Если боец погиб в результате взрыва на глазах свидетелей, и его останки невозможно найти, он получает статус без вести пропавшего, а семье перестают платить зарплату мужа. Семья не получает никакой помощи, никакой поддержки от государства
По статистике Министерства обороны, в зоне АТО с момента начала боевых действий погибло 1750 украинских военных. Международные организации и различные украинские общественные организации называют другую цифру, в несколько раз больше — около 6 тыс. человек. Но эти цифры еще не окончательные.
«В мае и летом 2014 года на защиту Украины стало очень много добровольцев, точное количество которых неизвестно, потому что они не были учтены. Сегодня полного перечня погибших и без вести пропавших нет. Потому что есть проблема с поиском тел погибших: у органов государственной власти, у Минобороны нет доступа к определенным территориям на востоке Украины для того чтобы осуществить поиск, эксгумацию и вывоз тел. По всей территории Украины сейчас есть тысячи семей, потерявших в зоне АТО близкого человека — мужа, сына, отца, кормильца семьи. Это будет иметь последствия материального и психологического характера как для отдельных людей, так и для всей страны», — рассказывает общественный деятель Леся Василенко.
Государство определенным образом помогает семьям погибших, предоставляя единовременную денежную помощь в размере 500 необлагаемых минимумов доходов граждан (609 тыс. грн). Такая семья получает статус семьи погибшего, предусматривающий определенные льготы, направленные на облегчение материальной ситуации в семье, потерявшей кормильца.
Однако, чтобы получить поддержку от государства, семья погибшего должна пройти множество инстанций, собрать массу документов, подтверждающих потерю близкого человека в зоне АТО. Такие действия требуют не только сил и времени, но и определенных знаний, информация о которых не является не только общеизвестной, но даже доступной. И главное: если семьям погибших военнослужащих все же удается уладить дела с документами и получить помощь, семьи добровольцев и без вести пропавших такой возможности лишены вообще.
Отдельно о без вести пропавших. Волонтеры, помогая семьям погибших бойцов, неоднократно сталкивались с примером вопиющей несправедливости. Если человек, который воевал (чему есть документальные подтверждения), погиб в результате взрыва (чему есть свидетели), и его останки невозможно найти и идентифицировать, он получает статус без вести пропавшего! Почему так? Мы уже привыкли к тому, что официально в Украине вместо страшного слова «война» применяют нейтральное словосочетание «антитеррористическая операция». При условии отсутствия военного положения, для таких случаев применяют обычное «мирное» законодательство, то есть семья должна ждать шесть месяцев, чтобы признать без вести пропавшего (которого на самом деле убили) погибшим. Поэтому жене такого бойца на государственную помощь в течение шести месяцев можно не рассчитывать. Мало того, что вдова должна как-то справляться со своей болью, переживая потерю мужа, которого даже не смогла похоронить, она должна еще и изыскивать возможности для выживания, содержания своих детей.
Ирина Михнюк (потеряла своего мужа — Олега в августе 2014 года):
— Мой муж погиб в зоне АТО. Мне, можно сказать, повезло, если это слово вообще уместно в данном контексте: я получила его тело, смогла его похоронить. Сначала, переживая шок, не верила, что это он, до последнего надеялась, что это какая-то ошибка. Но это был он. И я хотя бы смогла с ним проститься.
Еще мне повезло, что он был официально оформлен. Он, бывший афганец, первый заместитель председателя Украинского союза ветеранов Афганистана, ушел на фронт добровольцем, служил в батальоне «Айдар». Он командовал штурмовой бригадой. Второго августа оформился сам и оформил ребят, которые воевали под его руководством. А погиб двадцатого. Кстати, насколько я знаю, многие айдаровцы так и остались неоформленными.
При жизни мой муж занимался помощью ветеранам Афганистана, семьям погибших в той войне. Я видела, что и как он делает. Поэтому у меня было достаточно опыта, чтобы заняться подобным делом: я собрала группу единомышленников, мы создали общественную организацию и начали помогать семьям погибших. Кто-то сказал: «Когда тебе плохо, найди кого-то, кому еще хуже, чем тебе, и помоги ему. Помогая ему, поможешь и себе». Поэтому, можно сказать, я, помогая другим семьям, спасаю себя от отчаяния.
Я убедилась на собственном опыте: бюрократическая процедура по получению статуса семьи погибшего очень тяжелая. Для того чтобы собрать все необходимые документы о смерти своего мужа, мне пришлось самостоятельно поехать в Луганскую область, в его батальон, чтобы мне предоставили соответствующие справки и копии приказов. И это при том, что мой муж был довольно известным человеком. Что уж говорить о других? Обычных семей, потерявших кормильцев, которые или не были официально оформлены, или пропали без вести, — множество. Вдовы или матери не имеют возможности получить хоть какую-то помощь от государства.
