У скаутов есть одна песенка, которую я выучила в начальной школе: «заводи новых друзей, но и старых не забывай, первые подобны серебру, а вторые — золоту». Для Америки альянс с Европой ценнее золота. (...)
Отношения между странами основываются на общих интересах и ценностях, однако не меньшую роль здесь играют личности. Хорошо это или плохо, но личностный фактор в международных делах имеет больший вес, чем можно было ожидать. Достаточно вспомнить о дружбе, связывавшей Рональда Рейгана и Маргарет Тэтчер, которая очень помогла одержать победу в Холодной войне, или о враждебности между Хрущевым и Мао Цзэдуном, во многом из-за которой она оказалась проиграна Советским Союзом.
С подобными мыслями я и приступила к своему первому полному рабочему дню в Государственном департаменте, пытаясь сблизиться с некоторыми из высокопоставленных руководителей. В мою бытность первой леди и сенатором я познакомилась и успела полюбить некоторых из них. Многие стали моими друзьями. Но на самом деле все они должны были стать нашими бесценными партнерами по работе, к которой мы надеялись совместно приступить.
Давние отношения и вулкан по имени Саркози
В каждом телефонном звонке я подтверждала предоставляемые Америкой гарантии и взятые на себя обязательства. От одного замечания британского министра иностранных дел Дэвида Милибэнда у меня перехватило дыхание, но в то же время я не могла сдержать улыбки, когда он сказал: «Боже мой, какой же воз проблем оставили вам в наследство ваши предшественники! Это гераклов труд, но я думаю, что вы как раз и есть подходящий для этого Геракл!» Естественно, это замечание польстило моему самолюбию, но я дала понять, что более всего на тот момент мы нуждались в возобновлении сотрудничества и совместной инициативе, а не в мифическом герое-одиночке.
Дэвид оказался бесценным партнером. Это был молодой, энергичный, умный, творческий и обаятельный человек, у которого для вас всегда была улыбка. Поразительно, как схожи были наши представления о стремительно меняющемся мире. Он верил в важность гражданского общества и разделял мою обеспокоенность по поводу растущего числа безработных и вынужденной изоляции молодежи в Европе, Америке и по всему миру. Помимо сложившихся между нами продуктивных профессиональных отношений, мы еще стали хорошими друзьями.
Шефом Давида был опытный премьер-министр Гордон Браун из Лейбористской партии, преемник Тони Блэра. Гордон Браун, настойчивый и умный шотландец, стоял во главе страны в период экономической рецессии, которая охватила всю Англию. Ему пришлось расхлебывать тяжелые последствия плохо сыгранной до него партии, в том числе перемену отношения к поддержке Тони Блэром решения Буша о вторжении в Ирак. Когда в апреле 2009 года он принимал у себя саммит «Большой двадцатки», это напряженное состояние было очевидным. Он проиграл на следующих выборах, и ему на смену пришел тори Дэвид Кэмерон (кандидат от консерваторов).
Президент Обама и Дэвид Кэмерон с первых же минут нашли общий язык, их первое закрытое заседание состоялось еще до победы Кэмерона на выборах. Их отношения складывались легко, а общение приносило обоим удовольствие. На протяжении следующих лет я несколько раз встречалась с Дэвидом Кэмероном, иногда вместе с президентом Обамой, иногда в одиночку. Проявляя необычайную пытливость ума, он был готов вести дискуссию по поводу любого значимого события в мире, будь то ход Арабской весны, кризис в Ливии или продолжающиеся дебаты о мерах жесткой экономии в сравнении с экономическим ростом.
На пост министра иностранных дел Кэмерон назначил Уильяма Хейга (William Hague), бывшего лидера Консервативной партии и непримиримого противника Тони Блэра в 90-е годы. Перед выборами, еще до своего назначения на должность министра иностранных дел, Хейг приехал ко мне в Вашингтон. Каждый из нас осторожно начал раскрывать свои позиции, но, к своему удивлению, я обнаружила, что передо мной был серьезный и вдумчивый государственный деятель, с практическим умом и чувством юмора. Он тоже стал моим хорошим другом. Мне очень понравилась написанная им биография Уильяма Уилберфорса (William Wilberforce), главного сторонника отмены рабства в Англии XIX века.
