Как ни пытались, начиная с Просвещения и до наших дней, отделить историю государств от истории Церквей, сделать это не удается. Чья власть, того и вера. Но и обратное верно: чья вера, того и власть. Церкви всегда были политическими институтами. Даже в атеистическом Советском Союзе православие было главной национальной религией, а Русская православная церковь — политическим институтом. Но главное в том, что Церковь являлась и остается одним из главных государствообразующих институтов России. И одновременно — интеллектуальным сообществом, в рамках которого родилась, развивалась и достигла недостижимых высот русская культура.
Стать наравне с другими, оставаясь самими собой, — без особого национального духа и стиля (не в смысле моды), которые всегда связаны с национальной религией, это невозможно. Смыслы, цели, и рамки национального духа и стиля в России, для русских и для других ее народов, задавало и хранило православие. Наконец, не существует на Земле института, который был бы лучшим, чем традиционные религии и церкви, хранителем моральных законов, уберегающих человечество от самоуничтожения. Для России и русских это православная церковь. Не уголовный же кодекс.
Вот юбилей чего мы, верующие и неверующие, те, кто понимает и ценит все перечисленное, отмечали в последние дни июля. Юбилей зарождения и построения нашей истории, нашего государства, независимости, культуры, нашей психологии и духа. А отнюдь не просто юбилей введения в христианство князем Владимиром группы его соплеменников-язычников. Кстати, я человек неверующий. Но я человек и гражданин Русской православной цивилизации. Посему и дорога мне наша Церковь, отмечавшая не свой собственный 1025-летний юбилей, а юбилей каждого из нас и России в целом.
Кто-то спросит: нужно ли было отмечать его так широко и помпезно? Психология людей, задающих этот вопрос, мне хорошо знакома. Это как раз те, кто собственный юбилей отмечает как вселенское событие, залезая в долги, а то и в государственный карман. А к 20-летию своей конторы обклеивают весь город плакатами и хлопочут, чтобы получить хоть какой-то орденок от Отечества, до того не слишком чтимого. И еще те, кто советует России отказаться от чрезмерных расходов на охрану границы, ибо «мир глобален и все границы есть анахронизм», но, получив землю в собственное владение, обносят ее трехметровым забором, оснащенным видеокамерами, и нанимают роту охранников.
Кстати, а какая такая особая широта? Значительная часть отечественного правящего класса, скрытно давно уже от России отрекшаяся, этот юбилей не заметила вообще. Участие в торжествах сотен тысяч верующих во многом объясняется, бесспорно, уместным и не искусственным, но искусным ходом с перемещением в Россию, а затем в Киев и Минск, креста Андрея Первозванного. Разве видели мы какие-то стихийные или организованные массовые народные сходы и гуляния? Разве ньюсмейкеры отечественной общественной мысли так уж много фундаментального написали к юбилею? Нет, соразмерного дате ни участия, ни ликования, ни публичного обсуждения не было. И об этом нам стоит задуматься.
Стало ли празднование политическим событием? Боюсь, и тут мы должны дать отрицательный ответ. А если и стало, то только в том смысле, что в очередной раз продемонстрировало: нынешнее Смутное время на просторах Исторической России не только не кануло в прошлое, а, скорее, близится к своей кульминации. Прошедшие в Москве, Киеве и Минске торжества не собрали, как планировалось, в историческом центре отмечаемого события, то есть в Киеве, президентов России, Украины и Беларуси. Александр Лукашенко по каким-то причинам, публично не оглашавшимся, в Киев не приехал. То есть вера верой, а политика врозь.
Совпавший по времени с юбилеем момент выбора Виктором Януковичем исторического для Украины решения — останется ли она в политическом союзе с православной Россией или войдет на правах младшего члена во все более секуляризирующийся Евросоюз, созданный отнюдь не православными странами, с его всеобщей стандартизацией, гомосексуализацией и тотальным контролем со стороны Вашингтона, — этот выбор стал на фоне пышности торжеств и одухотворенной риторики тем, о чем, дабы не портить обедню, лучше вообще не упоминать. Хотя ясно, что решение-то в пользу «европейской мечты» и католического меньшинства своей страны Януковичем уже принято. Что сенсацией не является: политическое униатство как принцип выживания украинской элиты — явление слишком хорошо известное.
Патриарх Кирилл говорил в дни торжеств, что за прошедшие с празднования тысячелетия Крещения Руси 25 лет случилось возрождение христианства в России, по сути — его воскресение. В этом много правильного. Но не будем забывать, что на большинстве европейских языков название Русской православной церкви звучит как церковь ортодоксальная, то есть, в обыденном и все более распространяющемся понимании, замшелая, консервативная, даже реакционная. И точно так же — отрицать это невозможно — относятся к современному русскому православию многие в среде тех, кто определяет общественное мнение нынешней России, особенно молодежи.
Менять историческое имя столь древнему институту, конечно, непристойно и не следует, но обновляться Церкви нужно. Хотя бы потому, что надо конкурировать с массовой культурой, разрушающей все культурные коды России как православной цивилизации. Без создания при РПЦ мощного интеллектуального центра, программу такого обновления выработать не удастся. И тон в этом должны задавать не любители рок-музыки в рясах и не рок-музыканты, захаживающие в храмы в промежутках между концертами. Религиозная мысль России должна соединиться с мыслью политической. Содержание и формы такого обновления — тема отдельного разговора.
