Из выступления Е.М.Примакова ...:"Россия переживает нелегкую экономическую ситуацию. Сказываются внешние причины: падение мировых цен на нефть, антироссийские санкции. Какой стратегический выход предполагается для преодоления тяжелой полосы в развитии нашей экономики?...
...Многие, в том числе правительственные деятели, считают, что нужно дождаться лучших времен и набраться терпения. Гораздо ближе мне, да, очевидно, и большинству россиян, заявление Президента Путина в его ежегодном Послании Федеральному Собранию: "Мы добьемся успеха, если сами заработаем свое благополучие и процветание, а не будем уповать на удачное стечение обстоятельств или внешнюю конъюнктуру. Если справимся с неорганизованностью и безответственностью, с привычкой "закапывать в бумагах" исполнение принятых решений. Хочу, чтобы все понимали, - это не просто тормоз на пути развития России, это прямая угроза ее безопасности". В этих словах - суть необходимых изменений в развитии экономики России..."
 http://www.rg.ru/2015/01/13/primakov-site.html
Вертикаль власти, и в мирные времена не особенно прочная, сейчас ведет себя как лента Мебиуса....D.Benbennick
Политолог Екатерина Шульман о том, что нравится и что не нравится элитам в нынешнем положении вещей...
http://www.vedomosti.ru/newspaper/articles/2015/03/15/verhovenstvo-prava-osnova-rezhima#!/galleries/140737492127652/normal/1
Действительно ли политический режим в России держится на одном человеке? Являются ли волнения и гадания по поводу временного отсутствия первого лица доказательством того, что без него все немедленно развалится? Или, наоборот, сперва система начинает если не разваливаться, то проседать, а уже потом сочетание новостей и их отсутствия, прошедшее почти незамеченным два с половиной года назад (см. график публичных встреч президента на vedomosti.ru – предыдущая низшая точка в частоте медиапоявлений Путина была в ноябре 2012 г.), вызывает почти что массовую панику?
Персоналистские режимы из всех видов автократий наименее склонны к передаче власти мирным путем, чаще этот процесс проходит с насилием, внешним вмешательством или в связи со смертью лидера (за которой также следует период насилия). Личные диктатуры держатся долго и уходят с кровью, оставляя за собой политические руины. Как ни странно, по статистике, учитывающей авторитарные режимы с 1946 по 1999 г., самые сговорчивые из диктатур – военные (хунты). Их правление длится в среднем меньше, чем у персоналистских режимов, они гораздо чаще отдают власть в результате переговоров или соглашаются передать ее победителю на выборах (см. Barbara Geddes. Authoritarian Breakdown: Empirical Test of a Game Theoretic Argument, 1999). Как известно, военные меньше всего любят воевать – максимальной кровожадностью отличаются штабные теоретики и самопровозглашенные патриоты из гуманитариев.
К добру или к худу, но в России по причинам, заложенным еще в послевоенную эпоху, армия не является политическим субъектом. Спецслужбы и правоохранительные органы являются, а армия нет: так было все позднесоветское время, так остается и сейчас (вспомним неучастие вооруженных сил в событиях 1991 и 1993 гг.). Поэтому военный переворот нашему режиму ни в какой форме не грозит. В России власть принадлежит бюрократии – гражданской, силовой и экономической, представляющей госкорпорации и национализированные сырьевые предприятия (по сути, министерства газа, нефти и цветных металлов).
Известную фразу Николая I о том, что Россией правит не он, а 30 000 столоначальников, можно счесть кокетством самодержца, но в политической системе, доставшейся нам от советской власти, правящим классом действительно является госноменклатура. За последние 15 лет преимущественные позиции во всех трех ее сферах (гражданской, силовой, экономической) заняли представители спецслужб, правоохранительных и правоприменительных органов. Это противоречит второму по популярности после «все держится на одном человеке» мифу о политическом устройстве России: «После Путина к власти придут более радикальные силовики». Малопонятно, откуда они придут, если они уже находятся у власти и собираются дальше пребывать там же вне зависимости от чьего бы то ни было индивидуального настроения и состояния здоровья. Образ «первого европейца», с трудом сдерживающего напор свирепых опричников, – наиболее эффектный и наименее обоснованный из пропагандистских фантомов. Он рассчитан на образованную городскую публику и спекулирует на ее природном историческом пессимизме (очень понятном в России) и незнании бюрократических реалий.
Чем на самом деле доволен и чем недоволен наш правящий класс в своем сегодняшнем положении? От ответа на этот вопрос стабильность режима зависит гораздо в большей степени, чем от загадочных медико-психологических факторов, о которых все равно никто не имеет внятного представления.
Что нравится:
– антизападная, и в особенности антиамериканская, риторика. У власти сейчас советское поколение 50-летних и старше, для них «противостояние с Западом» – привычный и комфортный модус. Америка лучше Европы в качестве объекта противостояния, поскольку она не является нашим преимущественным торговым партнером. «Америка» публичного политического дискурса – во многом умозрительная конструкция, поэтому воинственные разговоры о ней не грозят ничем;
– отмена под предлогом вышеупомянутого противостояния и общей чрезвычайщины любых модернизаций и реформ, нарушающих привычное существование. Не до того сейчас, надо угрозы отражать;
– возможность использовать риторику о борьбе с внешними и порожденными ими внутренними врагами в межведомственной и аппаратной борьбе, заменяющей в России политическую конкуренцию;
– перспектива раздачи верным людям накопленных в сытые годы средств резервных фондов;
– бесконтрольный поток средств, идущих на разнообразные нужды украинского конфликта.
Что не нравится:
– нестабильность. Общее ощущение тревоги, неуверенность в завтрашнем дне. Чувство, что насилие стало более позволительным, в том числе в выяснении отношений между своими. Хорошо, если этот ресурс применяешь ты, – а если против тебя?
– появление новых акторов, претендующих на применение силового ресурса: мало того, что зашатался заключенный еще после смерти Сталина внутриэлитный договор «своих не убивать», так еще и объявились желающие быть операторами этих разрешенных убийств;
– удешевление накопленного: активы, нажитые в благополучные нефтяные годы, вдруг стали стоить меньше, если только они не иностранные;
– предчувствие снижения доходов: потеря веры в грядущую дорогую нефть;
– практический изоляционизм: усложнение доступа к зарубежным активам, прямая невозможность выезда для себя и для семьи.
Характерно, что для ответа на действительно важные вопросы никогда не нужно обладать тайной инсайдерской информацией – достаточно открытых источников. Так, развернутое изложение вышеописанного бюрократического консенсуса можно увидеть, например, в программной статье Евгения Примакова, опубликованной в январе в «Российской газете». http://www.rg.ru/2015/01/13/primakov-site.html
Поскольку номенклатура и есть та субстанция, из которой изготовлена вертикаль власти (и в мирные времена не особенно прочная, а сейчас на глазах искривляющаяся, как лента Мебиуса), то существование режима и динамика его трансформации будет зависеть от субъективно понимаемого ею баланса между выгодами и невыгодами нынешнего положения вещей.
Автор – политолог, доцент Института общественных наук РАНХиГС
Источник: cont.ws.
Рейтинг публикации:
|
