|
Реета Рятю (Reeta Räty)
Я прожила в Шанхае целый год. После возвращения в Финляндию со мной произошло то, что обычно происходит: возвращаться сложнее, чем бросаться с головой в новое и неизведанное. Шанхай меня поразил. А Финляндия кажется до боли однообразной. Но я стараюсь насладиться этой возможностью и еще некоторое время понаблюдать за Финляндией новыми глазами. После долгого отсутствия родная страна предстаёт в новом свете.
На что похожа Финляндия?
Я сижу на балконе и наблюдаю за тем, что ничего не происходит. Лето кончается, я только что вернулась в Финляндию. В моем доме в Каллио идёт ремонт, поэтому сейчас я живу в Тёёлё. Для меня это шок. Нигде я не встречала такой неторопливости, чистоты – и скуки.
Я вижу блестящие машины, которые едут со скоростью 30 километров в час, останавливаются на светофорах и сигналят о перемене полосы, хотя вокруг никого не видно. Дети сидят в машинах в детских креслах, школьники пристёгнуты к сидениям-подкладкам. Есть велосипедисты и любители скандинавской ходьбы, велосипедные шлемы и техническая одежда. Всё безопасно и практично, разумно и унифицировано, соответствует таможенным требованиям, и, конечно, у каждого на рукаве есть светоотражающая повязка.
Собаки, солнечные очки и корзины для пикника кажутся такими дорогими, что житель Шанхая смог бы прожить на эти деньги несколько месяцев.
Финляндия немыслимо зажиточная страна.
Летними ночами я катаюсь на велосипеде. Хельсинки – это чистый и красивый природный заповедник. Протекающая через Шанхай река Янцзы несёт мусор и дохлую рыбу. Летом Шанхай напоминает горячую влажную сауну, и там всегда сильно пахнет едой, отбросами, машинами, дорожной пылью. В Хельсинки я выхожу из бара и иду искупаться в море.
Нет никаких запахов. Нигде никого нет.
На улице Маннергейма по ночам настолько тихо, что может показаться, что находишься во дворе дома для престарелых.
Всё находится очень близко. Я еду на велосипеде на берег залива Тайваллахти и просто дышу.
И всё же ужасно скучаю по поездке на такси через ночной Шанхай. Дороги там расположены на пяти уровнях, и вокруг - 23 миллиона человеческих судеб. Перспектива – вот что дает Китай.
Я читаю газеты. Вижу маленький, немного испуганный народ, который не понимает, что делать, когда мир вторгается на его рабочие места, улицы, на праздник окончания школы. В газете смотрю на фотографию мужчины, уволенного с бумажного комбината. Нетрудно понять, чем вызваны страхи финнов и их чувство бессилия. Можем ли мы самостоятельно принимать хоть какие-нибудь решения? По крайней мере, мы не хотим всё делать сами.
Уборщиками в редакции работают иностранцы. В девичьей компании мы обсуждаем, чем филиппинская прислуга отличается от эстонской. В магазине "Алепа" иммигранты продают пиво финским алкоголикам.
Финляндия кажется избалованной и заторможенной. Мы - как музейные экспонаты в витринах, мы увязли в тройном представительстве, административных регламентах, в привычке в любой ситуации звать государство на помощь. Мы самонадеянно тешим себя иллюзией, что всем хотелось бы жить в такой замечательной замороженной стране, но им, бедным, не посчастливилось родиться здесь.
Союз частных работодателей утверждает, что нам не хватает конкурентоспособности. Мне кажется, что не хватает желания конкурировать. К чему стремиться, если считаешь себя лучшим? Не пора ли Финляндии отправиться в другие страны учиться, а не учить других?
На любое действие в этой стране необходимо разрешение.
Если кто-то захочет сюда переехать, вопрос решается в полиции.
На муниципальных выборах делают вид, что выбирают для страны направление развития.
Конечно, Финляндия симпатична своей провинциальностью. На пресс-конференции я делаю снимок супруга президента, который в шерстяном свитере баллотируется в городской совет.
Почти каждый день я хожу в сауну. Женщины говорят между собой о счастье, а не о мужчинах. Это тоже так странно: наши жизненные решения находятся в наших руках. Раз уж не привелось родиться на краю рисового поля, то можно подумать над тем, стоит ли продолжать руководить проектом или лучше основать свою фирму.
Мой шанхайский друг говорил, что в его жизни нет уверенности ни в чём, но именно поэтому все возможно.
