Время не выбирают. Как ни тяжело в переломные времена, а жить надо. Как сказал Николай Карамзин: «История мирит нас с несовершенством порядка вещей, как с обыкновенным явлением».
Есть две точки зрения по поводу переломных эпох. Одна китайская: «Не дай вам Бог жить во время перемен!» Другая — русская, выраженная поэтом Тютчевым: «Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые. Его позвали всеблагие, как собеседника на пир!» И та и другая имеют такое же право на существование, как знаменитые утверждения: «Стакан наполовину полон» и «Стакан наполовину пуст». Один и тот же стакан. Одно и то же количество жидкости в нем. И два абсолютно разных мнения! Все дело в том, как относиться к действительности. Как говорится, кому война, кому — мать родна.
Кого-то судьба определяет в эпоху прочную, как золотой рубль. А кого-то — в Столетнюю войну. Или в Татаро-монгольское иго. Так они в них и живут, даже не подозревая, что они так называются. Ведь название эпохе придумают историки — потом, когда она закончится, через много-много лет, а людям-то жить надо! Во что-то одеваться, что-то есть, где-то спать, как-то размножаться… И они умудряются это делать, несмотря ни на какие времена.
Трудно сегодня? А как же! Гривня падает — я думаю, в революционном энтузиазме она упадет до двадцатки за доллар. На Крещатике вместо уровня жизни выросла редиска. Рынок недвижимости в стагнации — квартиру ни купить, ни продать. Отовсюду новости одна страшнее другой — телевизор хоть не смотри, газету — не читай. Одно расстройство!
А представьте человека, родившегося, скажем, в 1897 году. Увидел свет Божий при царском режиме. Походил в гимназию, если повезло. Потерял в раннем детстве маму. Воспитывался вместе с братом теткой. Успел поучаствовать в Первой мировой, не зная, кстати, что она Первая. Влип в Великую Октябрьскую революцию, не подозревая, что она Великая — долгое время даже большевики называли ее просто Октябрьским переворотом. Послужил у белых. Попал в плен к красным. Был чуть не расстрелян одесским ЧК. Чуть не умер с голода в 1920-м. Стал советским человеком, узнал, что Бога нет — и даже, возможно, в это поверил или сделал вид, что поверил. Добился, несмотря ни на что, успеха и славы. Как-то уцелев во время репрессий 1937—1939-го, снова оказался на войне — уже Великой Отечественной. Потерял на ней брата, разбившегося на бомбардировщике. Много пил, завязал, прославился еще больше и даже стал крупным советским чиновником в области культуры. И благополучно скончался в 1986 году, чуть-чуть не дотянув до девяноста лет.
Фантастика? Нет, не фантастика. Это биография нашего земляка из Одессы Валентина Катаева — потомка казаков-полтавчан по матери, и вятского протоиерея по отцу. Знаменитого писателя – автора «Белеет парус одинокий» и «Алмазный мой венец». Почему ему так повезло, никто не ведает. Предки — попы и дворяне, дедушка Бачей — царский генерал, покоритель Кавказа. Бомбой убивали, газами травили, а он выжил вопреки всему и даже в эпоху полного социалистического реализма в литературе (единственно «верного» в брежневские времена!) придумал собственное литературное направление — мовизм.
А вот вам другая биография. Ему посчастливилось родиться в интеллигентной семье в одну из блистательнейших эпох французской истории — время Людовика XIV по прозвищу Король Солнце. Вся жизнь его выпала на время такой СТАБИЛЬНОСТИ, которой Франция не знала ни до, ни после и, наверное, уже никогда не узнает. Король, при котором жил наш персонаж, правил дольше, чем любой другой монарх в европейской истории — целых семьдесят два года! Он вступил на трон в пять лет и умер в семьдесят семь. Все войны, которые вела при нем Франция (а воевала она постоянно — то с испанцами, то с голландцами, то с англичанами и австрийцами), заканчивались только победами. Построили Версаль. Создали флот, на равных соперничавший с британским. Окружили страну цепью мощнейших крепостей. Развили классическую французскую литературу, которую из-за скучности, если не считать Мольера, просто невозможно читать. До сих пор от той эпохи остались дворцы, статуи и тонны мемуаров.
