А еще они любят утверждать, что «цена победы» якобы была слишком высока
Последние недели оказались богатыми на скандалы, так или иначе связанные либо с темой Великой Отечественной войны, либо с темой фашизма. Причем в этих скандалах постоянно фигурировали наши либеральные СМИ. Сначала был скандал сопросом «Дождя», потом – скандал с профашистским постом Шендеровича...
А что в это время делали те СМИ и элитные группы, что поддерживают «Дождь» и «Эхо Москвы»? Они предприняли своего рода контрманевр, обвинив министра культуры Владимира Мединского в том, что он в эфире того же «Эха Москвы» якобы назвал лжецом Даниила Гранина, якобы доказавшего, что руководители обороны Ленинграда во время поголовного голода поедали специально для них изготовленные пирожные.
Обвинял ли Мединский Гранина во лжи? Похоже, все-таки не обвинял. Обвиняют ли его в том, что он обвинил Гранина? Обвиняют. И, главное, кто? Все те же, кто защищает украинских неонацистов, латвийских эсэсовцев, телеканал «Дождь» и радиостанцию «Эхо Москвы» с такими узнаваемыми лицами, как Шендерович и его коллеги.
Скандал с якобы имевшими место обвинениями разгорелся только сейчас – в десятых числах февраля. Эфир же был 31 января. То есть десять дней никто ничего не замечал. Такое впечатление, что вспомнили о нем только тогда, когда одну волну поднятых их клиентурой скандалов нужно было заглушить другим скандалом.
Когда-то фашисты укрывались от огня противника за спинами женщин, детей и стариков. И когда они начинали терпеть поражения (даже на захваченных ими территориях, ибо не могли справиться с партизанами), они убивали заложников – все тех же женщин, детей и стариков.
Кого избрал мишенью Шендерович, пытаясь нанести удар по Олимпиаде, Путину и России? Девочку-фигуристку Юлию Липницкую, которой нет и шестнадцати лет. Любе Шевцовой было на год больше, Зое Космодемьянской – на два.
Кем заслонили Шендеровича его патроны, отвлекая внимание от его хамства? Пережившим блокаду ветераном-писателем, 95-летним Даниилом Граниным, которого искусственно поставили в центр сконструированного скандала, нужного для переключения внимания со своих скандалящих клиентов.
В интервью «Новой газете» Даниил Гранин сказал в отношении варианта сдачи Ленинграда практически то же самое, о чем говорил и Мединский, – что сдавать Ленинград было нельзя:
«– Предполагалось всех евреев и коммунистов в городе уничтожить, женщин вывезти на Восток, мужчин переписать и сформировать трудармию.
– То есть капитуляция не только никого не спасла бы, но...
– Да, по ее результатам все оказалось бы еще страшнее – плюс, конечно, бесчестье. Вот почему я не принимаю саму формулировку этого пресловутого вопроса».
То есть как минимум в этом вопросе у Мединского и Гранина единая позиция. Один ни в чем не мог обвинять другого.
В передаче, которую вел соратник Шендеровича Дымарский, обсуждалось многое: учебник истории, договор о ненападении 1939 года, ход военных действий начала войны. Большую же часть передачи обсуждали судьбу Ленинграда и провокацию «Дождя».
За время передачи Дымарский перебил Мединского более 50 раз. При этом всего Мединский брал слово 122 раза. То есть Дымарский перебивал его на каждом втором включении.
Из беседы, в распечатке насчитывающей 52 000 знаков и почти 8000 слов, фамилия «Гранин» прозвучала два раза – и в обоих случаях ее произнес Дымарский. Мединский фамилию Гранина не упоминал ни разу. Но Гранину сказали, что Мединский объявил враньем чуть ли не все его книги.
