|
Эволюция прогнозирования рисков в информационно-аналитической практике разведслужб
Д.С. Тулупов – преподаватель факультета международных отношений СПбГУ.
Резюме: Количественные методы информационной работы в военно-политической сфере стали преобладать над качественными. Но для интерпретации факторов, интересов и намерений, которыми руководствуются лица, принимающие решения, они неэффективны.
Как и в годы холодной войны, повышение точности прогнозирования стратегических рисков остается одной из наиболее актуальных, но чрезвычайно трудных задач в системе приоритетов политики безопасности ведущих мировых держав. Наглядным примером в данной связи может служить указ № 603, подписанный российским президентом Владимиром Путиным в мае 2012 г., который среди прочего предписывал необходимость «создания качественно новой системы анализа и стратегического планирования в области противодействия угрозам национальной безопасности РФ на период от 30 до 50 лет». В данной статье мы представим основные тенденции развития теории и практики прогнозирования рисков военной безопасности начиная со второй половины XX века и до настоящего времени.
«Старая школа»
В 1950 г. тогдашний директор ЦРУ генерал Беделл Смит заявил своим сотрудникам: «Американский народ рассчитывает, что вы посвящены в планы самого Господа Бога и Сталина... и сможете сказать, что война начнется в следующий вторник в 5 часов 32 минуты после полудня». Эта полушутливая фраза стала своего рода лейтмотивом последующих организационных процессов в сфере налаживания системы прогнозирования в ЦРУ, а впоследствии и в других разведслужбах НАТО.
В конце 1940-х – середине 1950-х гг. научное и разведывательное сообщества Соединенных Штатов провели большую работу, подготовив методологические основы информационно-аналитической деятельности разведки. Основополагающий вклад внес профессор Йельского университета Шерман Кент, проработавший в органах американской разведки с 1941 по 1967 годы. Как профессиональный ученый-историк Кент был убежденным сторонником принципа эмпиризма в деятельности стратегической разведки. Таким образом предполагалось ограничить ее функции сбором, проверкой и обобщением информации с целью дальнейшей передачи на уровень принятия окончательных внешнеполитических решений. В своей книге «Стратегическая разведка на службе американской мировой политики» Кент также разработал универсальную номенклатуру степеней достоверности, которую можно было использовать не только для классификации добытой информации, но и для придания прогнозным оценкам конкретных количественных значений. Схема Кента включала пять уровней:
- Наверняка (шансы: за – 9, против – 1).
- Наиболее вероятно (шансы: за – 3, против – 1).
- Возможно 50/50 (шансы: один к одному).
- Наименее вероятно (шансы: за – 1, против – 3).
- Практически исключено (шансы: за – 1, против – 9).
Внедрение такой унифицированной системы информационных координат было призвано положить конец повсеместному использованию размытых формулировок, делающих большую часть разведывательных документов бесполезными. В свое время эту проблему очень хорошо охарактеризовал еще один ветеран ЦРУ Роджер Хилсмэн. По его наблюдению, «многие государственные деятели отмечают, что оценки разведки настолько осторожны и сопровождаются таким большим количеством оговорок и условий,... что если бы разведчики работали в гидрометеобюро, то их прогнозы начинались бы так: “Завтра будет прекрасная погода, если не будет осадков в виде дождя и снега”».
Надо сказать, что приведенная выше схема нашла широкое применение в национальных прогнозных оценках ЦРУ (NIE – National Intelligence Estimates), которые составляются с 1950 г. и инициатором которых опять же выступил Кент. Ее до сих пор продолжают активно использовать военные ведомства других стран – членов НАТО, а именно Министерство обороны Великобритании, а также Служба военной разведки Дании (СВРД).
Идеи Кента получили дальнейшее развитие в книге бригадного генерала Вашингтона Плэтта «Информационная работа стратегической разведки», опубликованной в 1957 году. Автор выделяет пять факторов, которые, с его точки зрения, обеспечивают составление правильного прогноза. К ним относятся: полнота и достоверность сведений, знакомство с особенностями национального характера, владение общими приемами предвидения, наличие творческих способностей и общая компетентность в сфере общественных или естественных наук. Примечательно, что в ряду указанных факторов первое по значимости место Плэтт отводит именно пониманию национального характера, в дальнейшем посвятив этой теме отдельное исследование.
