От редакции. Александр Сергеевич Пушкин умер от ран 29 января 1837 г., в день памяти сщмч. Игнатия Богоносца и свт. Лаврентия, епископа Туровского. Однако в то время разница между юлианским и григорианским календарем составляла 12 дней, и по григорианскому календарю Пушкин умер 10 февраля. Наша безбожная интеллигенция до сих пор отмечает день памяти 10 февраля. Печально, что на поводу у безбожной интеллигенции и чиновников идут и благонамеренные русские люди и даже священники. В наше время сплошь и рядом служатся панихиды именно 10 февраля (28 января по юлианскому календарю), т.е. в тот день, когда Пушкин был еще жив. Более того, родилась даже благочестивая легенда о том, что, мол, Пушкин неслучайно умер в день памяти прп. Ефрема Сирина, которого Церковь чтит именно 28 января. Между тем, в день памяти автора знаменитой покаянной молитвы, которую столь мастерски поэт переложил на стихи, Пушкин был жив! Так календарная путаница приводит к откровенной несуразице.
* * *
Живи Александр Сергеевич в наше время, он наверняка заслужил бы обвинения в «квасном патриотизме», «нетолерантности» и «ксенофобии». Возможно, его даже зачислили бы в «коммуно-фашисты».
Не верите? Читайте Пушкина!
Пушкин против Франции и Америки
За два года до смерти, в заметке «Об истории поэзии Шевырева» Александр Сергеевич писал: «...Франция, средоточие Европы... Народ властвует в нейотвратительною властию демократии».
Именно так Пушкин, которого император Николай I называл «самым умным человеком России», отзывался о самой блистательной демократии современной ему Европы. Не лучше было его мнение о государственном устройстве Соединенных Штатов Америки. В критической статье о мемуарах Джона Теннера Пушкин отметил: «...С некоторого времени Северо-Американские Штаты обращают на себя в Европе внимание людей наиболее мыслящих... Но несколько глубоких умов в недавнее время занялись исследованием нравов и постановлений американских, и их наблюдения возбудили снова вопросы, которые полагали давно уже решенными. Уважение к сему новому народу и к его уложению, плоду новейшего просвещения, сильно поколебалось».
Диагноз, который Пушкин поставил Америке, выглядит неутешительно: «Большинство, нагло притесняющее общество; рабство негров посреди образованности и свободы; родословные гонения в народе, не имеющем дворянства; со стороны избирателей алчность и зависть; со стороны управляющих робость и подобострастие; талант, из уважения к равенству, принуждённый к добровольному остракизму; богач, надевающий оборванный кафтан, дабы на улице не оскорбить надменной нищеты, им втайне презираемой: такова картина Американских Штатов, недавно выставленная перед нами".
Возмущали Пушкина и «отношения Штатов к индийским племенам, древним владельцам земли» - по его словам, это была «явная несправедливость, ябеда и бесчеловечие американского Конгресса».
Пушкин против гламура
В 1834 году Пушкин писал о французских сочинителях, романами которых зачитывалась русская знать и образованный слой мещанства: «Легкомысленная и невежественная публика была единственною руководительницею и образовательнецею писателей. Когда писатели перестали толкаться по передним вельмож, они в их стремлении к низости обратились к народу, лаская его любимые мнения или фиглярствуя независимостью и странностями, но с одной целью: выманить себе репутацию или деньги. В них нет и не было бескорыстной любви к искусству и к изящному. Жалкий народ!»
За многие годы до появления боевиков, мелодрам и телесериалов Пушкин скорбел о соотечественниках, которые становились добычей современных ему мошенников от гламура.
«Явилась толпа людей темных с позорными своими сказаниями, но мы не остановились на бесстыдных записках Генриетты Вильсон, Казановы и Современницы, - возмущался он. - Мы кинулись на плутовские признания полицейского шпиона и на пояснения оных клейменного каторжника...»
Неудивительно, что Пушкин был сторонником жесткой цензуры.
Пушкин против свободных СМИ
В письме Бенкендорфу от 1830 года Пушкин написал о европейской прессе. Написал, как бы сейчас сказали, нетолерантно. (В статьях того времени Россию клеймили за подавление Варшавского бунта.)
«Озлобленная Европа нападает покамест на Россию не оружием, но ежедневной бешеной клеветою», - утверждал Александр Сергеевич. И уговаривал Бенкендорфа: «Пускай позволят нам, русским писателям, отражать бесстыдные и невежественные нападки иностранных газет».
«Свободная печать» всегда раздражала поэта. Отсюда его постоянные мысли о том, что информационный беспредел должен быть ограничен.
«Разве речь и рукопись не подлежат закону? - удивлялся Пушкин. - Всякое правительство в праве не позволять проповедовать на площадях, что кому в голову придёт, и может остановить раздачу рукописи, хотя строки оной начертаны пером, а не тиснуты станком типографическим. Закон не только наказывает, но и предупреждает. Это даже его благодетельная сторона».