Хейг связывал свою должность с представлением о том, что дипломатия это дело долгое, зачастую рутинное, но абсолютно необходимое. На прощальном ужине в посольстве Великобритании в Вашингтоне в 2013 году он произнес великолепный тост: «Выдающийся министр иностранных дел и бывший премьер-министр Британии лорд Солсбери говорил, что дипломатические победы "одерживаются благодаря серии крохотных благоприятных обстоятельств: здесь удалось ввернуть свое предложение, а там оказать любезность, здесь своевременно и мудро пойти на уступки, а там проявить разумную настойчивость; эти шаги всегда нащупываются внимательно, с бесстрастным спокойствием и терпением, которое никакое безрассудство, провокации или нелепость не способны поколебать"». Эти слова как нельзя лучше обобщили мой опыт в качестве главы американской дипломатии. Кроме того, они напомнили мне, что Хейг был настоящим ассом в произнесении тостов!
По другую сторону Ла-Манша мне встретились другие запоминающиеся партнеры. Бернар Кушнер (Bernard Kouchner), французский министр иностранных дел, был медиком и социалистом в правительстве консерватора Николя Саркози. Бернар начинал в организации «Врачи без границ», которая предоставляет медицинскую помощь в зонах стихийных бедствий или конфликтов, а также в некоторых из беднейших регионов планеты. Он был главным посредником в оказании помощи Гаити, где в январе 2010 года случилось опустошительное землетрясение. Мне также довелось тесно поработать с его преемником Аленом Жюппе (Alain Jupp?), а позднее с Лораном Фабиусом (Laurent Fabius), назначенном в мае 2012 года. Несмотря на противоположность политических воззрений, Жюппе и Фабиус оказались отличными профессионалами и приятной компанией.
Многие официальные лица в непринужденной обстановке ведут себя спокойнее, чем на публичных мероприятиях. Этого никак не скажешь о Саркози. Он очень эмоциональный человек. Сидеть рядом с ним во время заседания для меня всегда было приключением. Излагая свою точку зрения, он вспрыгивал и отчаянно жестикулировал, в то время как его бесстрашная переводчица изо всех сил пыталась не упустить логическую нить его размышлений, и в итоге ей полностью удавалось передать его речь, включая интонации. Увлеченные монологи Саркози (почти поток сознания), касались всех возможных тем внешней политики, в результате партнерам было совсем не легко вклиниться в этот дискурс, но я никогда не оставляла попыток это сделать. Он достаточно непринужденно сплетничал, называя других лидеров сумасшедшими или слабаками; один из них, по его словам, был маньяком, «бывшим наркоманом»; другой был солдат, который «не умел воевать»; а еще один мог похвастаться целой родословной «грубиянов». Саркози не переставал интересоваться, почему все дипломаты, которых он встречал, были такими непростительно старыми и серыми представителями мужского пола.
Наши беседы не обходились без шуток и споров, но в большинстве случаев мы в конечном итоге сходились на том, что необходимо сделать. Саркози был нацелен на то, чтобы вернуть Франции мировое лидерство, и с нетерпением стремился возложить на себя как можно большую ответственность по международным вопросам. Именно эту установку я увидела в его действиях в Ливии. Но несмотря на все, Саркози всегда оставался джентльменом. В холодный январский день в 2010 году, когда я поднималась по парадной лестнице Елисейского дворца в Париже, чтобы его поприветствовать, у меня с ноги соскочила туфля, и я оказалась босиком перед толпой журналистов, которые не преминули воспользоваться случаем и запечатлеть меня. Президент осторожно взял меня под руку и помог поймать туфлю. Через несколько дней я отослала ему копию фотографии с подписью: «Может, я и не Золушка, но вы всегда будете моим принцем».
