Ответы на вызовы. Экономист Андрей Бунич: «Пора отрешиться от догм 90-х годов»
|
«Голландская болезнь», «ресурсное проклятье» – такие ярлыки нацепили российской экономике либеральные экономисты. Послушаешь их, так она обречена на вечное научно-техническое отставание, никогда не станет цивилизованной, ей суждены всяческие неурядицы… И всё потому, что наша страна… располагает огромными сырьевыми запасами. Особенно усердствуют в подобных оценках «эксперты» из Центра развития НИУ-ВШЭ. Сегодня с ними полемизирует президент Союза предпринимателей и арендаторов России Андрей БУНИЧ.
|
|
– Андрей Павлович, неужели высоким темпам экономического развития противопоказано наличие значительных природных ресурсов? Но именно из-за этого – неизлечимой «голландской болезни», – если верить иным вашим коллегам из Высшей школы экономики, наш обрабатывающий сектор отстает в своём развитии не только и не столько от добывающего сектора, сколько от сектора услуг, где в значительной степени и аккумулируется сырьевая рента.
– Для начала давайте выясним, что же такое «голландская болезнь». Если этот общественный фактор сродни природному, тогда и в самом деле только придётся развести руками…
Но спешу вас успокоить. На самом же деле – это произведение рук человеческих. Точнее, продукт ангажированного сознания.
Данный термин возник в своё время в Голландии в 1970-е годы, когда там открыли месторождение газа. Эта страна стала его экспортёром, национальная валюта – гульден – начала укрепляться. В экономике возник перекос: капитал устремился в новый сектор, зарплаты в нём возросли, а обрабатывающая промышленность стала загибаться. Издержки в ней и других секторах выросли и перестали быть конкурентоспособными на мировом рынке.
– Но откуда возник этот рост издержек? Разве работа в этих секторах стала более трудоёмкой?
– Дело в том, что с укреплением, то есть удорожанием национальной валюты всё в стране становится дороже. Экспортный сектор пока ещё выдерживает такие нагрузки, а другие сектора, работающие на внутренний рынок, – уже нет. Им становится выгоднее завозить продукцию из стран, где сравнительно дешёвая валюта. Импорт начинает вытеснять продукцию собственного производства. Инвестиции идут в основном в экспортный сектор. В нём фактически надувается «флюс». Эти процессы и пошли в Голландии. Их тогда связали с сырьевым фактором.
Однако с тех пор появилось много исследований процессов в области мировой торговли, международного разделения труда и особенностей экономической интеграции различных стран в глобальную экономику. И теперь «голландскую болезнь» можно рассматривать как частный случай ситуации, которая в науке получила название «эффект Балассы-Самуэльсона». В рамках этого эффекта, открытого венгерским и американским экономистом, укрепление валюты объясняется ростом производительности в торгуемом (то есть открытом для международной конкуренции) секторе экономики – tradable.
Вовсе не обязательно, что этот сектор является сырьевым. Конкурентный (торгуемый) сектор может развиться по разным причинам: например, в результате технологических достижений, если в данной стране и отрасли произошло резкое увеличение производительности труда и повысилась конкурентоспособность товаров на мировом рынке. Определяющую роль способен сыграть также коньюнктурный рост цен на те компоненты, которые производятся в этом государстве в рамках международного разделения труда. Допустим, что какая-то страна специализируется на выпуске определённого продукта и резко увеличивает его поставки на мировой рынок. В этом секторе также начинают расти зарплаты; в народном хозяйстве в связи с изменением структуры внешней торговли наблюдаются уже названные перемены.