К общим приемам предвидения Плэтт относит прогнозирование на основе причинно-следственных связей при помощи теории вероятностей и по аналогии. Последний прием, правда, характеризуется как самый ненадежный, учитывая тот факт, что развитие внешнеполитических событий редко подчиняется каким-либо закономерностям. Особое внимание Плэтт заостряет на анализе длительных явлений. По его мнению, главная опасность в этом процессе появляется, «когда изменения происходят медленно и постепенно, без каких-либо явных признаков, способных привлечь наше внимание». Настаивая на необходимости осуществлять долгосрочное прогнозирование с временным охватом в 10–25 лет, Плэтт тем не менее не приводит убедительных доказательств эффективности указанных для этих целей методов (учета устойчивости событий и цикличности).
Таким образом, исследовательская работа, проведенная Кентом, Хилсменом и Плэттом в конце 1940-х – начале 1960-х гг., заложила общие основы информационно-аналитической работы, которые до сих пор находят частичное применение в практике разведслужб, в том числе и при формировании прогнозов.
Отдельно следует сказать о так называемом критическом подходе к проблеме прогнозирования рисков безопасности, получившем распространение в разведывательном сообществе стран Запада (в первую очередь США) в 1960–1980-е годы. Его представители пытались выявить главные причины, по которым разведслужбы оказывались неспособны предугадать возникновение таких внешнеполитических «сюрпризов», как, например, советская космическая программа 1950-х гг. или революция в Иране в 1979 году. Большинство сходилось во мнении, что неверный прогноз обусловлен не внешними вызовами информационной среды, а набором субъективных «человеческих факторов», а именно – стереотипностью мышления, некомпетентностью, издержками и неправильной интерпретацией релевантных данных.
После холодной войны: новые штрихи к старому портрету
Новый этап в развитии системы международных отношений, наступивший после распада СССР, внес существенные изменения в образ и формат работы разведслужб НАТО, что в определенной степени повлияло на порядок проводимой ими прогнозной работы.
Во-первых, переформатирование системы международных отношений на рубеже 1980–1990-х гг. естественным образом способствовало диверсификации рисков и угроз, которые стали выходить за рамки привычно узкого ареала военной безопасности.
Во-вторых, в борьбе с новыми «асимметричными» вызовами (терроризм, кибератаки, распространение оружия массового уничтожения) западные спецслужбы сделали ставку на массовое применение технических средств наблюдения, все меньше полагаясь на агентурную разведку. Контуры этой тенденции четко обозначились уже на завершающем этапе холодной войны. При этом наиболее проницательные исследователи относились к ней без особого оптимизма. Так, например, еще в 1982 г. ветеран американской разведки Гарри Рэнсом высказывал беспокойство по поводу того, что будущие поколения политиков рискуют оказаться в плену информационных технологий и что в перспективе война «может начаться из-за переизбытка информации (зачастую ложной), которая передается в массовом порядке и неверно интерпретируется». Анализ современного положения дел, к сожалению, убеждает в справедливости опасений Рэнсома: «компьютерная зависимость» стала абсолютной не только для обывателей, но и для разведки.
В-третьих, с технологичностью ведущих разведслужб во многом связаны опережающие темпы потребления и производства информации. По оценкам датских военных аналитиков, уже к 2017 г. годовой трафик по компьютерным сетям достигнет 100 эксабайт и дальше будет только увеличиваться. Нарастание объема перекачиваемой информации и необходимость срочной переработки массива в поисках существенных признаков угроз и рисков безопасности заставляет разведслужбы втягиваться в невидимую гонку технических вооружений. Таким образом формат сбора разведданных окончательно принял ярко выраженный тотальный характер. Недавние разоблачения Эдварда Сноудена относительно того, как функционирует программа глобального слежения «Призм», служат тому наглядным примером.
Наконец, четвертой новацией стала относительная публичность разведки, которая была ярко продемонстрирована в начале 2000-х гг. некоторыми ведущими спецслужбами Запада (ЦРУ, МИ-6, БНД), создавшими собственные веб-сайты. По содержанию они не многим отличаются от онлайн-страниц крупных корпораций: те же разделы о структуре, задачах, истории развития «компании», и даже об открытых вакансиях для аналитиков и переводчиков. Для привлечения потенциальных сотрудников разведслужбы не брезгуют и возможностями социальных сетей. Особенно напористо в этой области действует ЦРУ, которое даже периодически размещает свою рекламу на страницах Linkedin и Facebook. Что касается раскрытия информации в интернете в виде комментариев, пресс-релизов или отчетов, то разведслужбы осуществляют его очень избирательно, придавая публикациям максимально обезличенный и нейтральный характер. Правда, и они иногда могут послужить основой для исследований, что будет продемонстрировано ниже.