«Молодая женщина, которая далеко пойдет»
Самым могущественным лидером Европы, однако, была женщина, по темпераменту почти полная противоположность Саркози: канцлер Германии Ангела Меркель. Я познакомилась с Ангелой Меркель в 1994 году во время визита в Берлин вместе с Биллом. Она была родом из Восточной Германии и уже в то время занимала должность министра по делам женщин и молодежи в правительстве канцлера Гельмута Коля. Когда мне ее представляли, то описали как «молодую женщину, которая далеко пойдет». Слова были пророческими.
В последующие годы мы продолжали поддерживать связь, а в 2003 году появились вместе в шоу на немецком телевидении. В 2005 году Ангела была избрана канцлером, первая женщина во главе своей страны. Несмотря на похвалы немецкому прогрессу в таких областях, как здравоохранение и экология, Европу по-прежнему можно сравнить с почтенным клубом выпускников, и было приятно видеть, что Ангела собиралась потревожить эти стоячие воды.
Во время пребывания на посту госсекретаря мое восхищение ею только росло. Это была решительная женщина, проницательная и прямолинейная, которая всегда откровенно говорила мне, что думает. Она была талантливым ученым, занималась физикой, получила докторскую степень, защитив диссертацию по квантовой химии, что делало ее особенно сведущей в разного рода технических вопросах, таких как изменения климата и ядерная энергетика. В любой дискуссии она проявляла неподдельный интерес к событиям, людям и идеям — это было так свежо по сравнению со многими другими руководителями, которые, казалось, думали, что уже знают все, что им нужно знать.
Когда в июне 2011 года канцлер приехала в Вашингтон с государственным визитом, я организовала в ее честь обед, мы поднимали за нее бокалы. В ответ, Ангела подарила мне заключенную в рамку страницу одной немецкой газеты, где на первой полосе сообщалось о моем недавнем визите в Берлин. Увидев ее, я расхохоталась. На главной странице красовалась большая фотография, где мы обе стоим бок-о-бок, голов не видно, зато крупным планом наши руки, у каждой пальцы сплетены совершенно одинаковым образом на фоне похожих костюмов. Газета предлагала читателям угадать, где Ангела Меркель, а где я. Мне пришлось признать, что это была задача не из легких. Газета в рамке висела в моем кабинете на протяжении всего оставшегося срока на посту госсекретаря.
Руководство Ангелы прошло испытание на прочность в худшие годы мирового финансового кризиса. Европа сильно пострадала, претерпевая исключительные трудности из-за евро, единой валюты для многих стран. Наиболее бедные из них — Греция, Испания, Португалия, Италия и Ирландия — столкнулись с громадным государственным долгом, слабым экономическим развитием и очень высоким уровнем безработицы, и все это в отсутствие инструментов денежно-кредитной политики, необходимых для контроля за собственной валютой. В обмен на экстренную помощь Германия как наиболее сильная экономика в еврозоне настояла на том, чтобы эти страны приняли решительные меры по сокращению расходов и реформированию собственного бюджета.
Кризис создает серьезную политическую дилемму. Если бы слабым экономикам не удалось урегулировать свои задолженности, они могли бы увлечь за собой всю еврозону, что повергло бы в хаос нашу и мировую экономику. С другой стороны, меня также беспокоило то, что чрезмерно жесткая экономия в Европе может способствовать еще большему замедлению роста, затрудняя выход из сложившейся ситуации как для этих стран, так для остального мира. В Соединенных Штатах президент Обама ответил на рецессию одобренной Конгрессом программой агрессивных инвестиций, чтобы дать новый импульс экономическому росту, в то время как сокращение национального долга становилось основной задачей в долгосрочной перспективе. Казалось разумным предложить Европе предпринять аналогичные меры, вместо того чтобы заниматься исключительно урезанием расходов, приводящим к дальнейшему торможению экономического роста.
Многие часы провела я в беседах об этом с европейскими лидерами, включая Ангелу Меркель. Можно было соглашаться или не соглашаться с предлагаемой ею налоговой и монетарной политикой, но было невозможно не восхищаться ее стальной решимостью. Как я уже отмечала в 2012 году, она «взвалила себе на плечи всю Европу». (...)