Так что возникновение таких секторов возможно в любой отрасли. В Юго-Восточной Азии сырья нет вообще, но там конкурентным преимуществом явились низкие трудовые издержки. Рывок тамошних «тигров» обеспечило производство электроники, одежды, товаров ширпотреба. Конкурентным преимуществом может оказаться географическое положение страны, например, привлекательные транспортные артерии. Бывают климатические преимущества – некоторые страны специализируются на предоставлении курортно-туристических услуг…
Вырвавшийся вперед торгуемый (экспортный) сектор увлекает за собой сервисный сектор, в котором тоже повышается зарплата, растут цены; всё это влияет на повышение курса валюты. Получается, что любое конкурентное преимущество страны при выходе на мировой рынок (будь то производительность труда, трудовые издержки, наличие сырьевых ресурсов, география, климат) вызывает одинаковый эффект по Балассе-Самуэльсону. Так что кроме «ресурсного проклятья» мы легко найдём «курортное проклятье», «транспортное проклятье» или – что совсем смешно – «проклятье высокой производительности» и «проклятье дешёвой рабочей силы».
Как видим, между этим эффектом и сырьевым сектором никакой связи не существует. Эффект имеет место в любом случае, если в стране есть какой угодно экспортный сектор, существенный для масштабов данной экономики. Немедленно возникают определённые закономерности, а именно – укрепление валюты, рост зарплат, рост цен, рост удельного веса сервисных отраслей, рост импорта и подрыв других отраслей, не входящих в торгуемый сектор. Если развиваются негативные процессы, то их необходимо нейтрализовывать с помощью специфических инструментов налогово-бюджетной и кредитной политики.
Если же негатив продолжает преобладать, значит, эти инструменты не были задействованы или применялись плохо.
– Так что «ресурсное проклятье» – вовсе не неизбежность?
– На самом деле оно возникает там, где проводится неправильная экономическая политика, где государство не воздействует на упомянутые закономерности, тенденции, факторы, не работает с ними. Понятное дело: если болезнь не лечить, то она разовьётся. Но этого может и не произойти, и дела пойдут на поправку, если заняться лечением с помощью определённых методов. Допустим, при помощи налоговых льгот, бюджетных инвестиций можно стимулировать развитие отраслей, которые подвергаются ущербу.
Скажем, вы спрогнозировали, что национальная валюта будет укрепляться. Значит, нужно не допускать этого, контролировать эмиссию. Нам следовало бы идти по пути Китая, который конвертировал юань не до конца. Однако Россию усиленно толкали – как внешние, так и внутренние «доброжелатели» – к полной конвертации рубля (открытому счёту движения капиталов). В результате мы получили полностью нефтезависимую валюту. Рост курса рубля стал коррелироваться с ростом доходов от реализации нефти на все 100 %! Растёт нефть – укрепляется рубль. Он может укрепляться даже быстрее. Но сама нефть здесь ни при чём! Все дело в неправильной политике, или, скажем так, рукотворной деятельности бывших денежных властей – министра финансов Кудрина и руководства Центробанка во главе с Сергеем Игнатьевым. Мне кажется, что она проводилась умышленно.
– С какой целью?
– Чтобы международные спекулянты извлекали прибыль из российской экономики.
– Каким образом?
– Если у вас стабильный курс рубля, и вы его не корректируете в соответствии с критериями сравнительной конкурентоспособности, разрешаете любые операции с капитальным счётом, то большего спекулянтам и не надо. Они видят, что нефть дорожает, покупают рубли, на них приобретают российские акции, которые дорожают. Потом продают их, быстро по выгодному курсу меняют рубли на доллары и вывозят их из страны.
Существующая в стране инфляция ещё более «укрепляет» рубль. Национальным производителям трудно работать на внутренний рынок в таких условиях, когда внутренние издержки растут. Поэтому эти отрасли надрываются, но растёт импорт. Зато международным спекулянтам – благодать. Вкладываешь миллион долларов, меняешь по курсу 30, получаешь 30 миллионов рублей. На них покупаешь акции (они вырастают в цене до 50 миллионов рублей). Тогда продаёшь – и если в этот момент курс 25 рублей за доллар, то «на выходе» получаешь уже 2 миллиона долларов.
