Вечером 6 июля 1914 года рейхсканцлер Теобальд фон Бетман-Гольвег имел продолжительную беседу на веранде своего замка в марке Бранденбург. За несколько часов до этого немецкое имперское руководство и австро-венгерское правительство дали зеленый свет нанесению в ближайшее время удара по Сербии. Слова, сказанные канцлером этим летним вечером, записал в своем дневнике его собеседник Курт Рицлер (Kurt Riezler) — советник Министерства иностранных дел и близкий знакомый фон Бетман-Гольвега. «Действия протии Сербии могут привести к мировой войне». Имперский канцлер также понимал, что, выдав бланковый чек Вене, он сильно рискует, однако не стал скрывать и главного мотива в этой игре с огнем: «Будущее принадлежит России, которая все растет и растет и которая с все сильнее давит на нас, как какой-то темный дух».
В критические дни после убийства в Сараево стало очевидным, что паникерство военных по поводу якобы существующей угрозы с востока произвело сильное впечатление на ведущих политиков. Через два-три года Россия вооружится, полагал в мае 1914 года глава Генерального штаба Хельмут фон Мольтке. И тогда Германия уже не сможет противостоять тройному альянсу в составе Франции, Соединенного Королевства и России. Поэтому не остается ничего другого, «как начать превентивную войну и разбить противника, пока мы в определенной мере еще способны выдержать эту борьбу».
Подобного давления руководство правительства в июле 1914 года уже не могло не замечать. В ближайшее время уже нельзя будет противостоять «растущим претензиям России и колоссальной взрывной силе — тем более, если сохранится нынешнее соотношение сил в Европе», — отметит Бетман-Гольвег 20 июля, за несколько дней до того, как правительство в Вене своим ультиматумом в адрес Сербии переведет ситуацию на последнюю ступень эскалации. Желаемая Берлином и скрываемая им «акция против Сербии» должна была послужить тестом: насколько Россия хочет, чтобы началась война?
Если она примет этот вызов, то тогда, по мнению рейхсканцлера и других членов правительства, лучше будет именно сегодня начать войну, а не откладывать ее на потом. Если удастся ограничить войну Австро-Венгрии против Сербии рамками кризисного региона — подобный вариант Берлин не исключал, но считал маловероятным, — то в таком случае все равно в результате дипломатического поражения России появилась бы возможность разрушить тройственный альянс. Новые расклад сил в Берлине представляли таким образом, что он был бы в пользу Германии.
Но чем более ясным становилось понимание того, что большой войны уже вряд ли можно будет избежать, тем больше рейхсканцлер концентрировался на том, чтобы обвинить Россию в развязывании войны. Эту страну следует «решительным образом и в любом случае сделать виновной», требовал Бетман-Гольвег в телеграмме, направленной им 26 июля кайзеру Вильгельму II. Лишь в этом случае руководство рейха может рассчитывать на поддержку СДПГ курса на войну, поскольку именно среди социал-демократов была особенно распространена ненависть к реакционной царской империи.
Этот отвлекающий маневр оказался успешным: в среду 31 июля в Берлин поступила давно ожидаемая новость относительно проведения в России общей мобилизации. 1 августа Германский рейх объявил о своей всеобщей мобилизации. Вскоре последовало объявление войны России. «Настроение великолепное, — записал в своем дневнике адмирал Георг Александр фон Мюллер, глава военно-морского кабинета. — У правительства счастливая рука, и ему удалось представить нас как жертв нападения». Рицлер в письме, написанном им в конце августа 1914 года своей невесте Кэте Либерман, дочери художника Макса Либермана, также с похвалой отозвался о Бетман-Гольвеге, отметив при этом, что у него «очень хорошая голова». Следует также «признать, что инсценировка оказалось весьма удачной», — добавил он.
В первые недели войны, когда немецкие армии, казалось, неудержимо рвались на запад, значительная часть немецкого общества уже была уверена в победе. Экономические группировки, связанные общими интересами, и национальные объединения, представители партий и федеральных земель выступили с чрезмерными требованиями относительно целей войны. А в составленном Рицлером 9 сентября 1914 года «предварительном наброске плана относительно направлений нашей политики при заключении мира» вот что было сказано о главной цели войны: «Обеспечение безопасности Рейха на западе и на востоке на все мыслимые времена». Для этого нужно, чтобы Франция была настолько ослаблена, чтобы она уже не смогла возродиться как великая держава. Что касается России, то ее следует как можно дальше отодвинуть от немецкой границы, а ее господство над нерусскими вассальными народами должно быть прекращено«.
