Стремление Путина сделать из военного присутствия России в Сирии постоянный фактор ближневосточной политики в целом понятно и вписывается в традиционные имперские представления о том, что Россия остается везде, куда ступит нога русского солдата. Западные государственные лидеры реагируют на действия Москвы с возмущением, при этом не предлагая никакого собственного концептуального подхода к проблематике Ближнего Востока. В этом случае, как и в других, поражает бесконечная растерянность западных лидеров и их неспособность хотя бы уловить направление развития событий, не говоря о том, чтобы влиять на них. Они по-прежнему используют отжившие понятия и локальную топографию, которая уже давно не актуальна.

Проблема заключается не только в неправильной оценке так называемой арабской весны и в крахе связанных с ней демократических иллюзий. По природе своей Запад не может смириться с мыслью, что отдельные национальные организмы не принимают демократические имплантаты и обретают покой и мир только в условиях варварского деспотизма. К практике приведения к власти своих диктаторов Запад не может вернуться, так как вступит в противоречие сам с собой. А проведению какой-либо разумной политики должно предшествовать понимание ситуации — и именно его сейчас крайне не хватает. 

Именитые исследовательские центры предаются иллюзии, что достаточно лишь убрать с карты Исламское государство, и можно будет спасти старое доброе устройство ближневосточного региона приблизительно в тех же границах, которые обозначились в 20 веке. Это иллюзия, потому что старое государственное и политическое устройство региона стало неконтролируемым, и в мире нет силы, которая могла бы вернуть ему прежнюю форму. Ничьей территорией, где царят непонятные порядки и проходят неясные силовые линии, стало не только необъятное Исламское государство, но и вообще значительная часть Ближнего Востока. Нельзя с уверенностью говорить, что происходит в Ираке и Сирии, кто и как правит в Йемене, в Ливии, Судане и даже в Ливане. 

Вооруженные конфликты настолько многослойны и запутаны, что лучше всего ситуацию описать как «война всех со всеми». Войска Асада воюют с радикальными исламистами и умеренной оппозицией, а каждый из них воюет с Асадом и друг с другом. Сунниты — с шиитами, а все вместе они воюют с алавитами. Это если не говорить о курдах, которые преследуют свои цели и стремятся под прикрытием борьбы с ИГИЛ решить вопрос собственного национального самоопределения, и о турках, которые лезут в пекло, чтобы курдам помешать. 

Предполагать, что в этом военно-политическом хаосе может родиться какое-то разумное решение и всеобщее примирение, а уж тем более в виде старых, преимущественно искусственных, государственных образований, значит лгать самим себе. Никакой дипломатический процесс, любой интенсивности, тут не поможет — даже если бы существовала некая единая позиция мировых держав. Не поможет и создание коалиционного правительства с участием различных сторон конфликта: пример соседнего Ирака показывает, что там, где рушатся все столпы прежнего порядка, коалиции не работают. Нужно последовательно отталкиваться от того, что обширная территория сегодня опять представляет собой эдакое «первовещество», которое требует перенесения границ и нового устройства — так же, как это было в период распада колониальных империй. Нельзя любой ценой настаивать на отжившем статусе кво, и не стоит рассчитывать на полную победу одной из воюющих сторон.

Ни Россия, ни Запад, скорее всего, не верят в полное поражение исламистов и в вытеснение их из региона. Вряд ли кто-то делает ставку на возрождение сирийского государства в старых границах, которое бы эффективно контролировалось Дамаском. Москва явно стремится к другому — к сохранению Дамаска, к созданию некой алавитской формации в границах, которые реально было бы защитить, с выходом к Средиземному морю. Этому будет предшествовать долгая и изнурительная борьба за выживание, что даст России шанс превратить алавитский анклав в непотопляемый материнский корабль, в стратегический противовес Израилю и обеспечит России постоянное влияние в этой части мира. 

Многое будет зависеть от того, удастся ли помешать вхождению исламистов в Дамаск. Подобный поворот имел бы огромный пропагандистский эффект. Ведь столица Сирии — это не только один из культурно-исторических центров арабского мира, но и часть наследия европейской цивилизации. Падение Дамаска под напором исламистских радикалов стало бы символом необратимого шествия современности по Ближнему Востоку. Сотни тысяч беженцев, которые заполонили Европу, это поняли: будущее в красках Исламского государства — это черное будущее, неприемлемое для сколь-нибудь образованного и ориентированного на светскую жизнь населения. 

В отличие от России, у Запада в регионе нет никаких конкретных намерений, простых или сложных для реализации. И это трагическая глупость, если учесть, что речь идет об источнике напряженности, которая распространяется далеко за пределы региона. Пришло время поставить конкретные военно-политические цели: объединить земли в новые контролируемые единицы согласно религиозным и этническим силовым линиям, обеспечить их в военном и кадровом отношении, подготовить способных лидеров. Если нам это не удастся, мы так и будем сочувственно наблюдать, как роль творца нашей судьбы берет на себя кто-то другой. В этом нет и доли социальной инженерии — это судьбоносный выбор, проще пареной репы: либо мы что-то с этим сделаем, либо это что-то сделает с нами.

Ефим Фиштейн (Jefim Fištejn)