|
Фото: Коллаж Сергея Ларенкова: Киев 1943/2012: 6 ноября 1943 года советскими войсками танковой армии Рыбалко был освобождён Киев. В числе первых в город с боями вошли танки 5 гвардейского танкового корпуса генерала Кравченко.
***
Бывает так, что ты не искал войны, не хотел войны, стремился всеми силами уклониться от войны и самой вероятности её возникновения, но она постучалась в твои двери, вторглась в твою жизнь и изменила всю её, в корне.
Моя Родина, моя священная и вечная Родина, вот снова в твои двери стучится война, как когда-то, в прошлом. Кто-то там, за Карпатскими горами и за океаном, стремится выбраться из своей заслуженной беды, из своих долгов и жестокой расплаты за грубые ошибки, а на тебя вновь хотят взвалить груз чудовищных испытаний, чтоб ты заплатила за чужое.
Уже полыхают твои рубежи, моя Родина, полыхают теперь уже ближние рубежи, неспокойно в самом сердце земель, где зародился когда-то русский язык. Подонки разрушили Украину, процветавшую и спокойную ещё четверть века назад. Когда в марте неофашисты нанесли этот удар, когда полыхал Киев, мне снились танки, советские танки на улицах Киева, которые гонят фашистов прочь.
Моя Родина, моя священная и вечная Родина, как страшно осознавать, что на твоих землях, в эту минуту идёт война, что людей, говорящих по-русски, убивают за то, что они говорят по-русски.
А кто-то совсем юный, один из многих, проснётся завтра утром в Донецке, или в Горловке, и ему исполнится восемнадцать лет, или девятнадцать, над головою будет надрываться вой сирен, и надо будет делать выбор — тяжёлый и страшный выбор — уходить на войну, или бежать от войны. Мне тоже было девятнадцать лет, смешно сказать — это было в прошлом веке. В самом конце прошлого века мне было девятнадцать лет, а в это время неофашисты бомбили Белград. И бомбардировки показывали в прямом эфире телевидения, прервав передачи, будто нарочно, чтоб сделать как можно больней.
Они бомбили Белград, а мне казалось будто у меня связаны руки, выбора тогда не было, ничего поделать было нельзя. Девяностые годы… это было страшное время — пора унижения. Фашисты бомбили Белград, у меня на глазах бомбили сербских детей, фашисты бомбили Белград, и мне, за все девятнадцать лет, лишь во второй раз было так больно.
Моя Родина, моя священная, вечная Родина, я нежно люблю тебя, но ты была не права, ты виновата. Ты виновата в том, что в конце восьмидесятых позволила втащить в свой град троянского коня, а потом позволила подонкам, выбравшимся из него, сотворить с нами всё то, что мы пережили в девяностых.
Когда-то давно, оба моих деда прошли ужас войны, но они закончили войну, прекратили её, проехав по улицам европейских городов на танках, советских танках, которые гнали фашистов прочь. А моему поколению выпала юность в иную пору, в пору бесчестья, в пору унижений, когда Родина, священная и вечная Родина оставила свою гордость у подножия троянского коня, будто позабыв о чудовищной опасности, которая вечно угрожает огромному пространству, где выпала честь жить людям, которые говорят и думают по-русски. И война, как лесной пожар в жаркую пору, война, как тихий диверсионный отряд, подкралась теперь совсем близко к твоим ближним рубежам, моя Родина. И ты виновата в этом, моя Родина, ты была не права, когда предала русских Прибалтики, отдав их на поругание и глумление, ты была не права, когда тихо опустила глаза в ответ на варварское осквернение святыни "Бронзового солдата", ты виновата, что позволила жестоко уничтожить Югославию, ты виновата, что столько лет смотрела и бездействовала, понимая как чудовищно и подло попирают и оскверняют память о Священной Войне, о советских солдатах, даже на Украйне, на нашей исторической Родине, в сердце Русского мира.
Моя страна, ты не имела права сносить эти оскорбления, ведь это и было предвестье войны, ты не имела права отдавать на растерзание и далёкую Ливию, не имела права оставить Сирию без своей прямой и открытой помощи, как помогла когда-то народам Европы избавиться от фашизма. Как тяжко осознавать, что в девяностые ты всё же сподобилась отдать всё то, что не имела права отдавать. И вот война подошла совсем близко, и в эту минуту, моя Родина, на твоих землях идёт война, и людей, говорящих по-русски, убивают за то, что они говорят по-русски.
А кто-то проснётся завтра утром, уже завтра утром, проснётся в Донецке, в Луганске, или в Горловке, проснётся и поймёт, что исполнилось девятнадцать лет, и нужно делать выбор, трудный, страшный выбор — идти на войну, или бежать от войны. И он проснётся рано утром под звуки сирен, а лицо его ещё не покинула нежность самой ранней, самой искренней юности, и его стриженая макушка ещё светловолоса и отдаёт в рыжину на ярком солнце, и ещё несколько недель назад он учил органическую химию, или лечебное дело, а может ещё и тонкий латинский язык, но он проснётся, а всё это в прошлом, и вокруг — война. И это страшно.
Хотя, кто знает — чего же страшнее — испытание войной, или пытка унижением? Что тяжелее — большое бесчестье, или большая кровь? В обоих случаях гибнут люди. На моих глазах, в девяностых годах, гибли люди, увязшие в трясине унижения, ты помнишь об этом, моя Родина? Никогда не забудь этого, моя Родина. И если когда-нибудь снова придёт роковой момент, то заставь меня пройти через испытания, отними многое, но не позволяй мне больше никогда узнать это чувство, это страшное, тяжкое и несправедливое чувство унижения, пусть лучше мне снятся танки, советские танки на улицах Киева, которые гонят фашистов прочь.
Моя Родина, моя священная, вечная Родина, я знаю, что ты мудра и прозорлива, как старый пророк, ты покорила космос, ты держала этот мир на ладони. Прости меня, моя Родина, прости за эти минуты малодушной слабости. Когда-то я, быть может, стану благодарить судьбу за то, что в свои девятнадцать лет не видел побед, знал не слишком много радости и подъёма, ощущая тяжкий чад унижений, ведь когда-то, по упрямым законам диалектики, крайние противоположности совершат свой закономерный маневр, жизнь снова одарит мой народ талантами, и быть может кто-то незнакомый мне пока, совсем ещё юный, тот, кому только завтра исполнится девятнадцать лет, откроет новую страницу, смело распахнёт её после этой Донецкой войны, как некогда открыл великий Толстой, нашедший свой талант на Крымской войне, явившейся незаслуженным унижением России.
Толстой проиграл войну, но Толстой выиграл мир.
Моя Родина, моя священная и вечная Родина, огромная страна, где думают и говорят по-русски, я нежно люблю тебя и верю в тебя, даже когда мне кажется, что ты не права. И я никогда больше не предамся унынию, ведь я знаю, что завтра утром, уже завтра утром, кто-то проснётся в самой гуще событий, там, где суждено делать самый нелёгкий выбор, но выбор будет сделан единственно верный.
Он проснётся уже завтра, очень рано, и всё станет иначе, а ночью пускай ему снятся танки, советские танки на улицах Киева, советские танки на улицах Варшавы и Праги, советские танки в Германии, которые гонят фашистов прочь.
Россия, священная и вечная Родина русских людей, мы нежно любим тебя, нас очень много, верь в нас.
Источник
Источник: Россия Навсегда.
Рейтинг публикации:
|