Только нашего героя это не касалось. Пока Людовик совершенствовал свое абсолютистское государство с его эффективностью и блеском, наш герой сидел в тюрьме. Ему приносили еду, меняли белье, выводили на прогулки и очень хорошо стерегли. Он умер в 1703 году в Бастилии, не дожив до смерти своего Короля Солнца целых двенадцать лет. И даже имя этого человека неизвестно. Только прозвище — Железная Маска.
Кем он был, за что его посадили, уже никогда не удастся установить. Зато жизнь какая стабильная! И сидел не в Сибири, а во Франции — в самом сердце Европы, в прекраснейшей из возможных стран на Земле!
Однако не всем так повезло, как Железной Маске. Да и «повезло» ли — еще вопрос.
Как и большинство людей, я не люблю перемены. Можете называть меня обывателем. Можете даже удивиться такому признанию, но это факт, который я не собираюсь скрывать. Перемены пугают. Они бьют тебя под дых в самый неподходящий момент. Ты что-то построил, к чему-то приспособился. Свыкся. И тут кому-то захотелось что-то глобально изменить — революция, кризис, бедлам… Куда бедному крестьянину податься?
И все-таки, что-то неизъяснимое постоянно толкает человечество на революционные изменения. Ученые называют такие моменты точками бифуркации. От латинского bifurcus — раздвоение. В какой-то момент общество приходит в состояние, когда больше не может находиться в прежнем качестве. Верхи — не могут, низы — не хотят. Кто-то достиг так называемого «стеклянного потолка» и бьется головой о перекладину. Кто-то уже не знает, чего ему дальше хотеть. Всеобщее раздражение, нервозность. Потеря радости жизни. Тут-то и наступает нервный срыв, который мы именуем революцией. Вспышка бешенства, агрессии. Политическим элитам нужно в такие времена доказать свою состоятельность или впустить в свои ряды новых членов, напитаться новой энергией, словно поднимающейся от земли.
Редко когда происходит полная смена элит. Чаще всего новый правящий слой, возникший в результате революции, является результатом компромисса старого и нового мира. Для той же Франции XVI век, в отличие от эпохи Короля Солнца, был временем затянувшейся бифуркации. Горячих людей в стране хватало с избытком. Единой нации не существовало. Север страны поддерживал правящую династию Валуа и католицизм. Юг — набиравших силу Бурбонов и протестантизм. Католики считали, что Библию имеют право толковать только специалисты — священники. Протестанты — что этим правом обладает каждый человек. Первые были за дорогую церковь — со статуями и богатым декором. А вторые — за дешевую, без изображений божеств и золотых цацек.
За богословскими проблемами, на самом деле, скрывался экономический конфликт. Католический Север во главе с Парижем некогда завоевал Юг и «обчищал» его, собирая налоги. Его устраивало существующее положение вещей. Но Юг больше не хотел платить — бардак и разорение устраивали его больше, чем «стабильность» на далеком Севере, оплаченная за счет пустого кармана южан.
Католики были куда многочисленнее протестантов. Но у протестантов оказалось намного больше денег и, следовательно, солдат, которых они могли нанимать за счет отказа платить налоги центральному правительству. Религиозные войны продолжались с 1562 по 1598 год. Тридцать шесть лет! Несмотря на вспыхивавшие то и дело боевые действия, страна сеяла, пахала, торговала, производила не только оружие, но и одежду, обувь, строила и подновляла дома. Как ни странно, большую часть Франции вся эта канитель даже не интересовала. Война шла за ключевые центры. То католики возьмут в осаду Ла-Рошель, являвшуюся главным портом королевства и одновременно основным центром протестантизма, то протестанты наберутся сил и обложат Париж.