Что касается непосредственно прогнозно-аналитической деятельности разведслужб после холодной войны, то здесь прослеживаются следующие ключевые тенденции.
Во-первых, для оценки перспектив того или иного фактора безопасности аналитики стали все чаще прибегать к построению сценариев, избегая традиционных односложных заключений. Такой расширительный подход к производству политических оценок явился закономерной реакцией на существенные изменения пространства безопасности (в частности, распад Советского Союза) и возникновение новых угроз и рисков, понимание которых требовало времени.
Во-вторых, в 1990-е гг. долгосрочные прогнозы стали уступать место краткосрочным. Кристиан Густафсон, директор Центра исследований разведки и безопасности Брюнельского университета (Великобритания), характеризует эту тенденцию как «тиранию текущих разведданных», в условиях которой ни о какой эффективности стратегической разведки не может быть и речи. Густафсон считает, что разведслужбы должны уделять существенно больше времени т.н. «сканированию горизонтов» (horizon scanning), т.е. выявлению принципиально новых общественно-политических тенденций, вызовов и угроз, возможных в сверхдолгосрочной перспективе (до 25–30 лет). Правда, как отмечает директор ИМЭМО Александр Дынкин, с начала 2000-х гг. ситуация начала меняться и спрос на долгосрочное прогнозирование стал неуклонно возрастать.
Наконец, в-третьих, продолжились эксперименты по созданию максимально совершенной методологии прогнозирования. Самой востребованной областью, в которой велся поиск решения данного вопроса, стали передовые философские течения второй половины XX века. Например, в 2012 г. аналитик Министерства обороны Норвегии Уле Линдас представил свою концепцию предупредительного анализа (норв. Varslingsanalyse), основанную на теории критического рационализма Карла Поппера, которая позиционируется как альтернатива классической индукции. В соответствии с предложенной Линдасом методикой мы уже в самом начале выбираем конечное состояние интересующего нас объекта, после чего выявляем его «индикаторы», то есть наиболее существенные факторы-характеристики, отражающие динамику развития объекта с течением времени. Такая аналитическая последовательность названа принципом обратного прослеживания (норв. tilbakeføring или англ. backtracing). Изменение индикаторов служит предупредительным сигналом того, что достижение изначально сформулированного состояния объекта становится более/менее вероятным. Для того чтобы конкретизировать оценки вероятности события или риска, Линдас настаивает на необходимости использования т.н. «предупредительной шкалы» (норв. varslingskala), включающей в себя три-пять уровней вероятности со значениями «низкий», «средний», «высокий». В этом недвусмысленно просматривается отсылка к схеме Шермана Кента.
Case-study: Служба военной разведки Дании
Чтобы рассмотреть конкретный пример из современной практики стратегического прогнозирования, мы решили обратиться к опыту Службы внешней разведки Дании, которая ежегодно (с 2003 г.) на основании анализа открытых источников публикует на своем сайте доклад под названием «Разведывательная оценка рисков» (Efterretningsmæssig risikovurfering).
В первую очередь обращают на себя внимание методические указания по разработке отчета. При формулировании окончательных выводов допускается использование трех временных горизонтов:
от 0 до 2 лет – краткосрочная перспектива;
от 3 до 5 лет – среднесрочная перспектива;
от 6 до 10 лет – долгосрочная перспектива.
Вероятность предположений рекомендуется оценивать по пятиступенчатой шкале (фактически воспроизводящей рассмотренную выше «схему Кента»), для чего используются специальные ключевые фразы:
«Нет оснований утверждать...» (1%)
«Маловероятно...» (25%)
«Возможно...» (50%)
«Есть вероятность...» (75%)
«Есть все основания утверждать...» (99%)
Опубликованные оценки рисков представляют известный интерес с точки зрения выявления конкретных выводов, которые нашли подтверждение или, наоборот, были опровергнуты дальнейшим ходом развития внешнеполитических событий.
