливый эмоциональный оттенок. Здесь всё предельно ясно. В 2014 году «Газпром» экспортировал в Турцию 27,4 млрд куб. м газа, что сделало её вторым по величине потребителем российского топлива (после Германии). Страна получает газ ещё и из Азербайджана (5,3 млрд куб. м в 2014 году) и Ирана (8,9 млрд куб. м за прошлый год). До 8 млрд куб. м «голубого топлива» Турция прикупает в виде СПГ. Российский газ удовлетворяет до 60% потребностей турецкого рынка в этом углеводороде. Спрашивается, чем его будут замещать турки в случае полного отказа от услуг «Газпрома»?

Игра на нервах вокруг «Турецкого потока» вполне предсказуема с турецкой стороны. Но отказ от российского газа в нынешних условиях и в обозримой перспективе просто остановит турецкую промышленность, а с ней и всю экономику страны. Социальные последствия подобного шага в государстве, традиционно испытывающем дефицит газа, особенно в зимний период, думается, особо уточнять не приходится. Этого ли добивается Эрдоган, после выборов 7 июня ощутивший перемену настроений в турецком обществе?

С атомным проектом дело обстоит несколько иначе, но и здесь присущие турецкому лидеру эмоции, как можно понять, явно преобладали над рациональным расчётом. Стоимость проекта АЭС «Аккую» с 2012 года, когда было подписано соглашение о строительстве четырёх энергоблоков суммарной мощностью 4800 МВт, возросла с $ 22 млрд до $ 27 млрд. К сегодняшнему дню российской стороной в возведение станции уже вложено свыше $ 3 млрд. С вводом АЭС в эксплуатацию будет покрыто 7% потребностей Турции в электроэнергии. В российских вузах соответствующего технического профиля проходят обучение более 300 будущих турецких специалистов в сфере ядерной энергетики (всего планируется подготовить, как минимум, 600 специалистов из Турции).

Какими бы сильными эмоциями не был ныне переполнен глава Турецкой Республики, ставить указанное и многое другое (туризм, строительный бизнес, взаимные инвестиции — в денежном эквиваленте измеряемые десятками миллиардов долларов) под риск чревато для турецких властей огромными экономическими и социальными издержками. А «на носу» ещё и досрочные выборы 1 ноября. А после выборов, результат которых, по меньшей мере, не очевиден для правящей партии, ещё и формирование нового правительства (3).

В сухом остатке мы имеем пришедшую в разбалансированный внутренними и внешними факторами вид Турцию, которая при этом ещё грозится соседним государствам последствиями. Очевидно, что турецкое руководство выбрало далеко не самый прагматичный подход в выравнивании ситуации внутри страны и в отношениях с мировыми державами. В этом нет никаких сомнений, тем более, с учётом предстоящих 1 ноября досрочных выборов. Сложная внутриполитическая обстановка диктует не конфронтацию, а поиск точек сближения. В гражданской войне в Турции Россия заинтересована меньше всего. Это ещё больше взвинтит спираль ближневосточной турбулентности, перекинется кризисной волной и на Европу, и на Черноморско-Кавказский регион.

Времени для трезвого взгляда Анкары на ситуацию, исключение необдуманных заявлений и действий с её стороны должно хватить. Касательно российско-турецких отношений следует подчеркнуть, что после рабочего визита Эрдогана в Москву 23 сентября, ожидаются новые контакты в верхах. Главы двух государств могут дважды встретиться до конца текущего года — в турецкой Анталье и российской Казани. 15−16 ноября в Турции состоится саммит G20, ближе к зиме — шестое по счёту заседание Совета сотрудничества высшего уровня уже на российской территории.

(1) Imtiaz Gul, Pakistanisation of Turkey // The Express Tribune, October 8, 2015.

(2) Soner Cagaptay, Turkey Is in Serious Trouble // The Atlantic, October 2015.

(3) Рейтинг ПСР стагнирует вокруг отметки 41%. Согласно данным турецких институтов изучения общественного мнения, электоральная поддержка правящей партии не претерпела существенных изменений после парламентских выборов 7 июня. Детище Эрдогана вновь не набирает количество голосов, необходимое для получения простого большинства в парламенте страны и самостоятельного формирования правительства. К досрочным выборам 1 ноября ПСР подходит с прогнозом о получении тех же 258 мандатов в 550-местном законодательном собрании, которыми партия ныне располагает.

Ближневосточная редакция EADaily

Рейтинг публикации:

0

Комментарии (1) | Распечатать

Добавить новость в: