Как Джордж Сорос стал сначала иконой, а потом посмешищем Уолл-стрит. Фото REUTERS 2013
Потребовалось 20 лет, чтобы Джордж Сорос был признан гением своего дела, и всего 4 дня, чтобы превратить его в ничтожество
Феномен хедж-фондов, под управлением которых, по данным Deutsche Bank, сегодня находится свыше $2,3 трлн, — главный предмет исследования Себастьяна Маллаби, автора книги «Денег больше, чем у Бога», готовящейся к выходу в издательстве «Карьера-пресс». Forbes публикует отрывок из книги, посвященный легендарному Джорджу Соросу, основателю хедж-фонда «Квантум». По итогам 2012 года Сорос с состоянием $19,2 млрд занял 30-е место в списке богатейших людей мира.
Лондонская школа экономики, куда в 1949 году прибыл юный венгр по имени Джордж Сорос, было местом особенным. Тяжелые раны Второй мировой войны были еще совсем свежи; жертвы нацизма, изгнанники из стран коммунизма и молодые лидеры разрушающейся на глазах Британской империи дискутировали в стенах Лондонского университета. В лекционных аудиториях ярые марксисты сидели рядом с борцом за экономическую свободу Фридрихом Хайеком, кейнсианцы и антикейнсианцы спорили друг с другом.
К тому времени как Сорос приехал в университет, он уже через многое прошел. Выходец из богатой еврейской семьи, он смог избежать нацистского преследования, оставив родных и приняв христианство. Ему пришлось прятаться у многочисленных знакомых отца.
Наибольшее влияние на Сороса оказал звезда Лондонской школы экономики Карл Поппер — философ, который покинул родину, Австрию, чтобы укрыться от нацизма. Поппер утверждал, что человек не может знать правду; он может «пробираться к ней мелкими шажками, на ощупь, сквозь тернии, пробы и ошибки». Такая точка зрения нашла отклик в душе Сороса. Политические догмы и теории неполноценны; нацисты и коммунисты изо всех сил навязывали себя Венгрии, утверждая, что их учения неоспоримы, но ни те ни другие не имели на это права, рассуждал студент. Работа Поппера «Открытое общество и его враги» породила в Соросе желание, которое он пронес сквозь всю свою жизнь, — внести личный вклад в философию.
Сорос окончил Лондонскую школу экономики со средними оценками и какое-то время работал на малооплачиваемых работах, даже продавал дамские сумочки на севере Уэльса. В надежде на лучшее он отправил резюме во все инвестиционные банки Лондона. Но так как у Сороса не было никаких связей, его кандидатуру везде с презрением отвергали. Наконец ему удалось получить должность в брокерской компании одного венгерского эмигранта. В 1956 году после множества приключений Сорос переехал в Нью-Йорк, где начал работать на Уолл-стрит. К 1967-му Сорос уже занимал должность руководителя исследований в Arnhold and S. Bleichroeder, известной брокерской компании, специализирующейся на европейских фондовых рынках. Он познакомился с некоторыми менеджерами из Фонда Джонса, подкидывал им кое-какие идеи и в 1969 году смог вложить свои собственные $4 млн в создание хедж-фонда.
Он назвал его Double Eagle Fund и управлял им от лица компании Bleichroeder.
К этому времени Сорос уже объединил идеи Карла Поппера и свои знания в области финансов и назвал полученную комбинацию «рефлексивностью».
Согласно этой теории, точная информация о котируемой компании слишком сложна для человеческого понимания. Поэтому инвесторы полагаются на предположения и догадки, используя поверхностные знания о компании. Но даже поверхностная, неточная информация может изменить реальность, так как предположения могут спровоцировать скачок цен на фондовой бирже и таким образом позволить компании быстро увеличить свой капитал, что, в свою очередь, положительно сказывается на ее делах. Благодаря такому «циклу обратной связи» едва ли можно было говорить о неопровержимости чего-либо: человек не способен четко воспринимать действительность, и в связи с этим сама действительность меняется под воздействием нечетких представлений.
Сорос пришел к выводу, который противоречил господствовавшим тогда представлениям об эффективном рынке. Теоретическая наука о финансах за отправную точку принимала утверждение, что рациональные инвесторы могут дать объективную оценку фондовому рынку и взвешивание информации приведет к равновесию на рынке. Но, по мнению последователей Поппера, это предположение не принимало во внимание элементарные пределы познания.
В заметке, написанной в 1970 году, Сорос объяснил схему работы инвестиционных фондов исключительно рефлексивными терминами. «Традиционный метод анализа финансовой надежности заключается в попытке предсказать будущий доход», — говорил он. Основная идея Сороса — сосредотачиваться не на доходах компании, а на психологии инвесторов.
Вверх-вниз
В 1973 году Сорос основал собственную компанию. Он переманил бывшего коллегу из Bleichroeder аналитика Джима Роджерса. Вместе с Роджерсом Сорос продолжил поиск моментов, в которых зыбкое равновесие может кардинально изменить ситуацию. Например, он видел, что финансовое дерегулирование изменило ход игры в банковском деле, преобразовав скучный сектор фондового рынка в весьма привлекательный. Он первым заметил, что Арабо-израильская война 1973 года повысит привлекательность акций оборонной промышленности. Дело в том, что качество боевой техники Советского Союза, использованной Египтом в военных действиях, оказалась значительно выше ожиданий. Сорос предугадал, что Пентагон убедит конгресс США инвестировать в боевую технику, чтобы наверстать упущенное. И Сорос вложил огромные деньги в акции оборонных компаний США. Вскоре он стал крупнейшим внешним акционером военного подрядчика — компании «Локхид». Когда Сорос чувствовал, что наступает переломный момент, он не боялся рискнуть и поставить на кон все. Однажды в Швейцарии, в кабинке горнолыжного подъемника, он прочел в свежем номере Financial Times о планах британского правительства оказать компании «Роллс-Ройс» финансовую поддержку. Сорос счел, что власти начинают активную экономическую политику и предположил, что это повысит привлекательность страны в глазах внешних инвесторов. Он тут же позвонил своему брокеру, чтобы тот купил британские государственные облигации.
К началу 1981 года Сорос достиг такого успеха, о котором не мог и мечтать. Его хедж-фонд, переименованный в 1978 году в «Квантум», накопил $381 млн, увеличив начальный капитал практически в 100 раз, несмотря на трудности фондового рынка 1970-х годов. В июне 1981 года респектабельный журнал Institutional Investor назвал Сороса величайшим в мире фондовым менеджером. Сорос не скромничал. «Я смотрел на себя с благоговейным трепетом: я видел машину, в совершенстве справляющуюся со своей задачей», — писал он без всякой иронии.
«Я воображал себя Богом, сравнивал себя с великим экономистом Кейнсом («у каждого из нас своя общая теория») и с выдающимся ученым Эйнштейном («у меня — теория рефлексивности, у него — теория относительности»)». Но Сорос был несчастен. Успешное инвестирование требовало постоянной внутренней и интеллектуальной концентрации, которая временами была настолько сильной, что ощущалась физически. Финансист часто болел, а отношения с ближайшим окружением не складывались.
В 1980 году Сорос отказался от услуг Джима Роджерса, обвинив его в вытеснении из компании молодых сотрудников. Вскоре у его фонда начались проблемы. Если 1980 год ознаменовался 100%-ной прибылью, то уже на следующий год Фонд «Квантум» потерял 23%. За этим последовала волна досрочных погашений ценных бумаг, которая наполовину сократила собственный капитал его компании, с $400 млн до $200 млн. К сентябрю 1981 года уставший Сорос вверил все оставшиеся деньги инвесторам и решил взять небольшую передышку.
Дневник победы
В 1984 году Сорос вернулся в инвестиционную игру с вновь обретенным чувством равновесия. Ему удалось избавиться от навязчивой идеи, что если он будет подходить к делу с меньшей одержимостью, это отрицательно скажется на результатах его фонда. Психоаналитик помог Соросу избавиться от кризиса среднего возраста. Он перестал отождествлять себя со своим фондом, хотя такая перемена далась ему нелегко. Он сравнивал эти ощущения с болезненной операцией, которую ему пришлось перенести в прошлом, удалением кальциевого камня из слюнной железы. Едва камень удалили и вытащили наружу, как он тут же рассыпался в порошок.
С августа 1985 года он вел дневник, вкотором описывал свои размышления касательно инвестирования в надежде, что запись мыслей на бумаге положительно скажется на его суждениях. Результат такого «эксперимента в режиме реального времени» оказался трудным для стороннего понимания, но именно в этом дневнике Соросу посчастливилось отразить один из триумфов своей жизни — ставку против американского доллара, которую он позднее описал как «самый большой куш за всю историю».
К 1980-м годам пост-Бреттон-Вудская валютная система была чрезвычайно комфортным полем действия для трейдеров. «Стоимость доллара зависела от представлений о ней», — объяснял Сорос. В 1970-х и начале 1980-х годов большинство экономистов полагали, что валютные рынки, подобно фондовым рынкам, стремятся к равновесию. Если бы доллар был переоценен, то американский экспорт упал, а импорт увеличился. Результатом стал бы торговый дефицит, означавший, что иностранцам требуется меньше долларов на покупку американских товаров, чем американцам — любой другой валюты на покупку импортных товаров. Относительно низкий спрос на доллар стал бы катализатором падения его стоимости, изменяя торговый дефицит до тех пор, пока система снова не достигнет равновесия. Что же должны были делать биржевые игроки, по мысли тогдашних экономистов и чиновников? Ни в коем случае не влиять на этот процесс. Если они верно угадают будущие валютные курсы, то лишь ускорят движение системы к равновесию. Если они ошибутся, то оттянут процесс корректировки, но на такой задержке сыграют другие биржевые игроки, поставившие на восстановление доллара. Они обесценят инвестиции спекулянтов, игравших против американской валюты.
Сорос видел, что теория эквилибриума не объясняет поведение валюты в реальном мире. Например, с 1982 по 1985 год торговый дефицит США неуклонно увеличивался, что подразумевало низкий спрос на доллар, но, несмотря на это, доллар лишь усилил свои позиции. Причиной стали спекулятивные потоки капитала, которые способствовали росту курса доллара. Когда поток «горячего» капитала хлынул в США, курс доллара вырос; растущая валюта привлекла еще больше биржевых игроков, что мешало валютным курсам прийти в равновесие. Стереотипы и мифы на рынке работали бы против равновесия, все дальше уводя обменные курсы от уровня, необходимого для достижения равновесия, что, в свою очередь, усиливало дисбалансы во внешней торговле. В конце концов неимоверный дисбаланс стал бы слишком очевидным для участников рынка и произошел бы резкий, жесткий его разворот.
Летом 1985 года все мысли Сороса были заняты проблемой: как предугадать точное время изменения курса доллара. Президент США Рональд Рейган поменял администрацию в начале второго срока, и новая команда задалась целью опустить стоимость доллара, чтобы уменьшить торговый дефицит. Если бы сочетание политических действий и низких процентных ставок смогло убедить биржевых игроков отказаться от доллара, тенденция к повышению валютного курса неожиданно сменилась бы на прямо противоположную.
Обдумав все аргументы, приводимые, как писал Сорос, «псевдонаучной экономикой, псевдофилософией рефлексивности и псевдорасчеты графиков», финансист решил: пришло время поставить на падение доллара.
По данным на 16 августа Фонд «Квантум» располагал суммой, эквивалентной $720 млн в валютах, по отношению к которым доллар мог упасть (иена, немецкая марка и фунт стерлингов). Риск убытков при изменении валютного курса в данной ситуации превышал собственный капитал фонда на $73 млн. «Обычно во время операций я стараюсь не превышать собственный капитал компании на любом рынке, — писал он в своем дневнике, — но я всегда стремлюсь подогнать мое понятие о том, что составляет рынок, к моему мышлению о нем в данной ситуации». Сама идея, что хедж-фонд должен быть застрахован от потерь, им даже не рассматривалась.
Спустя три недели, 9 сентября, вторая запись в дневнике Сороса гласила, что первые результаты эксперимента оказались неудачными. Доллар укрепился на информации об улучшении экономических показателей США. Ставка против доллара стоила «Квантуму» $20 млн. Сорос снова с головой ушел в самоанализ. Поставив себя на место органов денежно-кредитного регулирования, он пришел к выводу, что процентные ставки, скорее всего, останутся низкими, даже если экономика страны окажется сильнее, чем ожидается. Руководящий совет Федеральной резервной системы (ФРС) не станет поднимать процентные ставки. Последнее, что нужно экономике, решил Сорос, это дорогой капитал.
Более того, ФРС может не повышать процентные ставки, поскольку новая администрация Рейгана была твердо нацелена на снижение инфляции. Взвесив все варианты, Сорос решил продолжать игру против доллара и отказаться от нее только в случае потери половины ее стоимости — если дела на рынке и дальше будут идти не по его сценарию.
Решения Сороса по поводу инвестирования часто были на грани фола. Правда в том, что любой рынок, пусть и в малой степени, является эффективным, поэтому любая информация является ценной; искусство игры на бирже заключается в том, чтобы увидеть возможность заработать, которую не заметили другие спекулянты, а затем сыграть по-крупному, используя это небольшое преимущество в своих интересах. Часто случалось так, что Сорос тщательно изучал все факты, формулировал тезис, а потом внезапно кардинально менял свое мнение. Случайное высказывание одного из его гостей за обедом могло оказаться решающим фактором в его рассуждениях, Сорос вскакивал и приказывал своему трейдеру закрыть позиции. Решение Сороса придерживаться «короткой позиции» по отношению к доллару было одним из таких сиюминутных, неожиданных решений. Если бы он отказался от этой ставки после первого же убытка, его жизнь сложилась бы совершенно иначе.
22 сентября 1985 года министр финансов США Джеймс Бейкер собрал своих коллег из Франции, ФРГ, Японии и Великобритании в отеле «Плаза» в Нью-Йорке. Пять министров договорились о совместной политике по снижению реального курса доллара. Соглашение в «Плазе» принесло Соросу $30 млн прибыли за одну ночь. Уже на следующий день иена выросла более чем на 7% по отношению к доллару — самый большой ее однодневный скачок за всю историю.
Сорос был удачливым человеком. Он понял, что администрация Рейгана захочет опустить курс доллара, но понятия не имел, к чему это приведет, и даже не догадывался о встрече, которую устроит министр в отеле «Плаза». Но именно после этой исторической встречи о Соросе заговорили как о живой легенде валютного рынка. Вместо того чтобы зафиксировать прибыль из ставки против доллара и почивать на лаврах, Сорос продолжал действовать. Он был уверен, что снижение доллара в ходе первых торговых сессий — только начало падения.
Официальное сообщение из отеля «Плаза» могло оказаться «бумажным тигром», ибо сделанное министрами заявление было очень острожным, а реализация новой совместной политики требовала больших усилий со стороны правительств. Но пока рынок сомневался, Сорос продолжал игру ва-банк. Совещание в отеле «Плаза» завершилось днем в воскресенье, но в Азии уже было утро понедельника. Сорос тут же позвонил своим брокерам в Гонконг и приказал купить больше иен. К пятнице той же недели он заработал дополнительно $107 млн на падении курса американской̆ валюты.