Откуда взялась эта прибыль? Из нашей российской экономики. Западные коммерсанты высосали из неё соки и перевели деньги к себе. Такой стандартный механизм обкрадывания развивающихся стран применялся в Юго-Восточной Азии и Латинской Америке.
– И тем не менее, заместитель министра финансов Алексей Моисеев, доказывая наличие в ограниченной форме «голландской болезни» в российской экономике, заметил: «Если бы не ответственная (!) денежно-кредитная и бюджетная политика, ситуация была бы гораздо хуже». Вы говорите о злом умысле, а они о себе вот какого высокого мнения.
– Конечно, политика эта «ответственна» с точки зрения обслуживания международных спекулянтов. Тех, кто якобы вложил деньги в российскую экономику, а потом вывез их вместе с «маржой», размер которой соотносим с «инвестициями». На самом деле именно пассивность нашей денежно-кредитной политики, подчинённость её интересам глобальных махинаторов и приводит к тому, что возникает, по мнению либералов, «ресурсное проклятье» или «голландская болезнь». Если бы в экономике проводилась активная денежно-кредитная политика, международные спекулянты признали бы её безответственной, поскольку бы не знали, какой будет курс рубля, не могли бы проделывать финансовые аферы, «надувать пузыри» и выводить из страны прибыль. Тогда они бы очень расстроились. Кстати, в Китае у них нет такого раздолья, как в России – делай, что хочешь. Хотя и там они пытаются обходить препятствия и что-то вывезти…
Благодаря росту цен на нефть мы получаем прибыль, но из-за укрепления, «утяжеления» рубля теряем гораздо больше. Допустим, в течение года цена на нефть выросла на 10 долларов. Доллар нефти даёт российскому бюджету 70 миллиардов рублей. Итого мы получили 700 миллиардов рублей. Допустим, что в это же время курс рубля вырос на 10%. Поскольку общие бюджетные расходы России около 20 триллионов рублей, такое «укрепление рубля» утяжеляет наши расходы в валюте на 2 триллиона рублей. Итого: получили 700 миллиардов рублей, потеряли 2 триллиона рублей. То есть почти в 3 раза больше. И к этому привёл рост цен на нефть.
Чтобы избежать этого, нужно использовать контрмеры. Даже Международный валютный фонд допускает контроль некоторых капитальных операций, чтобы предотвращать спекуляции. Мы же в России не делаем даже того, что предпринимают Южная Корея и Бразилия с целью блокировки вывоза капитала. Поэтому потеряли огромные средства из-за спекулятивных операций на фондовом рынке, рынке недвижимости, «отсосе денег», прямом оттоке капитала.
Существует ещё один источник, который не использовали наши денежные власти в начале 2000-х, из-за чего страна понесла финансовые потери. Они не ввели налог на прирост стоимости акций, с помощью которого в США полностью закрыли дефицит бюджета в 1990-е годы. У нас же за 8 лет стоимость акций выросла в 25 раз. То есть кто-то получил баснословные деньги и ничего не заплатил с этого. А собственно, почему? Если уж Кудрин и Игнатьев дали спекулянтам на откуп финансовую систему, то хотя бы налог с них взяли бы! Сделали бы так же, как друзья Кудрина и Чубайса, Рубин и Саммерс – тогдашние руководители Минфина США из администрации Клинтона. Это принесло бы нам, как минимум, 200–300 миллиардов долларов налогов в бюджет.
Но наши денежные власти только помогли спекулянтам, которые отсосали всю выручку – нефтяные деньги, сделали так, чтобы они не были инвестированы в Россию. Создали мнимоустойчивую денежную систему, чтобы не мешать ей ни налогами, ни резервированием, ни пресечением спекулятивных операций и создания «пузырей». Нейтрализацией негативных эффектов мировой торговли, раздувания сервисного сектора и бурного роста импорта – они не занимались этим принципиально. Вот почему настоящее «ресурсное проклятье» в России заключается не в природных ресурсах, а в либералах. Они сделали всё возможное, чтобы наши природные богатства нам ничего не принесли. Не ресурсы виноваты, а те, кто отправил российские деньги за пределы страны.