А вот еще одно интереснейшее высказывание: «Я убежден в необходимости цензуры в образованном нравственно и христианском обществе, под какими бы законами и правлением оно бы ни находилось. Что составляет величие человека, ежели не мысль? Да будет же мысль свободна, как должен быть свободен человек: в пределах закона, при полном соблюдении условий, налагаемых обществом».
Пушкин, что любопытно - сам настрадавшийся от цензуры, иногда прямо взывал к ней: «Не должна ли гражданская власть обратить мудрое внимание на соблазн нового рода, совершенно ускользнувший от предусмотрения законодательства?»
Пушкин против правозащитников
В начале 19 века в России было уже немало людей, одураченных западной (масонской) пропагандой того времени. Пушкин понимал всю опасность этого явления. Он утверждал: «Гордиться славою своих предков не только можно, но и должно; не уважать оной есть постыдное малодушие».
«Европа в отношении России всегда была столь же невежественна, как и не благодарна», - писал поэт.
«Хотя лично я сердечно привязан к государю, я далеко не восторгаюсь всем, что вижу вокруг себя, - говорил Пушкин. - Как литератора - меня раздражают, как человек с предрассудками - я оскорблен, - но клянусь честью, что ни за что на свете я не хотел бы переменить отечество, или иметь другую историю, кроме истории наших предков, такой, какой нам Бог её дал».
Борцы за либеральные западные ценности вызывали у поэта негодование.
«Простительно выходцу не любить ни русских, ни России, ни истории её, ни славы её, - говорил Александр Сергеевич. - Но не похвально ему за русскую ласку марать грязью священные страницы наших летописей, поносить лучших сограждан и, не довольствуясь современниками, издеваться над гробами праотцев».
За много лет до демократических российских СМИ Пушкин с презрением отзывался о космополитах-«перемётчиках», «для коих где хорошо, там и отечество, для коих все равно: бегать ли им под орлом французским или русским языком позорить все русское - были бы только сыты...»
Пушкинист С.М.Бонди по плохо сохранившемуся тексту отреставрировал одно из стихотворений Пушкина, в котором поэт создал классический образ отечественного интеллигента-русофоба:
Ты просвещением свой разум осветил,
Ты правды чистый лик увидел.
И нежно чуждые народы возлюбил
И мудро свой возненавидел.
Когда безмолвная Варшава поднялась
И ярым бунтом опьянела,
И смертная борьба меж нами началась
При клике «Польша не згинела!»,
Ты руки потирал от наших неудач,
С лукавым смехом слушал вести,
Когда разбитые полки бежали вскачь
И гибло знамя нашей чести.
Когда ж Варшавы бунт раздавленный лежал
Во прахе, пламени и дыме,
Поникнул ты главой и горько возрыдал,
Как жид о Иерусалиме.
Думается, если бы Пушкин увидел выступления наших либералов в поддержку «суверенной Ичкерии», он написал бы об этом не менее хлестко...
Пушкин против демократии и гражданского общества
Сами слова «демократ» и «демократка» были для Пушкина ругательными. «...Чистая демократка. Никого ни в грош не ставит» - говорил Пушкин об одной девушке (А. Смирнова. «Воспоминания о Жуковском и Пушкине»).
Идеал гражданского общества, в котором люди соединены не любовью к родине и христианскими заповедями, а заботой о собственности, вызывал у Александра Сергеевича в лучшем случае усмешку:
Не дорого ценю я громкие права,
От коих не одна кружится голова.
Я не ропщу о том, что отказали боги
Мне в сладкой участи оспоривать налоги...
Поэта очень интересовало гражданское общество Соединенных Штатов Америки. Это было сродни любопытству, которое испытывает нормальный человек к заспиртованному уродцу, выставленному в Кунсткамере. В уже упоминавшейся статье «Джон Теннер» Пушкин писал:
«С изумлением увидели мы демократию в ее отвратительном цинизме, в её жестоких предрассудках, в её нестерпимом тиранстве. Всё благородное, бескорыстное, всё возвышающее душу человеческую - подавлено неумолимым эгоизмом и страстию к довольству».
Читаешь эти слова сейчас и поражаешься - то ли это Пушкин про США говорит, то ли про нас, россиян грешных. Но может быть, русский гений все же не отрицал демократию как таковую? Может, он только против отдельных недостатков возражал? Увы.
«Во все времена, - говорил Пушкин А.Смирновой, - были избранные, предводители; это восходит от Ноя и Авраама. Разумная воля единиц или меньшинства управляла человечеством... Роковым образом, при всех видах правления, люди подчинялись меньшинству или единицам, так что слово «демократия» в известном смысле, представляется мне бессодержательным и лишенным почвы».
«Если сам Пушкин думал так, то уж верно, это сущая истина» - заявил однажды очень неглупый человек - Гоголь.
Какой тут напрашивается вывод? Больше читайте Пушкина и помните: Пушкин - это наше всё, но не всё наше - Пушкин.
