Спасите Европу, распустите зону евро ("Bloomberg", США)

Перед началом Гражданской войны в Америке Авраам Линкольн произнес свою знаменитую фразу о том, что «разделенный дом не устоит». Сегодня Европейский Союз, который десятилетиями добивался «более тесного единения», должен взглянуть в глаза мучительной правде. Афоризм Линкольна надо вывернуть наизнанку. Чтобы ЕС выжил, систему евро необходимо разделить.

В период между Римским договором о создании Европейского экономического сообщества от 1957 года и Законом о единой Европе, принятом в 1986 году, европейские государства осуществили величайшую мирную революцию, какой этот континент не знал за всю свою долгую и неспокойную историю. На основе этого замечательного успеха была создана единая европейская валюта. Это был очередной и очень важный шаг на пути к укреплению единства и повышению благосостояния. Однако экономический кризис на юге Европы показывает, что система евро, по крайней мере, в ее нынешней форме, стала вместо этого смертельной угрозой как для единства, так и для благосостояния.

Греция, Испания, Португалия, Италия и Кипр завязли в трясине рецессии и не могут сегодня восстановить свою конкурентоспособность за счет девальвации собственных валют. Северным экономикам из зоны евро постоянно приходится объединять усилия для спасения утопающих, отказываясь от своих представлений о разумной и осмотрительной финансовой системе. Порочный круг недовольства и популизма на юге Европы и усиливающийся национализм на севере разрывают ЕС на части.

А ведь кризис пока еще не идет на убыль. Франции, являющейся второй экономикой Европы, сегодня грозит опаснейший экономический спад. Ей, как и странам юга, необходимо восстановить свою конкурентоспособность. Но она, как и страны юга, являясь частью системы евро, не имеет для этого никаких возможностей. Во второй части этой статьи мы покажем, что Франция в силу своего размера и ведущей роли в формировании  и развитии ЕС очень важна, и именно ей предстоит вырвать Европу из этого порочного круга.

Разница  в конкурентоспособности

Во-первых,  что пошло не так? Ожидалось, что единая европейская валюта будет способствовать ровному развитию экономики Европы. Установив номинальный валютный курс и устранив валютные риски, евро должен был сблизить слабые и сильные экономики своей валютной зоны – так называемый центр и периферию. Капитал из стран с избыточным доходом должен был устремиться в те страны, которые нуждались в заимствованиях. А это должно было поднять производительность и ускорить рост.

Но в действительности все оказалось иначе. Единая валюта закрепила и даже усилила разницу в конкурентоспособности из-за различий в темпах инфляции и в затратах на рабочую силу в расчете на единицу продукции. Усилился дисбаланс во внешних расчетах. В 1999-2011 годах затраты на рабочую силу в расчете на единицу продукции в Греции, Испании, Португалии и Франции по отношению к Германии выросли на 19-26%.

В наименее конкурентоспособных странах это в 2010 году породило дефицит текущего счета в 2-10%  от ВВП. В Германии дефицит текущего счета составил тогда 6% ВВП. А поскольку девальвация исключалась, ликвидировать этот дисбаланс можно было только двумя способами – путем трансграничных переводов средств или за счет «внутренней девальвации».

Внутренняя девальвация означает, что страны с дефицитом пытаются восстановить свою конкурентоспособность за счет сокращения государственных расходов и увеличения налогов, надеясь на то, что это приведет к снижению цен и зарплат. Это дает кратковременный эффект в виде ослабления внутреннего спроса.

Если это не будет компенсировано увеличением внешнего спроса в странах с избыточными доходами, прежде всего, в Германии, то меры выхода из кризиса, такие как режим жесткой экономии, лишь подорвут экономический рост, а следовательно, и государственные финансы в странах с дефицитом. Однако не может быть и речи о том, чтобы Германия и другие похожие на нее в экономическом плане страны из северной части еврозоны согласились на предоставление таких мер стимулирования, поскольку  это противоречит их политической и экономической культуре и традициям. Такое отношение усилит сомнения в финансовой устойчивости и жизнеспособности стран с дефицитом, в их способности рассчитываться по государственным долгам и в политической осуществимости их мер по внутренней девальвации.

Пример Латвии

Латвия и Исландия показали, насколько мощными могут быть экономические и социальные издержки внутренней девальвации по сравнению с издержками внешней девальвации. С 2008 по 2010 год ВВП в Исландии (где была внешняя девальвация) сократился в два раза меньше, чем в Латвии (которая пошла на меры внутренней девальвации).

В Исландии безработица увеличилась на 5%, в то время как в Латвии на 17%. Еврооптимисты могут сказать, что внутренняя девальвация начинает давать результаты - реальная заработная плата в пострадавших странах еврозоны, таких как Греция, стала быстро снижаться, и там стартовали структурные реформы по повышению производительности. Но неясно, восстанавливается ли доверие и терпимость к власти в Латвии, где население столкнулось с падением производства, резким снижением занятости и доходов.

Главная альтернатива это перевод денежных средств. Страны с дефицитом могут смягчить удар от снижения деловой активности за счет получения средств от государств с профицитом, а не путем внутренней девальвации. Но проблема заключается в том, что такие перечисления будут в перспективе весьма болезненными.

