В глобальной политике наступило время гаданий. Ответственно прогнозировать, что и где случится, берутся немногие. Любые рассуждения – даже самые авторитетные – о будущем завершаются разведением рук и пожиманием плечами. Главный вывод, если он честный, – «Бог (черт) его знает». Прогнозирование вообще дело неблагодарное. За последние десятилетия ключевые, эпохальные события предвидеть никто не смог. Не предсказали ни исламскую революцию в Иране, ни распад СССР, ни международный терроризм, прошляпили арабскую весну. Из последних прогностических неудач – эволюция путинской России, кульминировавшая в украинский кризис, который, в свою очередь, привел к войне в Донбассе, и эпопея «Исламского государства Ирака и Леванта» (ИГИЛ).
Сирийское направление
Украина и ИГИЛ нарушили, а то и разрушили недавний мировой порядок, восстановить который невозможно, вместо него придется создавать нечто новое. И уж во всяком случае не возвращаться к «ялтинской системе», которая, сыграв свою позитивную роль, осталась в истории как Вестфальский мир 1648 года или Венский конгресс 1815-го. Да что Ялта! Невозможно вернуться всего-то в прошлое пятилетней давности.
Для того чтобы разобраться в происходящем, тем более чтобы хоть каким-то образом разглядеть наше будущее, необходимо беспристрастно понять цели участников конфликтов – будь то в Украине или на Ближнем Востоке. Да и взаимную обусловленность событий в этих двух регионах.
Связь между ними может показаться искусственной, но все же... Именно арабская весна, в ходе которой Россия проявила характер, безоговорочно поддержав режим Башара Асада в Сирии, бесповоротно развела Россию и ее недавних партнеров по разные баррикады, показав, что Москва готова действовать (почти) в одиночку.
Я абстрагируюсь от того, что российская позиция была в известном смысле оправданной и даже дальновидной, поскольку альтернативой сирийскому авторитаризму становился хаос с вероятным приходом к власти экстремистов, столь же, а может быть, и еще более беспощадных, чем игиловцы. Так что, хоть и с оговорками, Кремль может записать поддержку Асада в свой актив.
Упорство Владимира Путина на сирийском направлении добавило ему и его команде решительности в украинском вопросе. Сирийская удача приучила их к жесткому, даже успешному противостоянию Западу.
Упорство Владимира Путина на сирийском направлении добавило ему и его команде решительности в украинском вопросе. Сирийская удача приучила их к жесткому, даже успешному противостоянию Западу.
Конечно, можно возразить, что еще до этого, в 2008 году, была грузинская война, но тогда многим она показалась скорее неким нелепым эпизодом, чем трендом. Запад «проглотил» независимость Абхазии и Южной Осетии – очевидно, счел, что ничего подобного больше не повторится, что лично обиженный грузинским президентом Михаилом Саакашвили Владимир Путин (тот переиначил фамилию российского лидера, произнеся ее как Лилипутин) свой аппетит удовлетворил. Возможно, поначалу так оно и было на самом деле.
Сирия оказалась тем случаем, когда компромисс между Россией и Западом не мог быть достигнут, хотя в какой-то момент после решения вопроса о химическом оружии контуры этого компромисса обозначились. Но шанс не был использован. Заметим, что Соединенные Штаты могли действовать намного решительнее – прибегнуть к военному вмешательству и свергнуть Асада в считаные недели, как это было сделано американцами в Ираке в 2003 году. И Москва, кроме яростной критики, вряд ли ответила бы чем-то более серьезным. Но все это только теоретически.
Ввязываться в еще одну войну на мусульманском Востоке Барак Обама не захотел, да вряд ли и мог – как минимум потому, что его не поняли бы соотечественники. Обама вывел солдат из Ирака, они оставляют Афганистан. Новые приключения ему не нужны. Путин мог воспринять поведение Обамы как слабость и как свидетельство неспособности Штатов претендовать на роль безоговорочного мирового лидера, готового к любым действиям. Американцы же, в свою очередь, при всех публичных претензиях на главенство в мире проявляют его избирательно, не стремясь однозначно обнаруживать его там, где оно может быть поставлено под сомнение и не обязательно приведет к политическому выигрышу. В таком контексте можно понять нежелание Обамы поставлять оружие Украине. И это не слабость, но скорее рационализм, поскольку ответные (скажем, ассиметричные) действия России могут девальвировать эту акцию. Да и немедленной отдачи от поставок боевого оружия ожидать вряд ли приходится.
