Федор Лукьянов о том, почему в противостоянии России и Запада невозможно определить будущего победителя
Ф.А. Лукьянов - главный редактор журнала «Россия в глобальной политике» с момента его основания в 2002 году. Председатель Президиума Совета по внешней и оборонной политике России с 2012 года. Профессор-исследователь НИУ ВШЭ. Научный директор Международного дискуссионного клуба «Валдай». Выпускник филологического факультета МГУ, с 1990 года – журналист-международник.
Резюме: 1 августа исполняется 40 лет с того дня, как в Хельсинки подписали Заключительный акт Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе.
1 августа исполняется 40 лет с того дня, как в Хельсинки подписали Заключительный акт Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе.
Вероятно, самый значительный дипломатический документ после окончания Второй мировой войны, установления Ялтинско-Потсдамской международной системы и создания Организации Объединенных Наций.
Годовщина акта приходится на период наибольшей системной нестабильности в Европе со времени его принятия. Дело даже не в остроте конфликтов, а в том, что события несут на себе отпечаток полной неопределенности. Никто из участников не имеет представления о том, в каком виде и состоянии он прибудет к «станции назначения», тоже непонятной.
Заключительный акт был масштабным компромиссом — не столько по конкретным деталям (хотя и их за время многолетнего переговорного марафона было много), сколько по самой повестке.
Советский Союз получил то, ради чего инициировал весь процесс, — подтверждение послевоенных европейских границ и, тем самым, расстановки сил, которая возникла по итогам Второй мировой войны. Тридцатилетие 1945–1975 было пиком геополитического могущества российского государства (в его советской ипостаси), которое стремительно поднялось сначала к роли одной из главных держав в Европе, а потом и статусу одной из двух сверхдержав мира.
Именно на первую половину 1970-х пришлось последнее успешное «приращение»: на путь социализма встали Ангола и Мозамбик. После Хельсинки началась уже игра на удержание, частью которой стал, например, Афганистан, — не расширение сферы влияния, а начало упадка. В общем,
советское руководство правильно почувствовало (скорее инстинктивно, чем рационально) момент, когда надо «фиксировать прибыль».
Запад только что пережил внутреннее потрясение, вызванное отчасти внешнеполитическими неудачами. По Европе и Америке прокатилась волна борьбы за гражданские права, катализатором которой стали провалы США во Вьетнаме, Франции — в Алжире и других колониях, болезненная утрата Великобританией статуса мировой державы. Энергия внешней экспансии, которая всегда служила одной из движущих сил развития западной цивилизации, оказалась повернута на себя, на преобразование собственных обществ. Волнения шестидесятых пошли на пользу Западу, ведь результатом стала не революция, а укрепление социальной базы режимов за счет включения в истеблишмент новых групп, то есть расширение человеческого потенциала.
Таким образом, тема общественной трансформации в духе расширения прав человека служила к моменту начала Хельсинкского процесса лейтмотивом западной политики — своей, внутренней. Но на волне деколонизации и пробуждения третьего мира переосмыслялся и инструментарий политики внешней — от все менее оправдывавших себя прямых силовых методов к воздействию опосредованному, примером и обаянием.
То есть тому, что спустя полтора десятилетия назовут «мягкой силой», а тогда упаковали в третью, гуманитарную, «корзину» Хельсинкского процесса.
Большая сделка заключалась именно в этом: СССР согласился на «третью корзину» и формальные гарантии прав человека в обмен на подтверждение Западом корзины первой — гарантии сохранения границ и сфер влияния в Европе. Тогда вряд ли кто-то в полной мере отдавал себе отчет в значимости наметившейся коллизии, но она предопределила развитие Европы и мира до сего дня.
С 1975 года Советский Союз выступал в роли классической державы статус-кво, которая руководствовалась не идеями или даже амбициями, а необходимостью сохранения имеющегося. Запад же встал на путь ускоренной идеологизации (ценностный подход) и фактического ревизионизма. Только под сомнение ставились не геополитические линии, а состоятельность общественно-политической модели оппонента как таковая. Тем более что советская модель к тому времени уже не развивалась, а исключительно консервировалась.
История показала, кто выиграл, а кто прогадал от этой сделки. Уже 10 лет спустя СССР «поплыл». Сначала он сдвинулся в сторону ценностного подхода, а потом начал отказываться от геополитических завоеваний, ради удержания которых и затевал Хельсинки. Естественно, не Хельсинкский процесс погубил советскую систему, предпосылки накапливались давно, а роковой стала неправильная расстановка приоритетов —
примат внешних задач над внутренними.
Но набор «корзин» кристаллизовал такое положение, и именно это (а не незыблемость границ в Европе) оказалось основным результатом Хельсинки.
На волне краха советского блока Запад уверился в собственной правоте и возобновил экспансию, опираясь на доказавшую свое преимущество идеологию. К середине второго десятилетия XXI века продвижение западного влияния в мире окончательно забуксовало. В Америке и Европе заговорили об угрозе установившемуся порядку, исходящей от ревизионистских недемократических держав (Россия и Китай в первую очередь).
Запад декларирует защиту статус-кво, но понимает под ним непрерывность собственного расширения, поскольку порядок, по этой версии, и представляет собой последовательное распространение либерального миропонимания и устройства.
При этом, будучи озабочен внешними приоритетами, недопущением ревизии итогов «холодной войны», Запад сталкивается с ухудшающимся внутренним состоянием. Глядя на рост протестных настроений, недоверие к правящему классу и поляризацию обществ в ведущих странах, многие вспоминают 68-й год, но нынешний кризис пока ведет не к обновлению, а как раз к попыткам консервации прежних подходов. А это подрывает ту самую «другую» силу, которую Запад обрел, выйдя окрепшим из потрясений шестидесятых.
Россия движется по не менее извилистой траектории. Распад СССР породил сначала желание стать Западом, приобщиться к той самой «третьей корзине», которая доказала свою великую силу. Правда, государственная конструкция, которую начали сооружать (на первом этапе — с благосклонным поощрением Запада), на деле руководствовалась чем угодно, только не идеей расширения реальных прав и свобод, и построилось что-то малопривлекательное.
Получилось, что гуманитарного благоденствия не наступило, а военно-политическую «первую» корзину растеряли. Это вызвало стремление восстановить хотя бы ее, тем более что в окружающем мире гармонии не случилось.
Обвиняемая в ревизионизме Россия убеждена, что на самом деле всеми силами пытается сохранить остатки статус-кво, обороняя его от напористого и безрассудного Запада. Это, впрочем, заставляет иногда отбрасывать те самые незыблемые принципы, что были записаны 40 лет назад...
В общем, все запуталось до такой степени, что невозможно даже определить, кто ревизионист, а кто консерватор. И что более разрушительно — западный активизм, призванный трансформировать мир, хочет он того или нет, либо российские кинжальные удары в ответ, которые должны осадить заигравшегося активиста.
Вспоминая Хельсинкский акт, России нужно учесть тогдашние уроки Запада, которые сам Запад сейчас, кажется, несколько подзабыл. А именно —
путь к успеху на глобальной арене начинается с превращения опыта внешних неудач в энергию саморазвития, опору на интеллектуальный человеческий потенциал.
С начала 1990-х до середины 2010-х Россия накопила внешнеполитических неудач не меньше, чем Запад к середине семидесятых. То есть более чем достаточно сырья, из которого методом рефлексии можно добыть энергию обновления общества, которая когда-то предопределила победу Запада в «холодной войне».
Газета.Ру
Источник: globalaffairs.ru.
Рейтинг публикации:
|