До 2008 года они осуществлялись в виде трансграничных частных кредитов государствам и банкам, которые во многих случаях ссужали деньги заемщикам, предлагая в качестве обеспечения закладывать недвижимость. Когда в 2008 году взорвался кредитный пузырь, на смену этим частным потокам капитала пришли переводы средств из госбюджетов. Это резко увеличило бюджетные дефициты и скрытые обязательства периферийных стран в системе расчетов Европейского центробанка (Target2). Многие неконкурентоспособные страны еврозоны без денежных перечислений из Германии и других государств оказались в бедственном бюджетном положении.

Такие перечисления состоят из денег налогоплательщиков, и осуществляются они либо напрямую через Европейский стабилизационный механизм, либо опосредованно через банки в странах-кредиторах. (В том случае, если банки-кредиторы соглашаются на некую форму реструктуризации государственного долга, им приходится проводить рекапитализацию за счет средств, предоставленных налогоплательщиками из их собственных стран.)

Такая перспектива чревата политическим взрывом. Поэтому  подобные перечисления осуществляются на условии соблюдения строгой бюджетной дисциплины и проведения структурной реформы. Несмотря на столь жесткие условия, налогоплательщики/избиратели в странах-кредиторах, таких как Германия, могут никогда не смириться с этой мыслью, что создает опасность неблагоприятного отношения к ЕС. Такая негативная реакция наверняка возникнет в том весьма вероятном случае, если кто-то попытается обойти существующие правила или нарушить их.

Печатая деньги

Многие государства-заемщики предпочли бы получать перечисления в виде денег, печатаемых ЕЦБ – и чтобы при этом было бы как можно меньше условий. Французские руководители фактически так и сказали об этом, причем публично. Но максимум, на что они могут надеяться, это на покупку ЕЦБ государственных облигаций по краткосрочному займу (это еще называют прямыми денежными операциями). Если такое произойдет, то эта покупка будет сопровождаться не менее жесткими финансовыми условиями, чем те, что действуют в рамках Европейского стабилизационного механизма.

Так что перспективы у стран-должников из еврозоны весьма незавидные: неумолимое ужесточение бюджетно-финансовых мер и годы сниженного спроса. Это приведет к снижению или в лучшем случае к стагнации производства и уровня жизни людей. А между тем, антиевропейские и конкретно антигерманские настроения усиливаются – достаточно вспомнить сцены на улицах Никосии после падения Кипра в пропасть кризиса.

Могут ли Соединенные Штаты Европы спасти ситуацию? Некоторые сторонники евро в конце 1990-х годов признавали, что в рамках этого проекта «экономика будет опережать политику». В единой валюте они видели возможность включить континент в необратимый процесс создания полноценного политического союза. Европейский электорат решительно отверг бы такое устремление, если бы об этом ему было сказано более открыто и откровенно. 

Одной из характерных черт такого союза могло стать повышение мобильности рабочей силы. Можно себе представить, как население депрессивных стран, таких как Греция, Португалия, Испания и Италия, мигрирует в богатую Германию или Финляндию. При таком сценарии целые страны могли в итоге превратиться в безлюдные аграрные регионы, какие появлялись в послевоенной Франции, поскольку молодые и образованные люди уезжали оттуда в массовом порядке, устремляясь в города и оставляя позади стариков, находившихся в полной зависимости от социального обеспечения. Однако из-за языковых и культурных барьеров такая форма экономического приспособления маловероятна.

Вместо этого еврооптимисты возлагают надежды на финансовый союз. Место миграции должны занять денежные перечисления, а новые механизмы политической подотчетности и ответственности предотвратят злоупотребления (так называемая проблема халявщиков) и снизят появляющуюся напряженность. К сожалению, даже если бы удалось сделать это, проблема разницы в конкурентоспособности все равно останется.

Возьмем для примера Восточную Германию и южную Италию. После объединения Германии в 1990 году зарплаты в бывшей ГДР конвертировали в западногерманские марки в соотношении один к одному, в связи с чем восточные немцы в один момент стали чрезвычайно неконкурентными.

Немецкие перечисления

Каждый год после объединения восточная Германия получала перечисления в размере 4% немецкого ВВП. Однако сближения не произошло. Молодые и образованные люди продолжают уезжать в западную часть Германии. В южной Италии, несмотря на многолетние перечисления средств, такого сближения тоже не произошло.  Безработица там в два раза выше, чем в северной Италии, а ВВП на душу населения в два раза ниже.

А ведь есть еще и политика. Неконкурентоспособные страны еврозоны не могут надеяться на ежегодные перечисления в размере 25% их ВВП, как это было в восточной части Германии, или даже в размере 16% ВВП, как в южной Италии.

Надо чем-то жертвовать – и это должна быть система евро. Чтобы сохранить Евросоюз, необходимо распустить денежный союз. Здесь весьма уместна такая историческая параллель как отстаивание золотого стандарта в межвоенный период, что едва не уничтожило демократию во всем мире. Лишь одна страна может взять на себя роль лидера, выступая за управляемую сегментацию системы евро посредством  совместно согласованного выхода из этой системы самых конкурентоспособных стран. Такой страной является  Франция.

Опять же, как мы объясним во второй части, судьба Европы находится в руках французской элиты. В соответствии с прекраснейшими политическими традициями «братства» Франция должна выступить за новую стратегию под знаменем европейской солидарности, а не национализма.

Раздел системы евро в полной мере соответствует интересам как Франции, так и Европы, потому что  он ускорит возврат ЕС к экономическому росту, что является  единственной надежной гарантией европейской стабильности и единства.