Соглашение на Балканах
Балканские войны 1990-х годов остаются горьким напоминанием о том, что Европа по-прежнему хранит старую ненависть, которая однажды может вылиться в новое и разрушительное насилие.
Когда я посетила Боснию в октябре 2010 года, в рамках трехдневной поездки по Балканам, с одной стороны, я осталась довольна явным прогрессом, а с другой, осознавала всю серьезность того, что еще необходимо было сделать. Дети уже могли без риска ходить в школу, а их родители — на работу, однако ощущалась острая нехватка достойных рабочих мест, а экономические трудности и недовольство продолжали расти. Ядовитая этническая и религиозная ненависть, подпитывавшая войны, остыла, но опасные токи сектантства и национализма по-прежнему оставались. Страна представляла собой федерацию двух республик, в одной из которых главенствовали боснийские мусульмане и хорваты, а в другой преобладали боснийские сербы. Боснийские сербы срывали все попытки по устранению препятствий для экономического роста и установлению правительства, упрямо надеясь в один прекрасный день войти в состав Сербии, или даже стать независимой страной. Обещание большей стабильности и больших возможностей, предоставляемых интеграцией в Европейский Союз или НАТО, оставалось вне зоны досягаемости.
В Сараево я принимала участие в открытой дискуссии со студентами и лидерами гражданского общества в историческом месте города — Национальном театре, уцелевшем за время войны. Один молодой человек поднялся, чтобы рассказать о своем путешествии в США в рамках программы академического обмена с американскими университетами и колледжами, финансируемой Государственным департаментом. Он назвал этот опыт «одним из лучших» в его жизни и призвал меня продолжать поддерживать и расширять эти программы. Когда я попросила его объяснить, почему для него это так важно, молодой человек ответил: «мы учились делать выбор в пользу терпимости вместо нетерпимости, работать сообща, относиться друг к другу с уважением, на равных... Среди нас были студенты из Косово и из Сербии, и ни один из них не выразил озабоченности по поводу вопросов, разделяющих эти страны, потому что они поняли, что... мы друзья, мы можем говорить и действовать сообща, и это не проблема, если мы действительно хотим сделать что-то». Мне очень понравилась сказанная им простая фраза: «выбирать терпимость вместо нетерпимости». Она прекрасно передавала тот переходный период, который еще переживали народы Балкан. И это было единственным способом исцеления собственных и общих ран.
Затем мы отправились в Косово. В 1990-е годы Косово было частью Сербии, преимущественно населенной этническими албанцами, которые страдали от жестоких нападений и депортаций силами Милошевича. В 1999 году НАТО во главе с США была предпринята воздушная атака, когда, в целях предотвращения этнической чистки, проходили бомбардировки военных подразделений и сербских городов, включая Белград. В 2008 году Косово провозгласило независимость и было признано в качестве новой нации большей частью международного сообщества. Но Сербия отказалась признать независимость Косово и продолжала оказывать значительное влияние в регионе, где проживают многие этнические сербы. Большинство больниц, школ и даже суды по-прежнему управлялись и финансировались Белградом, а сербские службы безопасности обеспечивали общественный порядок. Все это дестабилизировало суверенитет Косово, усугубляло внутренний раскол в стране и делало напряженными отношения между двумя соседями. Неспокойная ситуация мешала экономическому и социальному прогрессу, для которого каждая из стран должна была работать сама за себя, в том числе и для выдвижения своей кандидатуры на членство в Европейском Союзе. Но прошлые события и старую ненависть оказалось очень трудно преодолеть. Одна из целей моего визита заключалась в том, чтобы привести обе стороны к принятию обоюдного решения.
