Невыносимая легкость осуждения
Что имеют в виду критики присоединения Крыма?
Вхождение Крыма в состав Российской Федерации, зафиксированное в марте 2014 г. соответствующим межгосударственным соглашением и федеральным законом, до сих пор вызывает в российском политическом пространстве активные дискуссии.
Подавляющее большинство населения, согласно данным социологических опросов, выражает однозначную поддержку действиям России на полуострове и последовавшим договоренностям, приведшим к появлению двух новых субъектов Федерации. Однако некоторые политики и публицисты подчеркивают сомнительный характер случившегося с точки зрения международного права, а также возросший уровень конфликтности и агрессии в мировой политике. Григорий Явлинский, к примеру, призвал российские власти открыто признать, что «Крым не наш». Владимир Рыжков, напоминая не только о Будапештском меморандуме, но и о действующем как минимум до 2019 г. Договоре о дружбе, сотрудничестве и партнёрстве, указывает, что с правовой точки зрения Россия «попала в дикую коллизию». С правовой оценкой неоднозначных событий выступили Елена Лукьянова и другие представители академической сферы.
О реакции международного сообщества не приходится и говорить: в том же марте 2014 г. Генеральная Ассамблея ООН большинством голосов приняла резолюцию 68/262 о приверженности территориальной целостности Украины в её международно признанных границах и непризнании как самого крымского референдума, так и его административно-территориальных последствий. Позицию России в ходе голосования Генеральной Ассамблеи разделили еще 10 государств, против проголосовало в десять раз больше; при этом поддержку резолюции выразили 3 из 5 постоянных членов СБ ООН, 13 из 20 членов “Большой двадцатки” и 33 из 34 государств ОЭСР (Израиль просто не принял участия в голосовании).
Однако это – прошлое. В настоящем (да и будущем) времени Российская Федерация стоит перед задачами ускоренного экономического развития Крыма и его полноценной интеграции в собственное государственное и политико-культурное пространство. На этом пути есть немало трудностей, требующих серьезных усилий, и потому вдвойне актуальным представляется обращение к внутрироссийской политической дискуссии. Предлагают ли критики интеграции Крыма какой-либо альтернативный сценарий? Приемлем ли он для России? Какова вероятность наступления таких сценариев? Все эти вопросы требуют как внимания, так и, конечно, ответа.
Моральные грезы
Для объективного анализа необходимо признать, что в позиции Явлинского, Рыжкова и других публичных фигур, бесспорно, присутствует здравое как юридическое, так и моральное ядро. Точка зрения Сергея Черняховского или Виталия Третьякова, призывающая к откровенному табуированию обсуждения произошедшего, не представляется вполне справедливой. Назвать юридически гладким процесс объединения России и Крыма, пожалуй, попросту невозможно: были нарушены ранее заключенные межгосударственные соглашения, открыто конфликтной остается линия соприкосновения с решениями ООН, да и политика санкций до сих пор является наглядным свидетельством того, что каждая из сторон международного конфликта, как минимум, имеет свои аргументы, на которые необходимо обратить внимание. Однако содержательная составляющая критической позиции по Крыму уже достаточно представлена в научной литературе и даже публицистике, сегодня же вопрос лежит, по сути, в совершенно иной плоскости – реализации каких-либо позиций и рецептов.
И здесь в дело вступает прагматическая составляющая политических реалий: в отличие от частно-правовых ситуаций или персональных конфликтов, где, как правило, возможно «сдать назад», геополитический расклад и тем более изменение государственной системы не подразумевают мгновенного разворота на 180° без разрушительных последствий и, так скажем, сопутствующих издержек. Кроме того, новейшая история в принципе не знает примеров «обратного ирредентизма», не сопровождавшегося масштабными конфликтами или потрясениями, что доказала, например, попытка Андрея Илларионова представить «крымский кейс» как легко управляемый и, так скажем, «поправимый» (естественно, с точки зрения критиков присоединения).
