Фактор давления

Война в Чечне стала одной из важнейших и опаснейших схваток России и Запада. Именно так - России и Запада. Если кто-то всё ещё думает, что русский и чеченский народ воевали между собой, то это значит, что он всё ещё находится под гипнозом антироссийской пропаганды.

Если кто-то до сих пор считает, что за действиями террористических банд стояла воля чеченского народа к отделению от России, да будет тому известно, что еретические с точки зрения ортодоксального ислама идеи этих экстремистов не имеют ничего общего с традиционными общинно-религиозными установками, издревле присущими сознанию чеченцев.

Не с народным сопротивлением столкнулась в Чечне федеральная российская армия, а с оторванными от традиционных корней экстремистами, искусственно выведенными и обеспеченными материально со стороны исконного врага России. Этот враг со времён «холодной войны» воюет чужими руками, прикрываясь гуманитарной риторикой и чужими интересами, но всё же не в его силах всегда оставаться не узнанным.

Ещё в разгар войны ни у одного из крупных политиков - независимо от идеологической ориентации - не было сомнений в том, что Запад если и не является прямым подстрекателем войны, то, по крайней мере, активно пользуется складывающейся ситуацией к своей выгоде.

«Естественно, что все зарубежные политики хотели использовать Чечню как нарыв на теле России в своих интересах», - считает сенатор, советник президента РФ Асламбек Аслаханов. Были, конечно, страны, которые помогали и участвовали в процессе урегулирования чеченского кризиса разными методами. Это Бельгия, Голландия, Дания. Однако для большинства западных стран Чечня была поводом для высказывания недоумения, на самом деле - поводом для действия по принципу "чем хуже в Чечне, тем для нас лучше". Они хотели использовать трудности в Чечне в своих интересах».

Важность Чечни в контексте международной политики была очевидна, и фактор давления на российское руководство Запада, особенно США, не отрицался никем. Однако, соображения о том, как конкретно надо было выстраивать диалог с международным сообществом по этому вопросу, были самые различные.

Условно их можно разделить на два рода. Соображения первого рода коренились в явной или неявной базовой предпосылке о том, что России необходимо уготовить себе максимально достойное место в мире, где тон задаёт Запад, США. Эта позиция пассивная. Доминация западного типа сознания признавалась в этом случае как объективный параметр всей мировой политической конъюнктуры.

Одним из выразителей этой позиции был руководитель Центра международной безопасности Института мировой экономики и международных отношений Алексей Арбатов: «Позиция России должна быть состоятельной, последовательной и эффективной. Но, к сожалению, многого из этого не получается, так как в лице России не видят сильного партнера.

С одной стороны, в мире не все страны разделяют мнение России о характере этой операции. Запад считал происходящее в Чечне борьбой с вооруженным сепаратизмом, что не имеет отношения к борьбе с терроризмом. С другой стороны, Запад не устраивало то, как ведется эта война: с большим ущербом для местного населения и огромными потерями со стороны России. Поэтому Россия сегодня подрывала свой престиж и как развивающаяся демократия, и как военная держава.

Проблема урегулирования геополитических интересов России не вовне, а внутри страны. Чтобы сохранить свое влияние на постсоветском пространстве и, в частности на Кавказе, прежде всего, следует изменить курс, который сегодня проводится. Это и курс на свертывание демократии, на начало новых опасных, буквально разрушительных для российского общества социальных и экономических реформ. Недопущение этого позволило бы воспринимать Россию как достойного демократического партнера и союзника.

На основе укрепления внутри страны прав и свобод человека, постепенном переходе на сильную контрактную армию, других назревших сегодня решений, можно было бы укрепить репутацию России как международного партнера и союзника. И тогда бы уже с Россией считались при обсуждении таких вопросов, как расширение НАТО, выход США из договора по ПРО», - утверждал Арбатов.

Двойственность, промежуточность такой позиции очевидна: с одной стороны России было необходимо отстоять свои собственные интересы, с другой - принять как данность те условия, которые созданы без участия России совершенно иными политическими акторами исключительно в их собственных интересах.

Такой подход был характерен для начального периода правления Владимира Путина, однако в своё время он был отброшен как бесперспективный. Стало очевидно: соперник навязывает нам свои правила игры только для того, чтобы её контролировать, и каждый новый шаг к компромиссу с ним - это шаг к поражению.

Иная точка зрения, основанная на положении о том, что между Россией и Западом существуют фундаментальные противоречия, не сводящиеся к идеологическим разногласиям и не снимаемые в контексте единого комплекса представлений, близка сегодня к тому, чтобы стать - пока что неофициальной - государственной позицией. Во время войны, рассуждая о перспективах её разрешения, эту точку зрения высказывали деятели, представляющие сегодня самый, что ни наесть мэйнстрим российской политической жизни.

Слова, сказанные в своё время депутатом Госдумы от ЛДПР Алексеем Митрофановым о том, что «Война не закончится до тех пор, пока Россия не преодолеет ориентацию на Запад», исполнились, потому что основывались на геополитической истине.

Война в Чечне закончилась именно и только потому, что российская власть нашла в себе силы пойти наперекор Западу, выйти из заколдованного круга, внутри которого была обречена на губительные компромиссы и потерю политической субъектности. И сегодня, когда Грозный отстроен заново, когда жизнь в республике вошла в нормальное русло, русские и чеченцы понимают: где нет руки Запада, там нет неразрешимых проблем.