25 октября 2014 00:39
Сегодня только ленивый не говорит о стремительном приближении геополитического шторма, бушующего в течение последних лет в Арабском мире и на севере Африки, к границам Ирана и Закавказья. При этом вполне вероятно, что долгая и постоянно педалируемая в СМИ волокита вокруг «иранской ядерной программы», якобы для решения которой ведутся переговоры между Ираном и «шестеркой» международных посредников, имел единственную цель – выиграть время для ввязывания Ирана в геополитический хаос. Турция уже попала в эту «ловушку», остается только Иран.
В таких условиях особое значение приобретает вопрос о том, насколько руководство этой страны адекватно оценивает сложность ситуации, и какие превентивные меры собирается предпринять, чтобы защитить себя от разрушительной геополитической стихии. По опыту ряда стран региона можно утверждать, что Ирану вряд ли удастся противостоять ей в одиночку, несмотря на крупную и более или менее хорошо оснащенную армию (по разным данным, с численностью в 540-900 тыс. человек). Поэтому немалое здесь зависит от правильного выбора руководством Исламской республики региональных и глобальных партнеров. По мнению многих аналитиков и специалистов по региону, создание полноценной оси «Москва-Тегеран» может сыграть свою положительную роль в решении судьбы предстоящей геополитической схватки вблизи иранской границы и недопущения ее вглубь страны. Как отметил в своем выступлении на «Валдае» президент РФ Владимир Путин, «логичный путь - это кооперация стран, обществ и поиск коллективных ответов на множащиеся вызовы».
Вот почему тщательное изучение нынешнего состояния и дальнейших перспектив российско-иранских отношений приобретает особую актуальность, что доказывается, в том числе, и активизацией обсуждений данной темы в российском аналитическом поле.
Ныне, в условиях геополитического цугцванга, когда любая потеря темпа в процессе установления отношений с нужными партнерами грозит катастрофическими последствиями, практически не остается времени для всестороннего обдумывания, не говоря уже о давних, не имеющих сегодня практического применения, обидах и исторических недоразумениях, якобы мешающих сближению Ирана с Россией. Внимательное ознакомление с публикуемыми аналитическими материалами, откровенными и нередко завуалированными языком дипломатии заявлениями некоторых официальных представителей как с одной, так и с другой стороны, показывает, что зачастую именно такие моменты становятся настоящей преградой в процессе сближения двух стран. Как ни странно, в аналитических разработках обеих стран также основной акцент делается именно на такие моменты, в то время как системные причины, исходящие из самой сути устоявшихся властных иерархий, остаются незамеченными. В результате, говоря словами президента ИРИ Х. Роухани, сказанными на встрече с В. Путиным в Астрахани, будучи «пионерами в борьбе против угрозы международного терроризма», тем не менее, Россия и Иран никак не могут добиться установления долгосрочного и полноценного партнерства на международной арене. Несмотря на многолетние разговоры, как в аналитических, так и в дипломатических кругах двух стран, о перспективах двустороннего взаимодействия, и порой кажущиеся сдвиги, в действительности, характеризуя эту ситуацию, никак нельзя сказать о том, что «лед тронулся». В итоге российскому президенту В. Путину во время встречи со своим иранским коллегой приходится дипломатично говорить только об «объёме наших деловых связей», а не о полноценном стратегическом партнерстве.
Не секрет, что негативное воздействие на двусторонние отношения России с Ираном оказывает тяжелый исторический шлейф противостояния этих государств в прошлом. Так, например, Закавказье и Средняя Азия в национальных исторических представлениях двух стран являются спорными территориями, на которые претендует каждая из них. Важно отметить, что это подход не только национальных элит, но и простого населения, которое большей частью в силу незнания и стереотипного восприятия друг друга не доверяют возможным партнерам. При этом стоит отметить, что история двусторонних отношений знает и немало примеров сотрудничества этих государств. Для налаживания подобного сотрудничества, безусловно, необходима воля политических лидеров, которой на нынешнем отрезке времени, думаю, не всегда достаточно.