Когда я прибыла в Приштину, столицу Косово, нашу делегацию встречали восторженные толпы людей, выстроившиеся у дороги от аэропорта, многие взрослые несли на плечах детей, чтобы те могли нас видеть. Когда мы приехали на центральную площадь города, где возвышается статуя Билла [Клинтона], толпа сомкнулась, так что нам пришлось остановиться. Я была этому рада; мне хотелось поприветствовать людей. Тогда я выскочила из машины и начала пожимать руки, обнимать людей, а они обнимали меня. На другой стороне площади я заметила очаровательный маленький магазин одежды со знакомым названием: «Хиллари». Я не смогла отказаться себе в том, чтобы на минутку заглянуть в него. Сотрудник магазина рассказал мне, что магазин носит мое имя, чтобы «статуя Билла не чувствовала себя на площади одинокой».
Несколько месяцев спустя, в марте 2011 года, представители Косово и Сербии сели за стол переговоров в Брюсселе. Впервые они беседовали напрямую и в спокойной форме. На каждом заседании присутствовали американские дипломаты, призывая обе стороны принять поправки, которые могли бы привести к нормализации отношений и открыть двери для потенциального вступления в Европейский Союз. А это стало бы возможно только после решения пограничных вопросов. Переговоры продолжались в течение 18 месяцев. Участники достигли некоторых скромных соглашений о свободе передвижения, таможенных сборах и контроле над границами. Хотя Сербия и не признавала независимости Косово, однако более не препятствовала ее участию в региональных конференциях. В то же время я настояла на том, чтобы НАТО продлил военную миссию в Косово, где с июня 1999 года продолжают оставаться 5 тысяч солдат-миротворцев из 31 страны.
Ключевые вопросы еще оставались нерешенными, когда весной 2012 года к власти в Сербии пришло новое националистическое правительство. Кэти Эштон, Верховный представитель Европейского союза по иностранным делам (его первый Верховный представитель по иностранным делам и политике безопасности), и я решили вместе посетить обе страны и попытаться найти выход из тупика и ускорить принятие окончательного решения. Кэти была незаменимым партнером в этом и многих других вопросах. В Великобритании она занимала должность спикера Палаты лордов и лорда-председателя Тайного совета в кабинете Гордона Брауна.
После года на посту европейского комиссара по торговле она была избрана в качестве представителя по иностранным делам Европейского Союза, что явилось для нее небольшим сюрпризом, поскольку, как и я, она не выбирала традиционную дипломатическую карьеру, а в итоге стала эффективным и творческим партнером. С ней было просто и легко ладить (особенно, если учесть ее титул баронессы, как я над ней любила подшучивать), и мы хорошо работали вместе, занимаясь решением не только европейских вопросов, но и проблем в Иране и на Ближнем Востоке. Мы обычно подавали друг другу знаки, когда на многолюдном совещании у кого-нибудь из наших коллег-мужчин невольно, или даже бессознательно, проскальзывал сексистский комментарий. Тогда мы одновременно закатывали глаза.
В октябре 2012 года мы вместе объехали балканские страны. Мы призывали каждого предпринять конкретные шаги по нормализации отношений. Премьер-министр Косово Хашим Тачи (Hashim Tha?i) сказал нам: «Косово сегодня это еще не Косово нашей мечты. Мы усиленно работаем для европейского Косово, для евро-атлантического Косово. Мы понимаем, что впереди нас ждет еще больше работы». Мы вместе с Кэти также встретились с представителями сербского этнического меньшинства в православной церкви в Приштине, которую подожгли вовремя антисербских беспорядков в 2004 году. Люди выражали беспокойство относительно собственного будущего в независимом Косово. Они были благодарны правительству за то, что оно проявляет большую открытость, предлагает сербам работу. В этом заключались те базовые основы примирения, которые мы стремились поддержать. Мусульманский президент Косово, необыкновенная женщина Атифете Яхьяга (Atifete Jahjaga), была нашим союзником в борьбе за перемены и примирение в стране. Как я однажды сказала Кэти, дипломатия такого типа занимается не просто нормализацией отношений между странами; самое важное это «нормализовать жизнь, чтобы люди на севере имели возможность продолжать жить своей обычной жизнью, как члены сообщества».