К началу декабря Сорос накупил иен еще на $500 млн и немецких марок на $300 млн. «Я добился максимального контакта с рынком во всех его проявлениях», — записал он в своем дневнике. Гений? Отнюдь нет. Сорос позже сам признавался: «Выдающаяся особенность моих предположений заключается в том, что я всегда ожидаю событий, которым не суждено воплотиться в жизнь». Но один крупный успех затмил все допущенные ранее ошибки.
В декабре 1985 года закончилась первая стадия эксперимента Сороса «в режиме реального времени». Денежный доход Сороса был ошеломляющим. За четыре месяца начиная с августа доходы его фонда выросли на 35%. Суммарно Сорос заработал $230 млн.
Сам Сорос был уверен в том, что своим успехам он обязан ведению дневника. В общении с друзьями он шутил, что полученный им от сделки доход является самым крупным гонораром, который когда-либо получал писатель.
Впоследствии дневник был издан как часть его книги «Алхимия финансов». Выход этой книги в мае 1987 года сделал Сороса еще более знаменитым.
Восходящие звезды хедж-фондов видели в Соросе идеальный портрет биржевого игрока. Пол Тюдор Джонс, один из лучших трейдеров, специализирующихся на торговле хлопком, позднее основавший собственную компанию Tudor Investment Corporation, требовал от своих работников обязательного прочтения «Алхимии финансов». В одном интервью Джонс заявил, что теперь Соросу нужно быть осторожным; он вспоминал сцену из кинофильма «Патон» о временах Второй мировой войны, в котором американский генерал наслаждался победой над немецким фельдмаршалом Эрвином Роммелем. Патон подготовился к битве, он прочитал очерки Роммеля. В кульминационный момент битвы он выглянул из своего командного поста и произнес любимую реплику Джонса: «Роммель, ты идиот. Я читал твою книгу!»
Но дела Сороса шли слишком хорошо, чтобы обращать внимание на предупреждения. Наконец-то он сам стал одной из тех интеллектуальных звезд, которыми сам когда-то восхищался в Лондонской школе экономики.
Фотографии Сороса стали часто появляться на обложках журналов. Акцент выходца из Центральной Европы привносил экзотику в его имидж. Если верить статьям в журналах, Сорос был знатоком глобального инвестирования за много лет до того, как многие фондовые менеджеры смогли найти Токио на карте. Он управлял рынками мира из своего тихого и спокойного биржевого зала на Манхэттене, по-дружески общаясь с мировыми финансистами на пяти языках. Журнал The Economist назвал его «самым интригующим инвестором в мире», а журнал Fortune признал его «самым удачливым инвестором своего времени, наделенным даром предвидения». Но как лестная характеристика Сороса в журнале Institutional Investor в 1980 году явилась предзнаменованием унизительной потери четверти капитала в 1981 году, так и все эти дифирамбы стали предтечей катастрофы 1987-го.
Слон в посудной лавке
Выпуск Fortune от 28 сентября 1987 года был озаглавлен предельно понятно — «Не слишком ли завышена стоимость ценных бумаг?» После длительного повышения цен на рынке, начавшегося в начале 1980-х годов, акции четырех сотен промышленных компаний продавались в среднем по цене, в три раза превышающей их цену до старта биржевого ралли.
Журнал Fortune представил Сороса как первого специалиста в деле о фондовых рынках, а он был уверен в дальнейшем росте акций. «То, что цены на фондовом рынке завышены, не значит, что сам рынок неустойчив», — заявил Сорос. В качестве подтверждения своего тезиса Сорос привел пример Японии, где цены на фондовом рынке стремительно росли еще дольше.