Китай живёт надеждой. Безопасность Финляндии притупляет.
У нас есть свобода, но разве мы ею пользуемся?
Я карабкаюсь на скалу Линтси. Наверное, не стоит и говорить, что я здесь одна. Чистое небо, пустой горизонт. Если бы я была здесь проездом, я влюбилась бы в Финляндию.
Шанхай – это море огней. Это строительная площадка, которая развернулась без городского планирования. На стенах небоскребов сверкают вечные рождественские огни. Это настолько безумная трата энергии, что остаётся только смеяться.
Финляндия такая умеренная, а Шанхай такой невоздержанный.
Мы с сестрой едем на север. Когда на смену лесам и полям приходят болота, мы знаем, что мы приехали домой.
Дорожные знаки, напоминающие об оленях. Низкорослые березы. Слёзы.
Смотрю из окна автомобиля на Финляндию и думаю о Китае. Китай представляют себе обычно изнемогающим под диктатурой заводом, производящим ширпотреб. Отчасти это правда. Но есть и другое. Например, древняя цивилизация, невиданный общественный эксперимент, свободный рынок, и народ, у которого есть миссия: стать опять сверхдержавой.
После войны в Финляндии построили отличное государство. Здесь едят пасту с авокадо, покупают детям одежду, в которой можно жить в эскимосском иглу, и устраняют нарушения равномерности развития, организуя рабочие группы.
Но что является миссией Финляндии? Что мы собираемся делать дальше?
Я, например, не знаю.
Ремонт заканчивается. Городской район Каллио, эта богемная утопия среднего класса, на самом деле лишает вас всяческой свободы. О хранении велосипедов ТСЖ составило список правил на целую страницу формата А4. В подъезде соседей принято предупреждать, что будет шумно, потому что у нас праздник. Т.е. извините, у нас праздник! Что на это можно сказать?
Собираются запретить курить на балконе – а на защиту детей не хватает денег. Да и как их может хватить, если Финляндия одинаково усердно защищает всё на свете?
"Не садись на подоконник", читаю я объявление на подоконнике почтамта, который как будто специально сделан для того, чтобы на нём сидели.
На рынке Хаканиеми продавец с сожалением отказывается разрезать лосося на куски, потому что тогда рыба будет считаться обработанным продуктом, а на это у них нет разрешения.
Швейцар объясняет, что табак можно купить в гардеробе, потому что иначе пришлось бы купить лицензию на продажу табачных изделий на всех этажах ресторана.
Когда терраса закрывается в половине десятого, нельзя даже докурить сигарету, потому что это Финляндия, и здесь официант кричит клиентам: ЗАХОДИТЕ В ЗАЛ, во имя правопорядка, ЗАХОДИТЕ.
Из окна квартиры я вижу очередь за хлебом Армии спасения. Дети спрашивают, можно ли в Финляндии кататься на скейтборде во дворе. В этой стране мы вообще умеем концентрироваться на важном?
Грядёт жаркий день. Берег Токой и террасы заполняются народом. "Где находятся китайские пьяницы?", - спросил второклассник в Шанхае. В Финляндии об этом не нужно спрашивать. Пьяных можно увидеть везде. Пиво продается везде. Все всё время пьют.
Поразительно, насколько в Финляндии всё пропитано алкоголем.
Если в очереди каждый берёт на завтрак пиво, понятно, что мы находимся в аэропорту Хельсинки-Вантаа.
"Для холодной осени", читаем на рекламе магазина "Алко" в Хаканиеми. На полке стоят бутылки с так называемым "благородным вином".
Ищу в супермаркете неупакованные бутылки пива средней крепости, на вечеринку после крестин. Не нахожу. Сикспаки тоже стали слишком малы. В отделе пива громоздятся ящики, поддоны и огромные пластиковые упаковки пол-литровых бутылок.
Не могу не думать о том, от чего Финляндия пытается убежать с помощью алкоголя.
Я и сама сижу в баре. Вечер достигает такого момента, когда между девушками начинаются признания, утешения, объятия и поцелуи. Мы фотографируемся и планируем поездку в Берлин. Наши заботы - такие мелкие, а наша повседневная жизнь - такая простая. Давайте выпьем ещё по одной. Утром должны быть силы подняться, чтобы включить детям телевизор.
А что, если мы финны – самые счастливые, самые богатые, и именно сейчас у нас самая лёгкая жизнь?
После войны и бедности прошло много времени, а китайцы ещё не пришли.
Оригинал публикации: Helsingin Sanomat
|