В отношении репрезентативности «возврата территорий» примеры, приведенные Илларионовым, не выдерживают никакой критики. Он последовательно рассматривает аннексию Кувейта (напомним, что суверенитет последнего был и нарушен, и восстановлен по итогам военных действий), аншлюс Австрии и Судетской области (без комментариев), а также историю независимости прибалтийских республик (аккуратно рассматриваемую вне распада СССР, являющегося неотъемлемым контекстом новой государственности Латвии, Литвы и Эстонии). Единственным примером, сколь-либо уместным в крымском контексте, кажется Восточный Тимор – однако и он не был возвращен Португалии (владевшей им, между прочим, никак не менее 270 лет), а стал независимым государством. Кроме того, суверенитет Тимор-Лешти был отмечен очередной вспышкой насилия, урегулированной при прямом участии международного миротворческого контингента.
Тем не менее, легкость, с которой критики присоединения обсуждают возможность обратных сценариев, поражает. Особыми чертами ее становятся, как правило, агрессивно-морализаторские аргументы и упорное подчеркивание необходимости отторжения территории Российского государства. Вопрос же о самой процедурной стороне этой даже теоретически сложной ситуации попросту не ставится, хотя, казалось бы, для обоснования собственной позиции представление конкретных решений значит очень многое. Вместо этого в речах довольно серьезных людей всплывают указания на «демократический путь развития», «неотвратимость наказания» и «имперский реваншизм» – как будто все эти ярлыки способны как-либо прояснить содержание программы действий сторонников возвращения Крыма. Меж тем Альфред Кох, которого трудно упрекнуть в «недемократизме» или «имперскости», заметил: «Даже констатировав, что аншлюс был преступлением, не так просто преодолеть последствия этого аншлюса, как нельзя обратно пришить голову, отрезанную гильотиной, пусть даже и признав, что приговор был ошибочен».
Техника государственности
Стоит отметить некоторые обстоятельства, которые априори препятствуют пересмотру решений марта 2014 года. Они практически не связаны с какой-либо национальной спецификой или режимными ограничениями; кроме того, их действенность слабо зависит от морально-этической позиции исследователя.
Во-первых, Конституция РФ, как и другие основополагающие документы развитых стран мира, де-факто не предусматривает выхода из состава страны какого-либо региона или субъекта. Связано это с тем, что суверенитет, которым наделяется государство и его население, как правило, не делится и не дробится: со времен образования Соединенных Штатов Америки отцы-основатели указывали, что один штат не может поставить под угрозу союз, созданный всеми штатами. То же правило работает и в других странах; к примеру, в Постановлении Конституционного Суда РФ №10-П от 07.06.2000 г. прямо указывается: «Конституция Российской Федерации не допускает какого-либо иного носителя суверенитета и источника власти, помимо многонационального народа России, и, следовательно, не предполагает какого-либо иного государственного суверенитета, помимо суверенитета Российской Федерации (…) Субъекты Российской Федерации не обладают правом выхода (сецессии) из ее состава». Конституции Бразилии, Индии и Германии не только не предусматривают сецессии, но и, напротив, указывают на возможность принуждения: «Если земля не выполняет федеральные обязательства (…) правительство может (…) принять необходимые меры, чтобы путем принуждения (…) побудить землю к выполнению этих обязательств» (Конституция ФРГ, ст.37. п.1). Стоит также отметить, что УК РФ содержит статью 280.1, где установлена ответственность за «публичные призывы к осуществлению действий, направленных на нарушение территориальной целостности Российской Федерации»; данная норма не содержит указаний на то, что данные призывы могут оправдываться высокими нормами морали или «исторической справедливости».
Во-вторых, для запуска механизма пересмотра уже принятых федеральных законов и соглашений потребуется масштабная законотворческая деятельность, включающая изменение Конституции, отмену ФКЗ, денонсацию межгосударственного договора с Крымом, изменение числа и состава федеральных округов и пр. Она будет существенно осложнена указанным первым обстоятельством – для не предусмотренной в нормативных документах процедуры отчуждения территории нигде в российском законодательстве не может быть оснований. Как указывал Авраам Линкольн, ни одно государство не будет прописывать порядок собственной ликвидации. Что должно быть основой «отторжения»? Новый референдум? Практически наверняка он даст те же результаты, что и предыдущий. Ранее подписанные межгосударственные соглашения? В этом случае будут проигнорированы как новая политическая реальность, так и общественное мнение, а неоднократно подчеркнутое противоречие между принципами территориальной целостности и права наций на самоопределение выбор будет сделан однозначно в сторону первого.