Отдельные требования были изложены в документе, который с легкой руки Фрица Фишера теперь называется «Сентябрьской программой Бетман-Гольвега», однако там содержались уточнения лишь в отношении Запада, поскольку все полагали, что Франция вскоре попросит о прекращении огня. Что касается России, то на основании отдельных докладных записок тех дней можно сделать вывод о том, что именно Германия намеревалась получить на востоке.
Так, например, Август Тиссен, владелец сталелитейных предприятий, 28 августа потребовал расширения немецкой сферы влияния на востоке до Крыма и до Кавказа для того, чтобы «иметь возможность сухопутным путем добраться до Малой Азии и Персии». Именно Кавказ «с учетом его значительных запасов железной руды, является необходимым для Германии». По радикальности Тиссена превзошел Генрих Класс, влиятельный председатель правоэкстремистского «Пангерманского союза». В середине сентября он потребовал «отбросить Россию к границам времен Петра Великого». Местное население должно покинуть аннексированные районы и уступить место немецким поселенцам. Сомнения относительно международного права были чужды Классу: «Государственные дела не предназначены для слабонервных и чувствительных людей — это суровое занятие, в котором главная задача состоит в том, чтобы собственному народу жилось как можно лучше».
Однако после провала планов военной кампании во Франции исчезли основания для подобного рода безграничных требований. Поэтому Рицлер 27 октября 1914 году в своем письме к невесте вынужден был признать: «Мечта о победе в трех направлениях, вероятно, испарилась, да и попытка поставить Германию на первое место оказалась безуспешной».
Однако мечта о том, чтобы «стать мировой державой» продолжала существовать. Летом 1915 года немецкие войска под командованием Пауля фон Гинденбурга и Эриха Людендорфа — после сражения при Танненберге в Восточной Пруссии в конце августа 1914 года их прославляли как героев войны — одержали на Восточном фронте свою самую большую победу. В течение нескольких месяцев российская армия была отброшена на расстояние, превышающее 400 километров. В конце сентября 1915 года, когда наступление остановилось, российская Польша и большая часть Прибалтики уже находились в руках Германии и Австро-Венгрии. Именно в это время идеи относительно новой организации «восточного пространства» перешли в стадию реализации.
Польша была разделена на два гражданских административных округа: один был немецким с центром в Варшаве, а другой австрийским с центром в Люблине. В отличие от этого Литва и Курляндия (она включала в себя юг нынешней Латвии), в качестве «Территория главнокомандующего на востоке» (сокращенно «Обер Ост»), оказались под прямым немецким военным управлением. Здесь Людендорф, который с августа 1916 года, как и Гинденбург, стал сильным человеком в военном руководстве на востоке, получил возможность формировать в долгосрочном плане оккупированные территории в соответствии со своими представлениями. При этом оказалось, что пангерманские и расистские идеи отнюдь не являлись монополией пангерманцев, а их сторонники находились даже на самых верхних этажах государства. «Здесь мы создадим селекционные питомники, необходимые для дальнейшей борьбы на востоке. И они непременно здесь появятся», — отметил Людендорф в конце декабря 1915 года в письме к историку Гансу Дельбрюку.
Во время первой фазы оккупации речь шла о том, чтобы в целях контроля создать сеть с мелкими ячейками. Эта территория с населением в 3 миллиона — литовцы, латыши, эстонцы, белорусы — была поделена на шесть административных районов, однако при проведении границ реальная ситуация в расчет не принималась. Военные интересы в области безопасности соединялись с намерением эксплуатировать экономические ресурсы. Этим целям служило и получение статистических данных о населении. Ничто не должно было остаться неурегулированным. Страну захлестнул целый поток разного рода распоряжений. Однако подчиненное население должно было не только контролироваться, но и быть переобученным в духе немецкой «идеологии господ»: немецкий язык становился обязательным с первого класса в школе, тогда как количество институтов было резко ограничено, поскольку местная интеллигенция, по мнению оккупантов, больше не была нужна.
Военные и чиновники вели себя как колониальные правители, и они считали, что они призваны осчастливить «примитивные» народы с помощью благословения «немецкой работы и культуры», но, на самом деле, им лишь навязывалось основанное на чувстве превосходства насильственное правление: «Российский кнут иногда причинял боль, а немецкая плеть делает это постоянно» — таков был смысл многочисленных жалоб.
Немецкая военная администрация, в конечном итоге, создала нечто обратное тому, что было запланировано: вместо того, чтобы заложить основы для интегрирования завоеванных территорий, она стимулировала национальные чаяния.