Центральный банк самоустранился от развития ситуации и сделал вид, что ничего сделать не может. Дескать, у нас якобы свободно плавающий курс рубля. Конечно же, он не является таким. ЦБ спокойно наблюдал, как вырастал курс, надувался денежный «пузырь», который время от времени надо частично прокалывать. Последний раз это сделали в 2008 году, что вызвало девальвацию; после чего он ещё больше надулся. Никто не знает, когда это произойдёт в следующий раз.
Между тем, CША, Евросоюз, Япония внимательно следят за изменением паритета покупательной способности по отношению к другим странам. Они не дают курсу национальной валюты односторонне меняться: сразу же начинают денежную интервенцию. Если же мы начнём делать что-то подобное, они будут нас обвинять. В том, что мы «добиваемся одностороннего преимущества в торговле».
«Сырьевое проклятье» – это своего рода сказка, чтобы дурачить граждан нашей страны. Несколько лет назад какие-то подручные госдепартамента США развили в книге теорию «сибирского проклятья» России. Наличие огромной территории, насыщенной природными ресурсами, является, оказывается, «проклятьем». Ну разве не нелепость? Любому здравомыслящему человеку это кажется самоочевидным. Но какое дело этим господам до здравого смысла, если они преследуют вполне конкретные политические цели?
– И так, успешное развитие сырьевого сектора не противоречит задаче по созданию нормальной, здоровой экономики...
– Безусловно. Такие страны, как США, Канада, Австралия, Норвегия, обладая природными ресурсами, наряду с сырьевым сектором параллельно развивают и другие отрасли. Одно не мешает другому, – если проводится правильная политика, когда выручка от дохода сырьевого сектора направляется в образование, здравоохранение, используется для создания новых технологий и повышение уровня человеческого капитала. В Объединённых Арабских Эмиратах, например, создали туристическую отрасль. То есть инвестировали полученную выручку. И теперь уже нельзя сказать, что экономика этой страны держится только на энергоресурсах.
Да, я согласен: когда искусственно разгоняется экономический рост, то в этот момент надо предпринимать какие-то шаги: скажем, повышать налоги или делать запасы в бюджетные фонды. Если такие шаги не были предприняты – значит, налицо допущенные ошибки. Но при чём здесь «голландская болезнь»? Это рукотворные действия либеральных министров. Именно они допустили «процикличность бюджетной политики» – когда расходы росли в период развития и сокращались при стагнации. Именно они противились вложению средств в инфраструктурные проекты, когда средства ещё позволяли это делать.
– Помнится, в то время наиболее избитый довод либеральных экономистов заключался в их нежелании «увеличивать инфляцию»…
– Именно так. Хотя речь шла не просто об инфраструктурных, а коммерчески окупаемых проектах, в том числе и в сырьевом секторе. Если бы в то время были сделаны соответствующие заделы, то некоторые из этих проектов начали бы уже давать отдачу. Тогда можно было бы инвестировать сотни миллиардов долларов, а сегодня они бы уже возвращались… К сожалению, теперь не те финансовые возможности.
– Диверсификация экономики практически не состоялась, доля сырьевого сектора в российском экспорте не сократилась, а даже несколько возросла – и опять всё списывают на «голландскую болезнь»…
– Когда либералы говорят про диверсификацию, то они почему-то подразумевают, что она должна произойти в результате развала сырьевого сектора. Вот их сценарий: сырьевой сектор «загнулся» – его доля в бюджете и ВВП уменьшилась – ура! У нас началась диверсификация.