Сорос не один играл на повышение. Спустя неделю после выхода памятного для него номера Fortune компания Salomon Brothers выпустила аналитический доклад, в котором говорилось, что повышение цен на рынке будет продолжаться до 1988 года; спустя неделю Байрон Виен, известный стратег банка Morgan Stanley и друг Сороса, предсказал «новый подъем перед концом цикла».
Поглощения компаний — модная тенденция середины 1980-х — поддерживали растущий рынок. Как только объявлялось о поглощении какой-либо компании, ее акции подскакивали в цене. Количество кредитов и ссуд, выделенных на сделки по слиянию и поглощению, росло с каждым днем. Скупка акций походила на манию, что безупречно вписывалось в теорию рефлексивности Сороса.
Пятого октября Сорос пригласил в офис одного из своих поклонников — Стэнли Дракенмиллера, известного руководителя фонда на Уолл-стрит, который прочел «Алхимию» и пожелал познакомиться с ее автором. Сорос увидел перед собой многообещающего молодого человека и предложил Дракенмиллеру работу. Тот от работы отказался, но между ними завязалась тесная дружба. Дракенмиллер был высокий, широкоплечий — прямая противоположность невысокому, крепко сбитому Соросу; насколько Дракенмиллер был простым, типичным американцем, настолько Сорос был необычным, бросающимся в глаза европейцем. Но они хорошо ладили. Соросу тогда было около шестидесяти, Дракенмиллеру — слегка за тридцать, и ему еще предстояло воспитать свое эго, поэтому он прислушивался к Соросу.
Хотя их точки зрения на фондовый рынок во многом совпадали, их фонды тем не менее вели свои дела по-разному. Дракенмиллер был уверен, что грядет падение американского рынка; «Квантум» же играл на понижение на рынках Японии и спекулировал на повышение на фондовом рынке США. Фонд «Квантум» получал сногсшибательную прибыль, приобретая контрольные пакеты акций компаний. Шутники с Уолл-стрит называли такое занятие перепродажей «мусорных» бумаг. Оседлав волну, команда Сороса получила 60% прибыли уже к концу сентября. Все складывалось как нельзя лучше.
Четырнадцатого октября в Financial Times была напечатана статья Сороса, в которой тот еще раз утверждал, что обвал рынка начнется в Токио. В то утро он направился в Гарвардский институт, чтобы прочитать лекцию о теории резких подъемов с последующими за ними падениями. После лекции он узнал, что конгресс намерен увеличить налоги в связи с многочисленными слияниями корпораций. В тот же день индекс Dow Jones упал на 3,8% — событие, которое должно было привлечь внимание Сороса, но — увы! — не привлекло. Впоследствии он признался: «В тот день я должен был быть в офисе и покончить с делами на фондовом рынке».
На следующий день, в четверг, ценные бумаги снова упали, в пятницу падение продолжилось. В конце рабочего дня к Соросу зашел Дракенмиллер.
Трехдневное падение цен на рынке убедило его, что индекс Dow Jones потерял достаточно позиций и вскоре следовало ожидать резкого скачка вверх. В пятницу Дракенмиллер перестал распродавать ценные бумаги и начал играть на повышение.
Сорос выслушал друга и разложил перед ним кучу графиков, подготовленных Полом Тюдором Джонсом, с которым он часто общался. Дракенмиллер внимательно изучил графики и запаниковал. Из графиков Джонса следовало, что он только что совершил ужасную ошибку. Линии на бумаге иллюстрировали историческую тенденцию фондовых рынков к понижению стоимости ценных бумаг.
На следующее утро Дракенмиллер навестил Джека Дрейфуса, основателя взаимных фондов Дрейфуса. Дрейфус велел своему секретарю принести графики не только индексов рынков, но и отдельных ценных бумаг. «Мы просмотрели все эти таблицы индивидуальных портфелей ценных бумаг, и я понял, что ошибся, — вспоминал Дракенмиллер позднее. — То, что я увидел, было не просто кучкой ценных бумаг, неизбежно падающих в цене. Эти бумаги просто взорвались. Безусловно, я прочитал информацию абсолютно неверно».
