После битв и завоеваний людей нередко окрыляет надежда. Колониализм зачастую создавал условия для улучшения жизни и возвышения коренных народов, которых считали недочеловеками. Но как обстоят дела с неоколониализмом, о котором говорил Жан-Поль Сартр с понятной для его времени наивностью? Да, именно наивностью, наивной верой в то, что у такой концепции нет будущего (нам легко судить об этом после стольких лет). Как бы то ни было, существует и жизнь после Запада, а международные отношения в современную эпоху становятся средством выживания для многих стран с неустойчивой независимостью. 

У нас нередко говорят, что история человечества — это бесконечное повторение пройденного. Варварство Пунических войн древности, дикость религиозных конфликтов, бесчисленные жертвы нацистских чисток. Прошу прощения за перечисление этих ошибок человечества. В каждой эпохе были свои безумия, греховные мечты и жалкие надежды. Как бы то ни было, мы создали иерархию человеческих ценностей. А колониализм, великая слава Запада-суперзвезды, стал доказательством тому, что все люди отнюдь не равны. Пусть все мы без конца учили и забывали этот урок, он все равно оставляет следы, следы снисходительности. Современный мир богат на события. Достаточно включить вездесущий телевизор или провести пальцами по экрану планшета, чтобы по-тихому убедить себя в том, что все, что мы делаем неизменно прекрасно и справедливо. Мы спасаем Мали от исламистской катастрофы, защищаем Восточную Европу от российской угрозы, проводим вмешательство на Ближнем Востоке и ставим себя арбитрами в конфликте, который на самом деле является лишь одним из следствий наших прошлых действий. Получается, мы так ничему и не научились, мы не умеем поступать по-другому. Разве это жизнь после Запада? Мы топтали ХХ век лишь для того, чтобы поудобнее усесться в XXI? 

Генри Миллер сказал на смертном одре, что верит не в Творца, а в Творение. Но в этом и заключается весь трагизм судьбы человечества: мы больше не творим. Мы только чиним уже сотворенное. Потому что нам веками было известно одно лишь противостояние. Категоризация родов и людей привела к формированию прочной схемы, от которой нам уже не по силам отойти. Речь идет о разрыве в общении. Что бы ни говорили, но Восток все равно смотрит на Запад с горечью в сердце. У Запада же скорее опускаются глаза от стыда, чем щемит сердце из сопереживания. Он пытается заставить забыть, стараясь помочь... 

Как мне кажется, Альбер Камю прекрасно все понял: совесть должна стать непреложным жизненным правилом. В этой связи она возносится в ранг общечеловеческой ценности, а ее реализация требует щедрости. Она обходится дорого, признает Камю, но она вызывает желание жить и позволить жить другим, сулит процветание и гордость. Поэтому она становится посланием надежды для всех, кто ищет смысл жизни, как отдельного человека, так и общества.

Иногда я полностью перестаю понимать принципы работы нашей дипломатии (слово «наша» здесь носит самый что ни на есть широкий смысл). Это дипломатия сострадания, расчета, решимости или раскаяния? Быть может, при виде сегментации населения, религий и исторических эпох я и сам должен в конечном итоге убрать куда подальше человеческие чувства... Обычно я выступаю против индивидуализма, потому что для меня самое важное — индивидуальность. Нам нужно вновь поставить человека в центр всех отношений между институтами, людьми и культурами. Мы должны не следовать эгоцентрической или этноцентрической оси, а вспомнить, что все мы — в первую очередь люди, и что это стоит выше любых религиозных, политических и философских убеждений. 

Есть ли жизнь после Запада? Это эфемерная концепция, но к ней нужно стремиться. Когда с помощью непризнанного, но весьма удобного неоколониализма мы зайдем дальше наших интересов, то сможем вновь сосредоточить все внимание на человеке. Жан-Поль Сартр не заглядывал далеко в будущее неоколониализма, но в одном он был, безусловно, прав. У каждой истории есть конец. Только вот наступить он может еще очень нескоро.