Естественно, это глупость. Наоборот, я убеждён, что необходимым условием диверсификации станет первоначальное увеличение удельного веса сырьевого сектора в народном хозяйстве. Бюджет должен наполняться во всё большей степени за счёт сырьевых отраслей. А это невозможно, если мы не будем вкладывать в них средства и получать доходы. Иначе не найдём источников для развития других секторов, для того, чтобы обрабатывающая промышленность, машиностроение, сельское хозяйство стали на ноги. Это же абсолютно логично. Только так можно освободить от налогов необходимые нам отрасли на переходный период до их восстановления, создать фундамент для устойчивого развития. Только так можно добиться диверсификации. Если же начнём «доить» эти сектора до того, как они «вырастут», то окончательно их добьём. Вот почему на переходный период сырьевые отрасли должны быть в бюджете основными.
Вот почему, не побоюсь сказать, самыми выгодными вложениями в России будут инвестиции в нефть, газ, другие сырьевые отрасли. Причём вкладывать необходимо туда, где в максимальной степени выгодно.
– Говорят, что зависимость экономики от экспорта природных ресурсов ослабляет стимулы для развития обрабатывающих отраслей и создания новых технологий. В первую очередь-де деградируют наиболее динамичные наукоёмкие отрасли. Но примеры из практики свидетельствуют о другом. Реализация «Роснефтью» проектов, подобных шельфовому проекту на Сахалине, приводит к развитию инфраструктуры регионов – строительству портов, объектов электроэнергетики, автомобильных и железных дорог, созданию десятков тысяч новых рабочих мест…
– А почему бы не поручить развитие Дальнего Востока крупным сырьевым компаниям? Они заинтересованы в этом. На мой взгляд, такой подход был бы куда более оптимальным, чем искусственное создание на пустом месте корпорации, которой будет дано такое поручение. Ведь «Роснефть», «Газпром» и другие компании вполне в состоянии представить план развития региона с учётом своих проектов. Именно Дальний Восток и Восточная Сибирь привлекательны для них и других энергетических компаний, которые способны принять активное участие в этом деле. Средства Фонда национального благосостояния, вложенные в данные проекты, уж точно дадут стопроцентную отдачу.
Энергетические компании, которые займутся ими, должны иметь специальные налоговые льготы. Я уверен, что они справятся с созданием инфраструктуры, потому что знают, что необходимо данному региону. Это можно видеть на примере той же «Роснефти». Поднимутся и научно-технологические отрасли, занятые обслуживанием сырьевых отраслей.
– Некоторые либеральные политологи утверждают: чем больше запасы природных ресурсов, тем меньше шансов, что в стране будет демократический режим. Дескать, такие страны имеют тенденции быть в большей степени тоталитарными, коррумпированными и плохо управляемыми, чем другие. Есть ли здесь прямая связь?
– Прямой связи здесь нет. Она надуманная. История – даже нынешнее время – предоставляет огромное количество различных вариантов взаимодействия природных ресурсов, коррупции и авторитарных режимов.
В Саудовской Аравии, Объединённых Арабских Эмиратах действительно есть природные ресурсы, но там нет демократии. Но в то же время демократия может быть полностью коррумпированной. И располагать природными ресурсами. Такие примеры существуют в Африке и Латинской Америке.
Если следовать логике приверженцев теории «голландской болезни», то располагающие большими природными ресурсами США, Канада, Австралия и Норвегия должны иметь авторитарные режимы. Но этого про них не скажешь.
Между коррупцией и авторитарным режимом тоже нет прямой связи, через запятую их писать не надо. Есть много коррумпированных и не авторитарных стран. А есть много стран авторитарных, но не коррумпированных – такая ситуация была, в частности, в Советском Союзе в сталинское время. А бывают режимы и авторитарные, и коррумпированные.
Попытка увязать наличие природных ресурсов с характером и образом политического устройства столь же надумана, как стремление приписать «голландскую болезнь» и «ресурсное проклятье» государствам с большими сырьевыми запасами.
Действительность куда сложнее – как в политике, так и в экономике. Пора это уже понять либеральным экономистам, которые по-прежнему мыслят догмами 1990-х годов.
Источник: file-rf.
Рейтинг публикации:
|