Например, 7 июня 2012 года в Шанхае встретились новоизбранный президент РФ Владимир Путин и тогдашний президент ИРИ Махмуд Ахмадинежад. В ходе этой встречи они единогласно согласовали «дорожную карту» для Ирана, разработанную с участием ведущих российских экспертов, и состоявшую из 10 пунктов. Что произошло дальше? Увы, после возвращения Ахмадинежада в Тегеран, по сведениям достоверных источников в кругах местной элиты, там развернулась настоящая борьба вокруг этого документа. В итоге победила «Западная партия» во главе (в той ситуации) – как это ни странно – с Рахбаром, который счел предпочтительным двигаться «в направлении Запада и США». В итоге потеряли всякий смысл заявления Ахмадинежада, сделанные на встрече с Путиным, о том, что «ситуация в регионе и в мире складывается сейчас таким образом, что требует более серьёзного и более широкого сотрудничества Ирана и России», когда Россия и Иран «находятся по одну сторону баррикад», «с учётом той воли, которая есть у Вашего превосходительства и есть у меня, мы можем договориться и согласовать определённый прорыв в отношениях наших стран», для достижения которого «у нас есть все предпосылки». В дальнейшем российскому руководству пришлось провести некоторые коррективы в своей политике в отношении Ирана.
Такая неразбериха в механизме принятия решений и, в целом, структуре властей ИРИ, когда не только заявления, но даже подпись одного представителя власти легко может завуалировать какой-нибудь другой чиновник или влиятельный религиозный деятель, как ни странно, предусмотрена в самой Конституции ИРИ. Согласно Конституции, президент ИРИ возглавляет исполнительную власть, формирует Кабинет министров, одобряемый законодательным органом (до 1989 года этим занимался премьер), отвечает за его деятельность перед Меджлисом и Рахбаром, назначает членов Наблюдательного Совета и вице-президентов и одновременно является председателем Совета Национальной безопасности. Он формально считается вторым по значению человеком после главы государства, верховного лидера (ныне – аятоллы Хаменеи). Однако сложная структура власти Ирана, сочетающая демократию с теократией, на деле означает, что власть президента весьма ограничена, и что он часто становится «мальчиком для битья» в руках высшего религиозного руководства страны, что мы часто наблюдали на примере тогдашнего президента М. Ахмадинежада. Фактически президент в ИРИ не является реальным главой государства иответственен только за проведение согласованной с высшим иранским (в первую очередь, религиозным) истеблишментом внутренней и внешней политики.
Согласно Конституции, безусловным гарантом всей политической модели государства является именно Духовный лидер (Рахбар). При нем действуют Согласительный совет (Совет по определению политической целесообразности), Наблюдательный совет (Совет хранителей Конституции), Совет старейшин (Совет экспертов), Совет по политике возрождения и Высший совет по культурной революции. Кроме того, Рахбар руководит вооруженными силами и ведает назначением на ключевые посты, например, главы телевидения и радио. В результате формируется тот или иной внешнеполитический курс ИРИ, и ему обязан следовать президент. Мало того, никакой закон не может быть принят без одобрения Совета стражей Исламской революции, который должен удостовериться в соответствии предложения конституции страны и исламским законам. Если прибавить ко всему этому еще и наличие в стране немалого количества влиятельных религиозных деятелей, которые имеют негласное право высказаться по той или иной судьбоносной проблеме внутренней и внешней политики, вопрос о статусе президента становится еще более ясным. Потому, что последние могут оказать влияния не только на президента, но даже на самого Рахбара. В итоге каждое государственное решение, в том числе, и на международной арене, проходит долгие и сложные процедуры согласования со стороны различных формально совещательных, а фактически владеющих неограниченными полномочиями советов и, как уже было отмечено, отдельных влиятельных лиц. Это часто сводит на нет уже достигнутые соглашения между представителями исполнительной власти и их зарубежными партнерами. Становится неясным, например, как могут обсуждать вопросы, по меньшей мере, регионального значения президент РФ, кто, согласно Конституции, имеет все полномочия для подписания соответствующих официальных соглашений и договоров, и его партнер – президент ИРИ, чья подпись под документами порой является, мягко говоря, условной. В таких условиях подписанный даже президентом ИРИ любое официальное соглашение не может считаться уже свершившимся делом, так как Рахбар одним своим заявлением легко может дезавуировать его. Обратимся к примеру: 16 июня сего года президент Хасан Роухани заявил, что Иран готов сотрудничать с США в борьбе против радикальных суннитских групп. «Все страны должны принять участие в совместной борьбе с терроризмом. Мы можем работать вместе с американцами над тем, чтобы покончить с беспорядком на Ближнем Востоке», − подчеркнул он. Но через некоторое время после этого заявления, аятолла Али Хаменеи заявил, что Иран отверг предложение США войти в международную коалицию по борьбе с боевиками ИГИЛ или «Исламского государства»: «На протяжении последнего времени США, через своего посла в Ираке, уговаривает нас включиться в коалицию против ИГИЛ, однако я отверг это сотрудничество с теми, у кого руки по локоть в крови».