Цели внешних акторов в сирийском конфликте вполне очевидны. У России – спасение режима Асада. Это влечет за собой, во-первых, сохранение российского присутствия в Сирии и, во-вторых, утверждение влияния и авторитета РФ на Ближнем Востоке. В результате, в-третьих, Россия сможет претендовать на роль противовеса Западу, которую в 1950–1970-е годы успешно играл Советский Союз. Россия, конечно, не СССР, ее частичное возвращение в регион некоторыми кругами на Ближнем Востоке приветствуется. Например, в обидевшемся на США Египте стало хорошим тоном вспоминать времена Героя Советского Союза Гамаля Абдель Насера. Недавний визит Владимира Путина в Каир показал, что Египет готов сотрудничать с Россией, а его президенту Абд аль-Фаттаху Сиси глубоко безразлично, что творится в каком-то Донбассе.
Диктаторы против экстремистов
Чего хотят и чего добиваются США и Европа на Ближнем Востоке? Это сказать сложнее. Формально, конечно же, демократизации региона. Отсюда – завышенные надежды на арабскую весну. Однако в ходе ее стало очевидно, с одной стороны, неизбежное усиление исламистского экстремизма, а с другой – востребованность авторитаризма, при ослаблении которого политическая турбулентность только возрастает.
В выигрышном положении оказались режимы в Центральной Азии, которые на фоне арабской весны обрели серьезнейший повод позиционировать себя как главный барьер против экстремизма. Одновременно они могут использовать себе во благо обострение отношений между Россией и Западом, шантажируя обе стороны. В этой обстановке тема прав человека и прочей либеральной «ерунды» явно отходит на второй план.
На Ближнем Востоке сейчас главными союзниками Запада, как обычно, оказываются авторитарные диктаторские режимы, внести с коими он ведет совместную борьбу против экстремизма – борьбу, которая обещает быть вечной. Давно обещанная смерть радикального исламизма так и не наступила, «покойник» жив и продолжает издеваться над похоронной командой экспертов, в основном европейских. Борьбу с ним можно уподобить борьбе против мировой наркомафии или против бедности. Ни авиаудары, хоть и систематические, ни дружба с курдами, ни яростная антитеррористическая риторика не могут компенсировать отсутствие долговременной стратегии, которая может быть выстроена только на основе общих усилий.
Увы, из-за украинского кризиса, вызвавшего обвальный рост недоверия и взаимной неприязни борцов против терроризма, соединение их усилий не представляется возможным. Россию в коалицию не зовут, да и сама она от участия в вооруженной борьбе с ИГИЛ мало что выиграет. Зато Россия явно выигрывает от неучастия в ней. «Контртеррористическая операция» на Ближнем Востоке многими в мусульманском мире воспринимается как «война против ислама». А Россия в этой странной войне не участвует, даже несмотря на то, что люди из ИГИЛ высказывали критику по адресу РФ.
Я даже не полностью исключаю такой ситуации, когда некоторые страны станут использовать экстремистов в своих интересах, исходя из пословицы «враг моего врага – мой друг». Такое в истории уже случалось. Между прочим, антизападничество экстремистов на Ближнем Востоке имеет общие черты с официальной российской пропагандой. Последняя в связи с делом о карикатурах на пророка Мухаммеда сделала упор не на расстреле сотрудников журнала «Шарли Эбдо», а на порочности, «вседозволенности» западной культуры, спровоцировавшей бедолаг-террористов на кровавое отмщение.
Именно это и было лейтмотивом состоявшейся в январе в Грозном массовой мусульманской манифестации, в которой, по разным данным, приняло участие от 700 тысяч до миллиона человек. Организовал ее лидер Чечни Рамзан Кадыров, который в свое время обещал послать воевать в Украину 42 тысячи своих бойцов. Кадыров знает, что говорит: его бойцы любят и умеют воевать. Им нравится сам процесс. Есть информация, что до полутора тысяч чеченцев сражались в рядах ИГИЛ, правда, приехавших участвовать в джихаде непосредственно из самой Чечни было не более полутора сотен.
Отношение простых европейцев и американцев к ситуации на Ближнем Востоке вообще можно определить одним словом: «надоело».
Отношение простых европейцев и американцев к ситуации на Ближнем Востоке вообще можно определить одним словом: «надоело». Не могу припомнить имени немецкого ученого, который в конце 1990-х, в разгар буйства талибов в Афганистане, помечтал: вот построить бы вокруг Афганистана высокую каменную стену. На Западе не могут мириться со сверхагрессивностью ИГИЛ, но в душе сознают свою неспособность полностью избавиться от религиозного экстремизма, да и можно ли вообще это сделать? Мне кажется, что миллионами вышедших после трагедии в редакции «Шарли Эбдо» на французские улицы людей в числе прочего двигало чувство отчаяния.