Однако поначалу казалось, что развитие событий в 1917 году играет на руку Германской империи: среди участников войны росло стремление к миру, и одновременно заметно увеличивалась напряженность в обществе. Революционная искра сначала зажглась в Петрограде, в столице Российской Империи. 8 марта, в Международный женский день, работницы текстильных фабрик вышли на улицу с требованиями мира и хлеба. Рабочие других предприятий присоединились к ним. Через два дня эти протесты превратились во всеобщую забастовку. Гвардейские полки отказались подчиняться. В течение нескольких дней существовавшая автократическая система рухнула. 15 марта царь Николай II отрекся от престола. Временное правительство, опиравшееся на буржуазно-либеральное большинство в Думе, взяло власть в свои руки.
Однако в лице Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов новое правительство с самого начало получило сильного противника — это были большевики. В начале апреля немецкое правительство разрешило проживавшему в эмиграции в Цюрихе лидеру этой партии Владимиру Ильичу Ленину и его сообщникам проехать в запломбированном вагоне через Германию и Швецию в Петроград. Таким образом появились два неравных партнера с различными интересами: Ленин хотел с помощью немцев как можно быстрее добраться до России для того, чтобы способствовать дальнейшему развитию революционного движения, тогда как немецкие военные и политики намеревались с помощью русских революционеров усилить хаос в расположенной на востоке огромной империи и таким образом вывести ее из Тройственного союза, а затем нанести ей поражение.
Это произошло 7 ноября 1917 года: временное правительство во главе с премьер-министром Керенским было свергнуто, и большевики захватили власть в Петрограде. Уже через день они обратились к воюющим сторонам с призывом о заключении мира. Переговоры с Германией начались 3 декабря, а 15 декабря германское имперское руководство уже смогло добиться первой цели и вырвать Россию из рядов враждебной коалиции. Но как должен был выглядеть тот мир, о котором предстояло договариваться с революционным правительством?
На совещании для обсуждения целей войны, проходившем в немецкой штаб-квартире в Бад-Кройцнахе 23 апреля 1917 года, военные договорились о следующем: на востоке Курляндия и Литва, а также некоторые части Лифляндии (северная половина современной Латвии и юг Эстонии) и оставшаяся часть Эстонии будут аннексированы. Польша, за исключением отходящей к германии пограничной полосы, после войны сохранит самостоятельность, но в военном, политическом и экономическом отношении она должна быть прочно привязана к Германскому рейху. В своей первой речи в Рейхстаге 27 ноября 1917 года новый рейхсканцлер граф Георг фон Гертлинг заявил: «Что касается таких подчиненных ранее царскому скипетру стран как Польша, Курляндия и Литва, то мы уважаем право народов на самоопределение».
Однако это обращение к праву народов на самоопределение было всего лишь тактическим ходом, целью которого было установление немецкого господства в Восточной Европе, для чего планировалось создать систему государств-сателлитов. 22 декабря 1917 года в Брест-Литовске начались мирные переговоры между державами Центральной Европы и большевистской Россией.
Будучи решительно настроенным относительно достижения окончательного результата с помощью крупного наступления на западе в феврале 1918 года, Людендорф настаивал на скорейшем завершении переговоров. Немецкую делегацию на переговорах возглавил статс-секретарь Министерства иностранных дел Рихард фон Кюльман. Но на самом деле переговорами руководил представитель Людендорфа генерал Макс Гофман. Его «солдатский сапог», как заметил позднее Лев Троцкий, народный комиссар по иностранным делами и с начала января глава российской делегации, " был единственной реальностью на этих переговорах, которую можно было серьезно воспринимать«.
Троцкий пытался тянуть время и использовать Брест-Литовск как агитационную трибуну, пытаясь таким образом повлиять на настроения рабочих в Германии и Австро-Венгрии в революционном смысле. Поэтому 12 января Гофман в буквальном смысле ударил кулаком по столу: немецкие войска одержали победу, и теперь недопустимо никакое «вмешательство» в дела оккупированных территорий. Через шесть дней он представил карту, на которой синей линией были обозначены идеи немецкой стороны относительно будущих границ. Троцкий попросил устроить перерыв в переговорах.
Для оказания давления на русскую делегацию Германский рейх и Австро-Венгрия продолжили отдельные переговоры с Украиной. 9 февраля был подписан сепаратный мир с Украинской Народной Республикой. А на следующий день Троцкий поставил окончательную точку и довольно неожиданной заявил, что Россия считает состояние войны законченным и начнет роспуск своей армии на всех фронтах. После этого «совет короны» в Бад-Хомбурге принял решение о продолжении наступления на востоке. В течение нескольких дней немецкие войска продвинулись к крупному белорусскому городу Минску, захватили Лифляндию и Эстонию, а также вышли на южную оконечность Чудского озера и находились всего в 150 километрах к западу от Петрограда.