В апреле 2013 года благодаря непрерывным усилиям Кэти, опирающейся на уже подготовленные нами основы для переговоров, премьер-министр Косово Тачи и премьер-министра Сербии Ивица Дачич достигли рубежа в соглашении по урегулированию споров, бушевавших вдоль границы, открывая дверь к возможному вступлению в Европейский Союз. Косово согласилось предоставить большую самостоятельность сербским общинам на севере, а Сербия пообещала вывести свои войска. Обе стороны обязались не вмешиваться в дела друг друга касательно дальнейшей европейской интеграции. Если они будут и впредь придерживаться условий соглашения, у жителей Косово и Сербии, наконец, будет возможность построить процветающее и мирное будущее, которого они заслуживают. (...)
Возвращение в Белфаст
Моя последняя поездка на посту госсекретаря состоялась в декабре 2012 года, когда я снова оказалась в Северной Ирландии, месте, где люди прилагали неимоверные усилия, чтобы навсегда оставить в прошлом старые конфликты. По обеим сторонам религиозного разделения, будь то в среде католиков или протестантов, люди утверждают, что работа еще далека от завершения и что самая важная задача сейчас заключается в том, чтобы поощрять экономическую деятельность во имя прогресса, который пойдет на пользу каждому из сообществ. Тем не менее, во время обеда в Белфасте, в счастливом окружении старых друзей и приятелей, мы вспоминали о том, как многого нам вместе удалось достигнуть.
К тому моменту, когда Билл был избран президентом в первый раз, беспорядки в Северной Ирландии длились десятилетиями. Большинство протестантов хотели остаться в составе Соединенного Королевства, в то время как большинство католиков желали присоединиться к Республике Ирландия, на юге, и долгие годы насилия оставили оба лагеря преисполненными горечи и вражды. Северная Ирландия представляла собой остров внутри другого острова. Неизжитые критерии религиозной идентичности заявляли о себе на каждом шагу — церковь, куда ходила каждая семья, школа, которую посещали дети, символика футбольного клуба, улица, по которой они проходили, в какое время суток и с какими друзьями. Все всё замечали. И так изо дня в день.
В 1995 году Билл назначил сенатора Джорджа Митчелла (George Mitchell) специальным посланником в Северной Ирландии. Билл стал первым президентом США посетившим страну: в конце года мы отправились с визитом в Белфаст и зажигали огни рождественской елки в окружении многочисленной толпы. В то десятилетие я возвращалась в Северную Ирландию почти каждый год, и на протяжении последующих лет продолжала активно участвовать в ее делах как сенатор. В 1998 году я помогала в организации конференции женщин, которые боролись за мирное соглашение — Vital Voices. Их протесты с лозунгом «Хватит!» стали боевым кличем, который не мог более оставаться неуслышанным.
Во время выступления с трибуны я различила в первом ряду балкона Джерри Адамса (Gerard Adams), Мартина Макгиннесса (Martin McGuinness) и других лидеров Шинн Фейн, политического крыла Ирландской республиканской армии. За ними расположились лидеры профсоюзов, которые отказывались вести диалог с Шинн Фейн. Тот факт, что все они встретились там, на конференции женщин, борющихся за мир, подтвердил готовность обеих сторон идти на компромисс.
Соглашение Страстной Пятницы, которое было подписано в том же году и направило Северную Ирландию на путь мира, стало триумфом дипломатии, особенно для Билла и Джорджа Митчелла, которые сделали так много для сближения двух партий. Однако в наибольшей степени оно было свидетельством мужества народа Северной Ирландии. Казалось, мы переживали один из тех моментов, когда, по выражению великого ирландского поэта Шеймаса Хини (Seamus Heaney), рифмуются «надежда и история». Проведение договора в жизнь оказалось не слишком последовательным, но мир начал приносить свои плоды. Уровень безработицы снизился, стоимость жилья возросла, увеличилось число американских компаний, инвестирующих в Северную Ирландию.