Девятнадцатое октября вошло в историю как «черный понедельник». Dow Jones упал на 22,6% — величайшее падение за 91 год существования индекса. Быстро закрыв свои позиции, Дракенмиллер избежал худшего, чего нельзя было сказать о Соросе. Он сделал все, что смог, чтобы уйти с рынка, но в его распоряжении было намного больше позиций, чем у Дракенмиллера. Продать «мусорные» бумаги в условиях нарастающей паники было практически невозможно. К обеду, когда Дракенмиллер закончил распродажу, а Сорос был еще в середине пути, рынок превратился в настоящий ад.
В понедельник вечером Сорос оценивал сложившуюся ситуацию. Уолл-стрит нанесла ему сильнейший удар, но, по счастью, одновременно рухнули все мировые рынки, в том числе и Nikkei, где у Сороса были короткие позиции. Игра на понижение в Японии частично компенсировала потери.
Сорос был уверен, что рынок восстановится. И действительно, уже во вторник утром цены на фондовом рынке стали расти. Сорос использовал эту возможность и снова вернулся на рынок. Но его ждала новая неприятность. Большую часть «коротких позиций» против японских акций Сорос открыл в Гонконге, власти которого решили приостановить торги на время биржевой бури.
Буквально за несколько минут до закрытия нью-йоркского рынка в среду Сорос разговаривал с Дракенмиллером. К тому времени индекс Dow Jones рос уже два дня, но Дракенмиллер был уверен, что это преддверие нового падения. Он досконально изучил историю всех рынков, которые когда-либо постигал крах, и вывел закономерность: резкое падение цен на рынке приводило к двухдневному росту цен, которое снова сменялось резким падением рынка. В ту среду Дракенмиллер сообщил Соросу, что намерен играть на понижение.
Но Сорос придерживался другого мнения. Он посоветовался со своими консультантами, которые уверили его, что «черный понедельник» — просто ошибка. Это всего лишь ночной кошмар, спровоцированный «страхованием инвестиционных портфелей».
Дракенмиллер был ранней пташкой, и на следующий день, в четверг, он проснулся в небывалом волнении. Но когда проверил лондонский рынок, то увидел, что все ценные бумаги были распроданы. Если Нью-Йорк последует примеру Лондона, то «короткие» позиции Дракенмиллера выстрелят, а у Сороса будут большие неприятности.
Около 7 часов утра Дракенмиллеру позвонили из фьючерсной конторы Salomon Brothers. Брокер сообщил ему, что фьючерсы могут упасть «до двух сотен». В прошлый вечер фьючерсы закрылись на значении 258 пунктов; их падение до 200 означало бы, что они потеряли пятую часть стоимости. Дракенмиллер предположил, что он может извлечь выгоду из сложившейся ситуации. Он велел своему брокеру отступить от игры на понижение, если фьючерсные контракты упадут до 195.
Рынки открылись, и фьючерсы сразу же упали до 200 и ниже. Указания Дракенмиллера Salomon Brothers выполнила, что принесло ему прибыль в размере 25% с позиций, которых он придерживался с прошлого вечера. Но рынок продолжал стремительно падать, вопреки всем прогнозам и логике. Было ощущение, что кто-то попросту его «валит». Дракенмиллер решил позвонить своему другу. «Джордж, я хотел сказать, что играл на понижение всю прошлую ночь, но думаю, это пора прекращать, — сказал он. — Кто-то распродавал свои ценные бумаги абсолютно непродуманно, как слон в посудной лавке».
Голос Сороса звучал спокойно и отстраненно. «Я зализываю раны, — сказал он. — Я войду в игру как-нибудь в другой раз».