Русские не оказывали никакого сопротивления. «Вся Россия представляет собой лишь большую кучу червей, — записал в своем дневнике Гофман, — все гниет, все представляет собой беспорядочное месиво». Стать в этом хаосе главной силой порядка и положить конец большевистской революции, которую раньше немцы так активно поддерживали, — такова была объявленная цель Верховного военного командования весной 1918 года.
Русское руководство теперь уже не имела другого выбора. В ходе драматичного ночного заседания, состоявшегося 24 февраля, Ленину удалось заручиться большинством в Центральном Комитете относительно принятия условий немецкой стороны. 3 марта 1918 года был подписан Брест-Литовский мирный договор, целью которого было подчинение оккупированных территорий. В сравнении с ним Версальский договор с проигравшей войну Германией выглядел довольно мягким.
Россия вынуждена была отказаться от Польши, Литвы и Курляндии, уйти из Эстонии, Лифляндии и Финляндии, а также признать самостоятельность Украины. Она потеряла треть своего населения — около 50 миллионов человек, — а также большую часть своего сырьевого и промышленного потенциала: 89% угольных шахт, 73% черной металлургии, 26% своей железнодорожной сети. Великая восточная держава была отброшена к границам времен Петра Великого — то есть произошло именно то, о чем говорил Генрих Класс в сентябре 1914 года в своей докладной записке.
Но и этого было мало: из-за внутренней российской смуты, возникшей в результате начинавшейся гражданской войны немецкие войска, используя интервенцию союзников, продолжили свое наступление на юго-востоке. В апреле и мае 1918 года они заняли Донецкий бассейн, а также захватили полуостров Крым вместе с его крепостью Севастополем — опорным пунктом российского Черноморского флота. В начале июня первые батальоны были направлены на Кавказ. Привлекательными целями там были не только запасы марганцевой руды и их перевалка в районе Батуми и Поти, но и нефтяные месторождения Баку. И Грузия, объявившая о своей независимости 26 мая, оказалась теперь под немецким влиянием. В Добавочных Брест-литовских договорах, которые 27 августа 1918 года были подписаны в Берлине, Россия вынуждена была окончательно смириться с отторжением Лифляндии и Эстонии, а также согласиться на влияние Германского рейха в Грузии.
Все эти территории составляли восточную империю гигантского размера. Опьяненные фантазиями о мировом господстве, имперские военные и экономические группировки, стоявшие за немецкой агрессией, утратили всяческое чувство меры. Как говорили в то время во внешнеполитическом ведомстве, они точно шли по следам Александра Македонского. Однако, увлекшись своими безграничными завоеваниями на востоке, военное руководство способствовало своему собственному поражению на западе. Дело в том, что немецкое продвижение к Кавказу и к границе с Персией связывало значительные силы. Они, на самом деле, могли бы быть использованы в ходе наступательных операций на западе. В конце сентября 1918 года Гинденбург и Людендорф вынуждены были под военной присягой признать поражение. Мечты относительно Германской империи (Imperium Germaniae) лопнули, как мыльный пузырь.
Таким образом немецкая экспансия на востоке во время Первой мировой войны, а также навязанный Брест-Литовский договор оказались всего лишь отдельными эпизодами, однако они имели далеко идущие последствия. «В определенном смысле», — как справедливо отмечал Себастьян Хаффнер (Sebastian Haffner) в своей книге «От Бисмарка до Гитлера» (Von Bismarck zu Hitler), — «это была та Восточная империя, к созданию которой стремился позже Гитлер, и она уже однажды была в пределах досягаемости немцев».
Поэтому национал-социалисты могли спокойно использовать те негативные клише относительно варварского, нецивилизованного востока, которые с помощью военной пропаганды с 1914 года вбивались в головы немецких офицеров и солдат. От планов Людендорфа относительно господства на оккупированных территориях и расистского «отбора» населения идет прямая линия к сформулированной Гитлером в середине 20-х годов программе завоевания «жизненного пространства на востоке» и к попытке реализовать эти планы в ходе войны на уничтожение против Советского Союза, начавшейся в июне 1941 года. Пугающая преемственность немецкой мании величия: на фоне современного конфликта с Россией, в котором Федеративная Республика вновь выступает в качестве ведущей силы, следовало бы помнить об этом.