Разумеется, при этом мы нисколько не намерены «обелять» все действия российского руководства в отношении Ирана. Да, безусловно, Россия в предыдущие годы не всегда была последовательна в своих отношениях с Ираном, если иметь в виду ее присоединение к санкциям против этой страны по линии ООН, результатом чего стал, в том числе, и отказ в 2010 году от поставок российского ракетного комплекса С-300 этой стране. Но, во-первых, следует учесть ту международную обстановку, при которой России пришлось поддержать санкции против Ирана. Во-вторых, нельзя игнорировать тот факт, что Россия не поддержала односторонние санкции против Ирана, введенные США и их сателлитами, которые по своему масштабу и разрушительности стали более чувствительными для этой страны, чем поддерживаемые Россией санкции ООН. Наконец, если речь идет о последних двух годах, то даже враги В. Путина вынуждены признать, что ныне он проводит достаточно четкую, последовательную, открытую и довольно транспарентную внешнюю политику, в том числе, и в отношении Ирана. К сожалению, такую же политику мы не наблюдаем с иранской стороны, что видно из вышеприведенного примера относительно договоренностей президента РФ с М. Ахмадинежадом.
Кроме того, четкая политическая воля, в том числе, и в смысле налаживания отношений с Ираном была продемонстрирована Путиным по сирийскому кризису. По большому счету, такую позицию России по Сирии можно было считать прекрасной платформой для углубления русско-иранских отношений. Однако почему-то этого не произошло.
Далее, для налаживания двусторонних отношений важно, чтобы партнеры делали ожидаемые друг другом шаги. Но и этого не происходит. Например, на фоне плодотворных переговоров Путина с Ахмадинежадом российская сторона имела все основания надеяться на достижение определенного «прорыва» в переговорах так называемой «шестерки» с иранцами по ИЯП именно в Москве. Тем более, накануне этих переговоров Ахмадинежад на встрече с президентом Афганистана Хамидом Карзаем в Пекине, в кулуарах саммита ШОС, отметил, что он полон оптимизма в отношении московского раунда переговоров с «шестеркой». Мало того, в эти же дни руководитель КНР Ху Цзиньтао во время встречи с иранским президентом попросил его, чтобы иранское руководство занялось в Москве позицию, которая бы свидетельствовала о том, что Иран готов проявить «гибкость и серьезный подход», причем обозначил свою позицию напрямую, тем самым четко дав ему понять, что Китай также ожидает прорыва на московском раунде.
Отметим, что такой (даже незначительный) «прорыв» был бы веским аргументом для В. Путина в плане доверия иранского руководства, по меньшей мере, на личном уровне. Но, увы, московский раунд переговоров закончился очередным провалом, в первую очередь, потому, что иранская сторона предпочла добиться прорыва в какой-нибудь из европейских столиц. Разумеется, такой подход иранской стороны к роли России в процессе урегулирования иранской ядерной программы не мог остаться не замеченным в Кремле.
Коснемся еще одной проблемы двусторонних отношений. Как известно, о развитости государственности свидетельствует, в том числе, и то, что смена правительства в стране не приводит к серьезным и резким изменениям внешнеполитического курса государства. В этом смысле, надо признать, что, начиная с 2000-х годов, российская внешняя политика с незначительными изменениями (в период президентства Д. Медведева) формируется и осуществляется под руководством В. Путина. В этом плане примечательно, что даже будучи премьер-министром, В. Путин не позволил Д. Медведеву кардинально изменить политику РФ в отношении ИРИ, что, например, могло бы произойти в ходе визита последнего в Баку в начале сентября 2010 года.