О чем говорит Мединский? О том, что разговор о пирожных, которыми объедался Жданов, – это фантазия. Дымарский утверждает, что свидетельства этого раскрыл и опубликовал Гранин. Мединский утверждает, что этого не было, что это вранье. Причем он не говорит, что Гранин врет: он говорит, что ложны утверждения Дымарского. Более того, о том, что это ложь, Мединский говорит еще до упоминания фамилии Гранина, но Дымарский, постоянно перебивая его, настойчиво вставляет фамилию «Гранин» – и добивается соседства нужных слов, после чего сразу же теряет интерес к этому сюжету и резко меняет тему.
Почему все это было нужно? Потому что утверждение, что лжет Дымарский, не могло бы вызвать скандала. Во-первых, потому что он никому не интересен. Во-вторых, потому, что практически никто в этом и так не сомневается. Нужно было обернуть утверждение о лжи Дымарского утверждением о лжи кого-либо, кого значительная часть общества уважает.
Гранин подходил для этого почти идеально: участник блокады, ветеран, популярный писатель и, главное, ленинградец. Оскорбление ленинградца сегодня воспринимается как оскорбление Ленинграда. Оскорбление солдата Великой Отечественной – как оскорбление всей страны. Оскорбление пережившего блокаду – как оскорбление всех, ее не переживших.
Тогда, в ту войну, фашисты наносили удары по детям и старикам, гоня их перед собой, когда шли в атаку. Сегодня их последователи делают то же самое. Просто фашизм изменил формы: сегодня он бьет не прикладом автомата в лицо, а по памяти и святыням.
В какой-то момент Дымарский честно сказал: «Я – журналист, я задаю вопросы, я же не ищу ответы». Тот, кто прочитает распечатку интервью, поймет, почему он более 50 раз перебивал Мединского: потому что его не интересовали ответы последнего.
Почему против Мединского ведут постоянную войну? Потому что он эти ответы дает, и есть много тех, кому они не нравятся. А у него хватает упорства настаивать на том, чтобы эти ответы были такими, какие он считает правильными, а не такими, какие нравятся оппонентам страны.
Однажды Матвей Ганапольский сказал о своих коллегах с «Эха Москвы» примерно следующее: «Мы, как гномы, делаем свое дело. Наше дело – провокации». Только гномы в соответствующих сказках обычно заняты другими, более полезными делами. Они – специалисты в механике и производстве, что-нибудь куют, мастерят. А вот Ганопольский и очень многие другие его коллеги на «Эхе Москвы» (и не только) заняты тем, что мелко кусают – как клопы. Поэтому, пожалуй, точнее говорить о них не как о гномах, а как о клопах-провокаторах.
Всю передачу «Цена Победы» Дымарский свел к одному – что «цена победы» была слишком высока. «Слишком высока» – это значит, что сама Победа этой цены не стоила. А если не стоила – значит, лучше было не побеждать, а покориться и сдаться. И никакого «А нам сейчас нужна одна Победа. Одна на всех, мы за ценой не постоим». Это не для тех, кто работает на «Эхе».
Победа тогда становится Великой, когда оплачена великой ценой. Если бы Германию летом 1941 года разгромили в те же сроки, в какие летом 1945 года разгромили Японию, то победу над Гитлером ценили бы не больше, чем сейчас ценят победу над Японией.
Акцентировка вопроса цены – это способ принизить эту Победу и попытка утвердить логику, согласно которой высокая цена за Победу снижает ценность последней или вообще ее обесценивает. Цена, отданная за Победу, – это и есть ценность Победы.
Но для тех, кто считает цену Победы слишком высокой, лучше было бы, чтобы страна не побеждала фашизм, а чтобы фашизм победил страну. Для них фашизм – это вообще лучше, чем Победа. Это, кстати, и называется оправданием фашизма.
…А самое главное в том споре по поводу Жданова, который вели Дымарский с Мединским, – это то, что первый сумел не дать сказать второму, что Жданов действительно не объедался пирожными, потому что он их не ел. И не мог есть, даже если бы их для него действительно выпекали: у него был диабет.