Я могла похоронить своего мужа, в последний раз увидеть его лицо, попрощаться. Кто-то хоронит фрагменты тела, но хотя бы понимает, что это тело его близкого человека. Я была на многих похоронах. Очень много семей похоронили своих близких, не открывая гроб. Был случай, когда прибывший из АТО гроб все же открыли — там было три руки и одна нога.
Изувеченные до неузнаваемости тела или фрагменты тел, которые невозможно идентифицировать, узнают по ДНК. Это срабатывает, если из семьи ушел воевать кто-то один. А если несколько? Знаю случай, когда в одну семью прибыло пять гробов, останки идентифицировали по ДНК. Понять, кто именно в каком гробу, невозможно. Хоронили наугад.
Это позорно и унизительно — женам, матерям и детям, которые только что перенесли тяжелую утрату, ходить собирать документы, доказывать, что их близкие погибли, защищая нашу страну. Ведь, если откровенно, именно благодарядобровольцам, которые встали стеной, фронт остался в пределах Донецкой и Луганской областей, война не распространилась дальше.
Все льготы семьям погибших и пропавшим без вести прописаны в статьях 10 и 15 Закона Украины «О статусе ветеранов войны и гарантиях их социальной защиты». Там четко определены права таких граждан и описано, что для них должна сделать Родина. Но этот закон не выполняется в полной мере. Для кого-то он не работает априори, например, для семей добровольцев. Для кого-то работает только частично. Я сталкивалась с парадоксальной ситуацией: семья имеет статус семьи погибшего, есть все документы, боец награжден орденом посмертно, но семья не может добиться того, чтобы его признали военнослужащим. И это является препятствием для получения разовой помощи от государства — 609 тыс. грн.
Пример из моего собственного опыта. Когда был жив мой муж, он, как инвалид второй группы после Афганистана, имел 100-процентную льготу на оплату жилищно-коммунальных услуг. Когда я стала вдовой, мы с ребенком получили скидки на услуги ЖКХ — 50%. Получается, что при жизни мужа у нас было больше льгот, чем при нынешнем нашем статусе семьи погибшего.
Я сама езжу в семьи погибших, знакомлюсь с ними. В Вышгородском районе есть две семьи, которые нуждаются в улучшении жилищных условий. Одна семья, молодая мама с двумя девочками, живет в нечеловеческих условиях — в хибарке, сбитой из ДСП, без отопления и коммуникаций. Этот домик успел построить ее муж. Вторая семья — мама с мальчиком. Квартиру им не дают, хотя в Вышгородском районе строятся дома. Мы обращались во многие инстанции, и к депутатам, и к местной власти, ответ один: у нас нет социального жилья...
Эта «добыча» документов (иначе не скажешь) вызывает у женщин ужасный стресс. А им еще нужно воспитывать детей. А что делать матерям, которые потеряли единственных сыновей? Они замыкаются в себе и ни с кем не хотят общаться. Я сажусь у порога и прошу, плача: открой мне дверь, пожалуйста, я пришла тебе помочь...
Алена Шкрум, депутат ВР:
— Нам удалось наконец-то принять изменения в Закон «О статусе...», но большинство положений этого закона остаются декларативными и не выполняются. Бюрократическая процедура, которую необходимо пройти, чтобы выполнить хотя бы некоторые его нормы, не то что недопустима — это преступление. Когда бюрократия мешает получить помощь за твоего мужа, который погиб за это государство, то это преступление со стороны госслужащих, которые эту бюрократию постоянно подкармливают.
Что касается пропавших без вести. Мы не можем их посчитать, исполнительная власть не дает нам этих цифр. Был официальный ответ на мое депутатское обращение, что их несколько сотен. По нашим данным, их много-много больше. Если солдат пропал без вести, его, согласно действующему законодательству, не считают погибшим еще шесть месяцев, то есть по закону он считается живым, но семье сразу же перестают платить зарплату мужа. Семья перестает получать любую помощь, любую поддержку от государства. Через полгода, когда человек будет признан погибшим, семья сможет получить помощь. Конечно, если пройдет все круги бюрократического ада. Как такое может быть? Человек или жив (и тогда ему должны начислять зарплату), или мертв (и тогда семье должны выплатить компенсацию). Третьего варианта быть не может.