Но, в отличие от России, президент Ирана, мало того, что не является самостоятельной фигурой в решении важных внутренних и внешнеполитических решений, но и каждая новая фигура на этом посту означает абсолютно новый подход к уже достигнутым соглашениям. В итоге получается, что после каждых выборов президента переговоры приходится начинать с «чистого листа». Эта особенность иранской внешней политики особо губительна в нынешних условиях турбулентности многих мировых и региональных процессов.
В этом плане особое значение в рассматриваемом нами процессе приобретает проблема выбора приоритетов со стороны иранского руководства на международной арене. Наши долголетние наблюдения за действиями иранского руководства никак не позволяют нам понять, какие именно направления во внешней политике являются приоритетными для правительства Ирана. Если брать конкретно правительство Роухани, то с первого дня было ясно, что он является прозападным политиком. Помнится, как еще год назад некоторые российские аналитики были без ума как от самого Роухани, так и от его «полностью прозападного правительства». Прошло чуть больше года со дня его избрания на этот пост, и сегодня уже почти все российские иранисты в один голос пишут о полном провале правительства Роухани, а некоторые даже заявляют, что «Роухани перешел красную черту» в своих стремлениях быть ближе к Западу. Ведь все, что удалось Роухани, это то, что Западные банки согласились «разморозить» 4,2 миллиарда иранских активов. Санкции до сих пор не сняты, а конец переговоров пока что не виден. По итогам восьмого раунда переговоров «шестерки» международных посредников и Ирана, который прошел 16 октября в Вене, был выражен осторожный оптимизм по поводу того, что возможно уже 24 ноября сего года договоренность между сторонами все же будет достигнута. При этом глава дипломатии ЕС Кэтрин Эштон заявила, что она не уверена, что договоренность будет достигнута, так как «предстоит выполнить много работы». Тем не менее, она обещала, что будет стремиться, чтобы «успех был достигнут». Представитель Госдепа США Мари Харф слегка «подкорректировала» ее заявление, отметив, что «есть достаточно времени до 24 ноября, чтобы прийти к всеобъемлющему соглашению».
Тем не менее, на следующий же день другой представитель Белого дома Эрик Шульц заявил, что Администрация США не планирует отменять санкции против Ирана без одобрения Конгресса. «Если будет всеобъемлющее решение (иранской ядерной проблемы), то, само собой разумеется, существующий режим санкций не может быть отменен без действий Конгресса», - сказал Шульц.
На фоне этого, нельзя исключать, что правительство Роухани в переговорах с Россией, с одной стороны, старается выиграть время до отмены Западных санкций, а с другой стороны, оно использует эти переговоры в целях определенного давления на США, чтобы они ускорили процесс отмену санкций. Т.е. фактически Роухани перенимает эрдогановскую тактику по использованию «московской карты» в своей западной политике. Но в отличие от турецкого коллеги, за время руководства которого Турция значительно сблизилась с Россией, по меньшей мере, в экономической сфере, ни Роухани, ни Ахмадинежад, ни Хатами не смогли установить с Россией подлинно партнерские отношения в какой-либо сфере.
Известно, что изначально Роухани отвел на переговоры по ИЯП шесть месяцев, на что, согласно сведениям иранских СМИ, тогда дал свое согласие Рахбар. Но уже прошло больше года, а Роухани никак не сумел добиться своей цели. Кроме того, за это время ему практически не удалось решить ни одной более или менее значимой задачи из своей предвыборной программы в области социально-экономической ситуации в стране. Это привело к обострению и без того сложного положения внутри иранского общества и падения доверия населения к его кабинету. Мало того, произошла резкая перегруппировка сил в высших кругах консервативной иранской элиты. Они в буквальном смысле слова ополчились против правительства Роухани и начали активную борьбу против его курса на сближение с Западом. Первым тревожным сигналом для Роухани стал недавний импичмент министра образования ИРИ – одного из ведущих членов его команды, - парламентом страны. На очереди находятся – еще трое министров. Кроме этого, начали активизироваться сторонники М. Ахмадинежада. В ответ на обвинения Роухани Ахмадинежада в «не мудрости», последний пригласил его на открытые теледебаты, которые не состоялись по причине несогласия Роухани.