Никто не мог ответить, существует еще Франция или она уже развалилась окончательно? Тем не менее именно в это страшненькое время сложилась школа замечательного французского портрета и работал великий философ Монтень. Каждый обзаводился шпагой и мушкетом. Города на ночь запирались. О сносе оборонительных стен никто даже не мечтал. Дверь — потолще. Ключ — позамысловатее. В путешествие — только в компании вооруженных до зубов друзей. Но книги читали. Бродячие театральные трупы ставили комедии — смотреть другой репертуар как-то не хотелось. Статуи нимф и богинь продолжали ваять. Памятником эпохи остались две книги ее современника Пьера де Брантома. Одна называется «Жизнеописания знаменитых капитанов» — время ведь военное! А другая — «Жизнеописания знаменитых дам».
Невзирая на трудности беспокойной жизни затянувшегося переходного периода, названия глав у Брантома говорят сами за себя: «О прелестях красивой ножки и достоинствах, коими ножка сия обладает» и «О замужних дамах, вдовах и девицах и о том, какие из них горячее прочих в любви». Чуть не забыл: оба произведения бравый вояка Брантом написал благодаря несчастному случаю — он свалился с лошади и несколько лет провел в постели, занимаясь литературными упражнениями по причине временной невозможности к физическим. Потом окреп, встал и принялся за старое. Эпоху религиозных войн благополучно пережил, дотянув до нехилого во все времена для мужчины возраста — семьдесят четыре года. Сама же склока северных и южных французов закончилась компромиссом — Париж признал короля-протестанта, сменившего по такому случаю религию, а все его прежние единоверцы получили широчайшую автономию и право исповедовать все, что они захотят. Налоговый гнет новое центральное правительство, составленное из уцелевших католиков и протестантов, естественно, снизило. Наступили веселые времена «доброго короля Генриха IV», ходившего в заштопанном камзоле и гонявшегося за пригожими девицами даже на седьмом десятке.
В очерке «Киев-город» Михаил Булгаков насчитал ЧЕТЫРНАДЦАТЬ (!) киевских переворотов, выпавших на долю горожан всего за три года революции. Вдумайтесь: четырнадцать! Видите, как человеку повезло! А у нас за последние десять лет всего два. Хотя, кто знает, как дальше пойдет?
Пенсии не платили вообще. Банки, правда, работали. Но с большими перерывами. В Триполье сидел атаман Зеленый. На Куреневку заходил атаман Козырь-Зирка. Временное правительство, Центральная рада, красные Муравьева, немцы (и снова Рада), гетман Скоропадский, Петлюра, снова красные, Петлюра во второй раз, белые, после них обратно красные, поляки и Петлюра в третий раз, красные… «Не было только греков», — утверждал Булгаков. Чего не было — того не было. Греки в то время осчастливили своим вторжением Одессу. Вместе с французами.
Тем, кто ныне впадает в уныние, готов напомнить слова великого Карамзина: «История в некотором смысле есть священная книга народов: главная, необходимая; зерцало их бытия и деятельности; скрижаль откровений и правил; завет предков к потомству; дополнение, изъяснение настоящего и пример будущего.
Правители, Законодатели действуют по указаниям Истории и смотрят на ее листы, как мореплаватели на чертежи морей. Мудрость человеческая имеет нужду в опытах, а жизнь кратковременна. Должно знать, как искони мятежные страсти волновали гражданское общество и какими способами благотворная власть ума обуздывала их бурное стремление, чтобы учредить порядок, согласить выгоды людей и даровать им возможное на земле счастие.
Но и простой гражданин должен читать Историю. Она мирит его с несовершенством видимого порядка вещей, как с обыкновенным явлением во всех веках; утешает в государственных бедствиях, свидетельствуя, что и прежде бывали подобные, бывали еще ужаснейшие, и Государство не разрушалось; она питает нравственное чувство и праведным судом своим располагает душу к справедливости, которая утверждает наше благо и согласие общества».
Что тут добавить? Да и кто я такой, чтобы добавлять что-то к великому Карамзину?
Олесь Бузина
www.buzina.org
Источник: ruska-pravda.com.
Рейтинг публикации:
|