Когда я обращаюсь к Минобороны по поводу статуса добровольцев, господа из министерства говорят, что такой проблемы нет, что сейчас уже все добровольцы имеют статус участников АТО. Но я лично во время своей недавней поездки в зону АТО за два дня встретила два добровольческих батальона, в одном из них было более двухсот неоформленных бойцов, в другом — около сотни. Эти солдаты не имеют никакого статуса и не могут решить эту проблему уже в течение двух месяцев. На них даже не выделяется обмундирование. Их одевают волонтеры. Мне как депутату за это стыдно...
Леся Василенко, общественный деятель:
— К нам неоднократно обращались вдовы добровольцев, которые не были официально оформлены. Через много месяцев после гибели мужчин семьям удалось получить статус семьи погибшего, но они не могут получить положенных выплат. Причина, которую указывает Минобороны для невыплаты помощи, это то, что не был собран полный пакет документов. Но тех документов, которые требует предоставить Минобороны, просто нет ни в одном перечне. В частности, просят предоставить информацию или подтверждение, что мужчине приходила повестка из военкомата, что он был мобилизован через военный комиссариат. Такого требования нет ни в одном законе, ни в одном подзаконном акте.
Вопрос о пропавших без вести регулируется гражданским законодательством. Не учитывается тот нюанс, что человек пропал во время участия в боевых действиях, а не в мирное время. Игнорируются положения приказа №333 Минобороны, регулирующего учет в ВСУ. В этом приказе четко сказано, что в случае исчезновения военнослужащего дается 15 суток на его розыск. Если он не находится, не является, есть основания считать, что он погиб.
Ирина Лоюк, юрист:
— Семьям погибших государство должно обеспечить определенные денежные выплаты и предоставить соответствующие льготы. Денежные выплаты предусмотрены тремя действующими законами: «О статусе ветеранов войны...», «О социальной защите военнослужащих», «О пенсионном обеспечении военнослужащих». Это не только единовременное пособие в размере 609 тыс. грн, но и пенсия по потере кормильца, ежегодные выплаты к 5 мая и 500 грн на похороны. Для того чтобы получить эти средства, семье нужно собрать три пакета документов. Какова процедура получения этих документов? В случае трагического случая проводится расследование, по результатам которого составляется акт. После чего личное дело военнослужащего передается в военкомат вместе с актом. При этом, согласно приказу министра обороны, член семьи погибшего должен лично обратиться в военную часть и отдельно получить выписки из приказа. Непонятно, зачем это дублирование, ведь эти документы могут быть переданы по внутренним каналам Министерства обороны.
Далее член семьи погибшего должен явиться в военкомат с личными документами: паспортом, идентификационным кодом и свидетельством о браке. Там заполнить две формы, первая касается пособия, вторая — получения пенсии по потере кормильца. Далее эта вторая анкета передается в Пенсионный фонд. Сейчас минимальная пенсия по потере кормильца — по 1800 грн на каждого члена семьи погибшего.
Третий пакет документов заносится в отдел соцзащиты государственной администрации. Людям в трауре очень трудно справиться со всеми этими изнурительными процедурами. Особенно сложно получить в военных частях выдержки из приказов.
Виктория Кочубей, психолог:
— Мы, психологи, непосредственно сталкиваемся с болью потери и принимаем на себя агрессию людей, которые не могут добиться справедливости. По сути мы получаем то, что должны получать чиновники. Вот пример. Мать погибшего парня обивала порог военкомата, принося различные документы. Она лет 20 назад развелась с мужем и после этого даже не слышала о нем. Военный комиссар требовал у нее сведения о бывшем муже, какие-то справки от него. Она рассказала как есть — мол, могу назвать только его имя, отчество, фамилию, где и когда родился. А больше ничего не знаю, двадцать лет как разведены. Он начал на нее кричать матом, топать ногами, обвинять в мошенничестве...
Как психолог, работающий с такими уязвимыми людьми, могу сказать, что психологическая помощь им действительно очень нужна. Но если у человека нет денег, не удовлетворены его базовые потребности, он элементарно голоден и не знает, чем накормить детей, то психолог ничем ему не поможет. Он и не приметпсихологическую помощь.
В рамках нашей работы есть не только индивидуальные консультации, но и встречи семейного круга, где мы собираем семьи вместе. Когда люди, потерявшие близких, собираются вместе, зал наполняется болью. Эта боль, это горе висит в воздухе. Мне бы хотелось, чтобы однажды кто-то из чиновников пришел на эти встречи и почувствовал эту боль. Смог бы он смотреть в эти глаза, принять эту боль?
Инга ЛАВРИНЕНКО
Источник