Только на выходных Дракенмиллер окончательно понял, что на самом деле произошло. Он взял в руки последний выпуск журнала Barron’s и прочитал, что именно Сорос был тем самым «слоном в посудной лавке». По версии журнала, странное поведение Сороса было связано с неприятностями на рынках Японии. После огромного скачка вверх в среду (отскок после «черного понедельника») токийский рынок в четверг снова начал расти. Сорос решил закрыть свои короткие позиции на фьючерсной бирже, но он не мог распродать позиции до тех пор, пока власти Гонконга не открыли фондовые рынки. У фонда появились финансовые проблемы.
В понедельник убытки начали нарастать, но уже на Нью-Йоркской бирже из-за падения американских акций. Фонд «Квантум» рискнул, поддавшись минутной самоуверенности, которая может погубить любой фонд, значительная часть позиций которого открыта с использованием заемных средств, «кредитного плеча». Как только кредиторы понимают, что у заемщика неприятности, они начинают отзывать свои средства. Это не оставляет фонду иного выбора, кроме как продавать акции на слабом рынке, плодя все больше убытков. Когда в четверг лондонский рынок снова резко упал, предвещая очередную распродажу акций в Нью-Йорке, Сорос решил, что пришло время выйти из игры.
«Я не понимаю, что происходит, — сказал он, — нам просто нужно выйти в наличные. Мы еще сможем отыграться». Затем он сказал трейдеру Джо Орофино, что нужно уйти с фондового рынка. Весь портфель фонда «Квантум» в размере $1 млрд предстояло сбросить, и немедленно. Но продать позиции такого объема нельзя, не изменив ситуации на рынке. Трейдеры в отделе фьючерсных торгов начали безудержную продажу по крайне низким ценам. Цены валились с бешеной скоростью. И такие инвесторы, как Дракенмиллер, поняли, что это может привести к полному краху рынка еще до того, как кто-то сможет получить выгоду от коротких позиций. «Когда они поняли, в какой последовательности все произойдет, они максимально понизили цены на рынке», — печально вспоминал Сорос впоследствии.
Решение Сороса выйти в наличные стало, вероятно, самым большим промахом за всю его карьеру и стоило его фонду $200 млн собственных средств. Если до кризиса годовая прибыльность «Квантума» составляла 60%, то спустя одну неделю кризиса он превратился в убыточный, с потерями 10% в годовом выражении. С учетом кредитов и средств клиентов $840 млн были потеряны безвозвратно. Этот случай выявил слабые места хедж-фондов, что отрицательно сказалось на развитии всей отрасли в последующие годы: чем крупнее становился фонд, тем сложнее ему было войти на рынок или выйти из него, не спровоцировав при этом кардинального изменения цен. Если бы «Квантум» не был таким крупным, то в понедельник Сорос решил бы проблему столь же быстро, как это сделал Дракенмиллер.
После «черного понедельника» над Соросом стали посмеиваться. Анонимный источник сообщил лондонской Times: «Потребовалось 20 лет, чтобы Джордж Сорос был признан гением своего дела, и всего 4 дня, чтобы превратить его в ничтожество». Forbes в своей редакционной статье не без ехидства вспоминал о злополучной обложке Fortune, своего главного конкурента. «Если такой богатый, невероятно тщеславный и известный фондовый менеджер, как Джордж Сорос, появляется под хлестким заголовком, продавай свои ценные бумаги», — иронизировал автор.
Конечно, Сорос никуда не делся — в последующие годы он неоднократно показывал мастерство стратега и трейдера. Уже к концу того же 1987 года стало ясно, что выводы о финансовой кончине Сороса преждевременны. Сорос оказался на втором месте в списке богатейших людей Уолл-стрит по версии журнала Financial World. А на первом — не кто иной, как Пол Тюдор Джонс, технический аналитик и поклонник литературного таланта Сороса.
Автор: Себастьян Маллаби
Источник: forbes.ru
Источник: runyweb.com.
Рейтинг публикации:
|