В то время, когда я вернулась туда на посту госсекретаря в 2009 году, мировой финансовый кризис уже оставил заметные следы на шкуре «кельтского тигра». Баррикады и колючая проволока исчезли с улиц, но процесс разоружения и «деволюция», которая должна была укрепить автономию Северной Ирландии, находились под угрозой срыва. Многие католики и протестанты продолжали жить обособленной жизнью в разных районах, некоторые из которых разделяли реальные стены, получившие название в духе Оруэлла — «стены мира».
В марте 2009 года два британских солдата были убиты в графстве Антрим и один полицейский был застрелен в графстве Арма. Вместо того, чтобы воспламенить насилие, смерти произвели противоположный эффект.
Католики и протестанты шли в общей процессии, участвовали в межрелигиозных церемониях и в один голос заявляли о своем отказе возвращаться в прежние времена. Эти смерти могли стать началом очередного возврата назад. Вместо этого, они доказали, насколько далеко вперед ушла Северная Ирландия. Во время своего визита в октябре 2009 года и в частых телефонных звонках премьер-министру Питеру Робинсону, вице-премьеру Мартину Макгиннессу и другим политическим руководителям я неустанно призвала их продолжать разоружение военизированных группировок и совершить окончательные шаги к деволюции, взяв под контроль правительства жизненно важные сферы деятельности, в особенности полицию и правосудие.
На пленарном заседании ассамблеи Северной Ирландии я напомнила им, что «в мирном процессе были моменты, когда движение вперед казалось чрезвычайно трудным, когда на дороге, по которой мы следовали, внезапно вырастали непреодолимые препятствия, и нам казалось, что выхода нет. Но вы всегда находили способ поступить так, как считали правильным для народа Северной Ирландии». И благодаря этой настойчивости страна «стала для всего мира примером того, как даже самые убежденные противники способны преодолеть разногласия и работать вместе во имя общего блага. И потому теперь я призываю вас следовать вперед, преисполнившись той же неистребимой решимости и твердости. Со своей стороны, уверяю вас, что, пока вы трудитесь во имя мира и долгосрочной стабильности, Соединенные Штаты всегда будут на вашей стороне».
Всего несколько недель спустя после моего визита, в результате взрыва заминированного автомобиля был серьезно ранен еще один полицейский, и, казалось, что эта тонкая ткань мира, столь тщательно сотканная, снова могла порваться. И на этот раз мир сохранился. В феврале 2010 года стороны достигли нового соглашения по вопросу полицейской власти, под названием Хиллсборское Соглашение. Движение к установлению прочного мира восстановилось, несмотря на все попытки экстремистов с обеих сторон сорвать этот процесс. В июне 2012 года мы стали свидетелями еще одного удивительного знака перемен: королева Елизавета II посетила Северную Ирландию и пожала руку Мартину Макгиннессу. Несколько лет назад этот жест был немыслим.
В декабре 2012 года, через 17 лет после моего первого визита в Белфаст, я снова посетила столицу и случайно повстречала свою старую подругу Шэрон Хоги (Sharon Haughey). В 1995 году, когда Шэрон было всего 14, она послала Биллу трогательное письмо, где описывала будущее, о котором она мечтала для себя и для Северной Ирландии. Когда Билл зажигал рождественскую елку в Белфасте, он прочел отрывок из письма: «Обе стороны оказались ранены. Обе стороны должны простить», — писала она. Когда Шэрон выросла, она работала в качестве стажера в моем кабинете в Сенате. Она многому научилась в Вашингтоне и, когда вернулась домой, выдвинула свою кандидатуру и была избрана мэром Арма. На том обеде в 2012 году она похвасталась своим новым титулом и должностью и рассказала мне, что собирается замуж в конце этого месяца. Я подумала о семье, которую Шэрон создаст, и обо всех детях Северной Ирландии, которые выросли после Соглашения Страстной Пятницы. Теперь они могли жить без боли политических волнений. Я надеюсь, что возврата назад больше не будет и что их мир и прогресс вдохновят остальную Европу и весь мир.