Очевидно, что для изменений понадобится иная политическая конфигурация, причем не только во внешнеполитическом аспекте, но и в разрезе внутренних дел. Можно предположить, что позиции элит при определенных условиях могут измениться, однако общественное мнение вряд ли окажется гибким, тем более в Крыму, жители которого действительно выразили свою точку зрения на плебисците. Между тем, все это критики присоединения Крыма к России предлагают не учитывать, причем порой – в достаточной жесткой форме, хотя последствия резкой делегитимации политического истеблишмента в глазах населения могут быть катастрофическими.
В-третьих, отсутствие признания присоединения Крыма к России со стороны международного сообщества, по сути, совсем не означает требования его возвращения в территориальный состав Украины. И режим санкций, и конфронтация в дипломатическом поле сегодня увязываются скорее с соблюдением Минских соглашений и возвращением действий на Юго-Востоке Украины в привычное поле международного права. Фактически, и в случае с Крымом речь идет скорее о возвращении к обсуждению вопроса его территориального статуса и, по сути, длительным переговорам, которые вряд ли что-то существенно изменят. И европейские, и американские политики понимают, что отторжение Крыма от России возможно лишь в комплекте с вооруженным или даже военным конфликтом – который, в силу многочисленных обстоятельств, не выгоден ровным счетом никому.
ТРСК к северу
В новейшей истории можно обнаружить один пример, когда проблемы территориального статуса, по сути, так и не были разрешены, однако это не привело к дипломатической катастрофе для сторон, вовлеченных в соответствующий конфликт. Речь, конечно, о Турецкой республике Северного Кипра (ТРСК) – государственном образовании, официально признанном только Анкарой, при этом без включения в отношении Турции режима санкций и изоляции.
ТРСК обязана своим появлением турецкому вторжению 1974 года, которое последовало за государственным переворотом на Кипре и то ли реальной, то ли умозрительной перспективой присоединения Кипра к Греции (в рамках политики «энозиса»). После того, как Никос Сампсон инициировал свержение Макариоса III, северная часть Кипра была оккупирована турецкими войсками, а в дальнейшем, после провозглашения де-юре независимого государства, на Кипр стали массово переселяться турки с материка (в нарушение 49 ст. IV Женевской конвенции). СБ ООН резолюцией № 360 осудил турецкую интервенцию и потребовал вывода войск с Кипра, а также территориальной неприкосновенности последнего; однако единственными серьезными санкциями, с которыми столкнулась Турция, стал трехлетний запрет на импорт вооружений из США.
Замороженный вот уже более 40 лет конфликт не представляет серьезной головной боли для Турции, хотя в настоящее время все больше препятствует вступлению страны в Европейский союз (впрочем, ныне не находящейся в списке приоритетов Анкары). При этом, однако, стоит отметить, что, во-первых, от Турции требуется всего лишь признание Республики Кипр (с которой у Анкары до сих пор нет дипломатических отношений), а во-вторых, наделению Турции статусом «кандидата на вступление» аннексия Северного Кипра нисколько не помешала. Переговоры же по объединению Кипра до сих пор ведутся без особых перспектив, а принятое в 2014 г. решение ЕСПЧ о необходимости выплаты компенсации переселенным на юг семьям киприотов Турция оставила без внимания (хотя некоторые выплаты все же производятся). Иными словами, нарушения международного права очевидны, действия Турции носят как минимум дискуссионный характер – однако требования упразднения ТРСК всерьез не обсуждаются.
Вероятно, подобное развитие событий – самый негативный из возможных сценариев по отношению к Крыму, но назвать его самым вероятным трудно, потому что дипломатические усилия уже сконцентрированы на других вопросах украинского конфликта. Развитие Крыма сегодня окончательно переместилось в зону внутренней российской политики (как экономической, так и культурной) и, возможно, повестку украинских государственных деятелей, чья риторика по отношению к изменившемуся статус-кво будет не менее агрессивной, чем высказывания киприотов по поводу ТРСК. Представить себе возвращение Крыма Украине попросту невозможно, потому что, как сказал один из оппозиционных российских политиков, полуостров – это совершенно точно не бутерброд.
Источник: globalaffairs.ru.
Рейтинг публикации:
|