Политика как практическая конспирология
Если на Ближнем Востоке цели России понятны, то с Украиной дело обстоит сложнее. Чего хочет Россия в украинском конфликте? Отодвинуть Украину от Европы, вернуть ее под свой контроль, или – при невозможности такого решения – развалить ее, оттяпать Донбасс, превратить его в Приднестровье-2, попутно доказав всему миру свою безразмерную силу? Но цели России не соответствуют ее возможностям – политическим и особенно экономическим. Москва может «вернуть» Украину, только посадив там более или менее пророссийский режим. А это приведет к бесконечной «майданизации» Украины. Разорвать Украину, отрезав от нее «Новороссию», не получится, ибо это выльется в гражданскую войну, сопоставимую по масштабам и остервенению с той, которая случилась после Великой Октябрьской социалистической революции. Наконец, Россия не потянет Донбасс финансово. Его восстановление возможно только при совместных усилиях. Ну, прямо как борьба против ИГИЛ.
А ведь без Украины Россия утрачивает весомую часть своего могущества на постсоветском пространстве, возникает ощущение ущербности ее амбиций, неполноценным выглядит Евразийский экономический союз.
Действия Кремля в Украине во многом объясняются психологическим стрессом Владимира Путина, который был раздражен против несостоятельного Виктора Януковича, неадекватно воспринял возмущение украинцев и отказывался их понимать. Просчет Путина состоит в том, что он (не говоря уже о его советчиках) к Украине как к государству-нации всерьез не относился и считал, что она всегда (несмотря на всякие оранжевые революции) будет лежать у Кремля в кармане. В итоге он прозевал момент, когда в обществе сформировалась идея украинской нации. В конце концов Москва появление этой идеи сама и спровоцировала. Украина захотела быть другой, не бывшей советской, не «евразийской», но иной. Она попыталась представить альтернативу своему недавнему прошлому. Россия же потребовала от Украины, чтобы та осталась прежней, вообще никакой, просто «соседом России».
В Москве на украинскую тему любят думать конспирологическими категориями, то есть внешними происками. Аналогичным путем кремлевские мужи, их эксперты и пропагандисты пытаются понять и ИГИЛ, вообще исламизм. Для них исламское государство – происки Запада, нанявшего бандитов и отморозков, которые не имеют никакого отношения к исламу. Вот и на Украине, дескать, все учинили бандеровцы и местные фашисты. Если российские политики так рассуждают всерьез, а не морочат голову телеобывателям, то это значит, что в юности они плохо учились, поскольку даже в советской средней школе, не говоря уже об институте, должны были слышать об исторических закономерностях, о социальных, экономических и прочих процессах, которые с античных времен не всегда управляются спецслужбами.
Крайне сложно предвидеть, до какого уровня Россия готова «играть на повышение» и на каком рубеже сумеет и способен остановиться российский лидер. Похоже, он и сам этого не знает.
В итоге крайне сложно предвидеть, до какого уровня Россия готова «играть на повышение» и на каком рубеже сумеет и способен остановиться российский лидер. Похоже, он и сам этого не знает.
Но чего, позвольте спросить, хочет от России Запад? Хочет сделать ее менее амбициозной, более вменяемой, осознающей свое реальное место в мире, видеть в ней партнера. Все, особенно в Европе, хотят покоя. Там устали от России, точно так же, как устали от игилов и прочих аль-каид. Там даже надеются – точнее, надеялись – видеть ее более демократичной. Но это вряд ли возможно. Политический романтизм более не уместен. Эволюция российской политической системы идет и будет идти в противоположном направлении. Журналист Максим Трудолюбов пишет о «воронке истории», в которую всасывается Россия, сравнивает Россию с Германией, которая из этой воронки выбралась. Санкциями эту систему не изменить, как и не принудить ее к демократии. Остается надеяться на ее самоистощение. Когда-то великий Шарль де Голль обронил: оставьте русских в покое, они сами развалятся. И оказался прав.
* * *
Сравнения между ситуацией на Украине и на Ближнем Востоке во многом представляются надуманными. Однако, как было отмечено, события там и там происходят синхронно, оказывают огромное воздействие на обстановку во всем мире, и потому осторожные сопоставления напрашиваются. Во-первых, в обоих случаях мы имеем дело с сепаратизмом, под какими бы флагами он ни выступал. Во-вторых, и Украина, и исламистский взрыв углубляют раскол между ведущими мировыми державами. В-третьих, и донбасские «ополченцы», и игиловцы опираются на внешнюю помощь.
Украина, разумеется, не Ближний Восток. И прежде всего потому, что все происходящее в мусульманском мире есть следствие бушующих внутри него естественных процессов, одним из которых и является радикализация ислама, а крайним проявлением этой последней стало ИГИЛ. Украинский же кризис создан искусственно. Это частный случай, который при искреннем желании участвующих в нем сторон можно приглушить, даже погасить. Исламизм самодостаточен, развивается по собственной логике. Устранить его в обозримом будущем не удастся. Гадай не гадай.
Независимая газета