На фоне всего этого некоторое недоумение вызывает разница (двойные стандарты) в подходах правительства Роухани к Западу, с одной стороны, и к России – с другой. В то время как Роухани старается любой ценой добиться сближения с США, такого желания со стороны его правительства в отношении России не наблюдается. Так, вместо того, чтобы довести переговоры с российской стороной хотя бы наодном конкретном направлении к их логическому завершению, т.е. к заключению соответствующего соглашения, позволяющего реализовать намеченные цели, в Иране продолжают обвинять Россию якобы в «непоследовательности». Например, некоторые иранские эксперты причину «недостаточного развития российско-иранских отношений» видят исключительно в «непоследовательности РФ», вследствие чего «стороны пока не использовали весь свой потенциал для укрепления своих отношений». Согласно их мнению, «сейчас из-за давления Запада появилась надежда на то, что Россия изменит свой подход к этому вопросу», и что «чем больше Россия отдаляется от США, тем выше становится вероятность ее сближения с Ираном». Можно подумать, что автор не в курсе того, что конкретно в данный отрезок времени не российское руководство старается сблизиться с США, а правительство Роухани. Скорее всего, они в курсе происходящего. Но его слова демонстрируют то, как иранское руководство и аналитическое сообщество относятся к России. Тем более, никто из них не сможет утверждать, что американцы всегда были последовательны в своих отношениях с Ираном (даже если были, то не в плане налаживания дружеских отношений). При этом, сегодня ни для кого не секрет, что иранские силовики являются сторонниками укрепления военно-технического сотрудничества с Россией, команда Роухани «умом и сердцем» остается с Западом, точнее, с Вашингтоном, политика которого в регионе, по мнению большинства наблюдателей, утратила адекватность.
В таких условиях становится непонятным, с кем в Иране должна вести переговоры Москва, в том числе, и в области военно-технического сотрудничества? Потому что никто не сможет гарантировать, что такая «борьба между силовиками и кабинетом Роухани» не является всего лишь имитацией, целью которой является игра в «доброго» и «злого» полицейского в отношениях с Россией?
За последний год Роухани четыре раза встречался с В. Путиным. Но при этом, не учитывая определенную активизацию взаимных визитов представителей сторон, мы никак не наблюдаем настоящего прорыва в их отношениях. Почему? Потому что за протокольными улыбками и теплыми приветствиями представителей ИРИ не следуют конкретные дела и предложения, которые обеспечили бы такой прорыв. Создается ощущения того, что иранское руководство всячески старается добиться того, чтобы Россия доставала для него горячие каштаны из огня, но основные свои дела они при этом творят с Западом. В таких условиях, тем более, будучи в курсе всего происходящего, было бы наивно ожидать, что российская сторона будет делать вид, что все в их отношениях – хорошо.
Подытоживая сказанное, следует отметить, что еще есть время для того, чтобы Россия и Иран пришли к согласию по основным вопросам двухсторонней повестки. Но при этом было бы странным думать, что без изменения позиций иранского руководства Россия может пойти на какие-то односторонние уступки. Ведь не секрет, что сегодня Иран стоит лицом к лицу с огромной опасностью, и руководство этой страны должно давать себе отчет в этом. От его позиции, точнее, выбора им партнеров на международной арене зависит то, каким будет завтрашний день этой древней страны. Россия, безусловно, и без Ирана способна обеспечить неприкосновенность своих границ и целостность страны. Ибо, как заявил В. Путин, «ни у кого не должно быть иллюзий относительно возможности добиться военного превосходства над Россией. Мы этого никогда не допустим. Россия ответит на все эти вызовы: и политические, и технологические. Весь необходимый потенциал у нас для этого есть». Способен ли Иран к этому? Чтобы получить ответ на этот вопрос, нам остается ждать недолго.
http://www.iarex.ru/
Рейтинг публикации:
|