Если говорить о неудачных прогнозах, наиболее показательный пример мы находим в докладе 2004 года. В разделе по ситуации на Ближнем Востоке содержится тезис о том, что «Риск гражданской войны в Палестине в краткосрочной перспективе оценивается как низкий. Наличие внешнего врага в лице Израиля существенно сдерживает внутренние конфликты между палестинскими группировками». Однако как раз два года спустя, в октябре 2006 г., между ФАТХ и ХАМАС вспыхнул вооруженный конфликт, поводом для которого послужило покушение на премьер-министра Палестинской национальной автономии Исмаила Хани.
Также у датских военных аналитиков не получилось предсказать такие резонансные события, как конфликт в Южной Осетии в августе 2008 г. и обострение спора между Китаем и Японией по поводу островов Дяоюйдао (Сенкаку).
Однако, несмотря на указанные просчеты, в докладах СВРД содержится немало правильных прогнозов. Например, в 2009 г. сделан вывод о том, что «несмотря на относительно высокие темпы экономического роста, североафриканские государства сталкиваются с серьезными проблемами в социально-экономической сфере. Последнее может в краткосрочной перспективе привести к снижению уровня жизни значительной части населения, что создаст основу для социальных беспорядков и активизации экстремистских группировок». Данный тезис с полным основанием можно считать точным предвосхищением событий «арабской весны».
В очередной оценке рисков, изданной в августе 2010 г., был сделан вывод о том, что «сочетание стагнации в экономике, быстрых темпов роста населения и этнорелигиозной напряженности может угрожать сохранению режима власти Башара Асада в средне- и долгосрочной перспективе». Тот факт, что массовые антиправительственные волнения начались уже в марте 2011 г., безусловно, несколько снижает точность сделанного прогноза. Однако причины и условия дестабилизации были определены абсолютно точно, что подтверждает затяжной характер гражданской войны между сторонниками правительства Асада и сирийской оппозиции.
Крайне актуальным оказалось также предупреждение СВРД о сохранении боевого потенциала «Аль-Каиды» в Восточной Африке, зафиксированное в том же отчете 2010 года. В частности, допускалась 75-процентная вероятность того, что «аль-Шабааб» присутствует на территории Кении и «обладает желанием и способностью проводить террористические акты против западных объектов на территории этой страны». Произошедший в сентябре 2013 г. захват боевиками «аль-Шабааб» торгового центра Westgate в Найроби стал печальным подтверждением высказанных опасений.
В свете продолжающейся дестабилизации внутриполитической ситуации на Украине исключительный интерес представляет гипотеза, выдвинутая специалистами Центра военных исследований Копенгагенского университета (тесно аффилированного с СВРД) в докладе от 18 апреля 2012 г., где сказано, что, «несмотря на уникальные условия стабильного мира, в которых находится Европа, крах власти в Белоруссии, Украине или на Кавказе и последующая за этим гражданская война может привести не только к разворачиванию гуманитарной катастрофы вблизи границ Дании, но также и к столкновению между НАТО и Россией».
* * *
Рассмотренные в рамках данной статьи теоретические и практические аспекты прогнозирования стратегических рисков убеждают в том, что дальнейшее развитие и повышение эффективности данной сферы военной безопасности будет сопряжено с решением целого ряда трудноразрешимых проблем, главной из которых является вопрос методологии. Можно утверждать, что из-за всепроникающего развития информационных технологий в современной парадигме анализа военно-политических рисков сложилась дихотомия между количественными (математическими) и качественными (гуманитарными) методами информационной работы. Востребованность последних находится сейчас на крайне низком уровне, тогда как количественные методы благодаря тотальной компьютеризации, наоборот, получили самое широкое распространение. Не подвергая сомнению полезность машинного алгоритма на стадии обработки и обобщения собранных данных, следует признать, что в вопросах качественной интерпретации факторов, интересов и намерений, которыми руководствуются лица, принимающие политические решения, он оказывается неэффективным.
В устранении описанной выше дихотомии может помочь формирование принципиально нового подхода к прогнозированию рисков, основанного на достижениях гуманитарных наук: психологии, философии, политологии и т.д. Речь здесь может идти не о создании какой-то универсальной теории, а скорее о выработке общих закономерностей и принципов, руководствуясь которыми, аналитик может оптимизировать процесс сбора и обработки информации, а также направлять ход своих мыслей в правильное русло.
Источник: globalaffairs.ru.
Рейтинг публикации:
|
