Виталий Третьяков
В связи с 5 мая, традиционным советским Днём печати, приведу для любопытствующих начало одной из лекций из моего учебника журналистики, вышедшего в свет в 2004 году.
Из истории СМИ России с 1982 года
Краткий очерк наиновейшей истории современной русской журналистики
<...>Журналисты творят политику, и в этом смысле являются ее субъектами. Субъектами несколько менее активными и влиятельными, чем специально организованные политические силы — государство,
политические партии, крупные персонажи политической сцены, но более активными, чем остальная масса населения (в нереволюционные периоды, разумеется). Одновременно журналисты — первый объект политической мысли и политического действия. Первый хотя бы по времени. Всё то, что в жизни набрало силу тенденции, — непременно отражается не только на страницах и экранах СМИ, но и в поведении журналистов как личностей, индивидуумов. Курс истории русской журналистики, начиная с XIX века и по сей день, — это фактически и курс истории России.
Но меня сегодня все-таки интересует не страна Россия (не вообще, конечно, а в рамках почетного права преподавать нечто другим, в данном случае — журналистику), а именно русская журналистика, тенденции и законы развития СМИ нашей страны в последние годы. И без хотя бы самого поверхностного очерка истории этих СМИ нам не обойтись.
Обычно принято делить историю современной (наиновейшей) журналистики России на два этапа: этап гласности («эпоха Горбачева») и этап свободы слова («эпоха Ельцина»). До того, как известно, был строго коммунистический режим (подчиненность СМИ единственной и правящей партии КПСС). После «эпохи Ельцина», как утверждают некоторые, наступили времена ограничения свободы прессы в России, так сказать «эпоха Путина», или путинизм.
Я бы, однако, отрекся от этой несколько вульгарной периодизации истории современной отечественной журналистики.
Более изощренной и правильной, на мой взгляд, является периодизация, автора или авторов которой я не знаю, но где-то с ней сталкивался. Согласно ей, история новейшей русской журналистики делится на следующие этапы:
• 1987—1991 годы — гласность;
• 1991—1996 годы — свобода слова, партнерство свободных СМИ с властью;
• 1996—2000 годы — свобода слова, противостояние свободных СМИ власти;
• после 2000 года — ограниченная свобода слова.
Однако многие конкретные события из жизни российских СМИ не укладываются и в эту схему. Например, крайне критическая, если не сказать сильнее, позиция большинства русских СМИ по отношению к действиям федеральных властей во время первой Чеченской кампании (конец 1994—1996 гг.). В период политических информационных войн (1999—2000 гг.) далеко не все свободные (демократические) СМИ противостояли власти. Можно привести и другие факты, опровергающие схему, на которую я сослался, или демонстрирующие ее чрезмерный, если воспользоваться тавтологическим определением, схематизм.
Приведу более подробную и более тонкую периодизацию наиновейшей истории русской журналистики, в основе которой лежат три главных критерия: уровень свободы слова (свободы печати), характер взаимоотношений СМИ с центральной властью и экономическая самостоятельность (или подчиненность) СМИ.
Возьму за точку отсчета смерть Леонида Брежнева, то есть ноябрь 1982 года — пик эпохи застоя (или стагнации) отечественной (советской в тот момент) общественно-политической системы во всех ее составляющих, включая и СМИ.
ОЖИДАНИЕ ПЕРЕМЕН: ПОСЛЕДНИЕ ГОДЫ ПЕРЕД СМЕРТЬЮ БРЕЖНЕВА И 1984 ГОД — НАЧАЛО 1985-ГО (ПРАВЛЕНИЕ ЧЕРНЕНКО)
В целом для прессы ситуация брутально проста. Подцензурное существование. Подчиненность власти. Никакой экономической свободы.
Однако лишь внешне поздний брежневизм, по крайней мере в СМИ, был застойным. Да, это было время цинизма, ибо слово, мысль и дело максимально расходились друг с другом. Но все, журналисты не в последнюю, а скорее в первую очередь, сознавали это. Было много абсурда, но много и новых идей, свежих веяний, смелых статей — конечно, в рамках, а точнее в лексике коммунистической идеологии. Но многие смелые и умные журналисты писали то, что хотели (не всё, конечно), а смелые и умные главные редакторы — эти материалы печатали.
Кроме того, все-таки существовала альтернативная журналистика в виде западных радиостанций, вещавших на русском языке, и так называемого самиздата, хорошо известного в журналистской среде. Многие журналисты постоянно ездили за рубеж, привозя оттуда не только джинсы и дубленки, но и начатки духа будущей новой отечественной журналистики.
НЕПОНЯТНЫЕ ПЕРЕМЕНЫ: ПРАВЛЕНИЕ АНДРОПОВА (КОНЕЦ 1982 ГОДА — НАЧАЛО 1984-ГО) И ПЕРВЫЕ ДВА ГОДА ПРАВЛЕНИЯ ГОРБАЧЕВА (1985—1986 ГОДЫ)
Та же цензура, та же подчиненность государству в лице КПСС. Та же экономическая несамостоятельность.
Но Юрий Андропов не только начал не вполне понятные обществу реформы, но и в своей тогда знаменитой статье в журнале «Коммунист» (кажется, май 1983 года), сделал поистине сенсационное, в каком-то смысле — диссидентское заявление: мы (то есть те, кто руководит страной. — В.Т.) не знаем общества, в котором живем.
Общественная, в том числе журналистская мысль при Андропове (главном кагэбэшнике в предшествующий период, душителе свобод, пачками высылавшем диссидентов из страны, но — реформаторе!) оживилась. Она была готова поддержать любые реформы, лишь бы это были реформы. Развитие эта тенденция получила в первые два года правления Михаила Горбачева, когда политическая власть КПСС, оставаясь не менее императивной, стала — по крайней мере, в лице самого Горбачева — более открытой, демократичной, более если и не свободомыслящей, то новаторской. Журналисты — встрепенулись. Они, еще не веря по-настоящему в свое счастье, приготовились к свободе. Не зная, какая это сложная и амбивалентная штука.
ГЛАСНОСТЬ: 1987—1990 ГОДЫ (ДО ПРИНЯТИЯ ЗАКОНА СССР О ПЕЧАТИ И ПОЧТИ СРАЗУ ЖЕ АНАЛОГИЧНОГО ЗАКОНА РСФСР)
Гласность — это свобода слова и печати наполовину. Цензура — до появления упомянутых законов — официально не отменена, но уже не всесильна. Часть правящей элиты сама стимулирует свободу мысли и высказываний — появляется вполне официальное понятие «социалистический плюрализм», то есть в рамках поддержки социализма можно говорить и даже печатать разные мнения. Но что поддерживает социализм, а что нет? На этот вопрос каждый отвечает сам.
Даже неполная свобода — это уже свобода. Кто хочет, тот ею пользуется. Единство отечественных СМИ во взаимоотношениях с властью сломано: кто-то поддерживает Горбачева; кто-то, поддерживая его в целом, жестко критикует по многим направлениям; часть СМИ переходит к открытой поддержке Ельцина как альтернативы Горбачеву, а часть — почти открыто выступает и против одного, и против другого.
К концу этого периода возникает фактически полная экономическая самостоятельность печатных СМИ.
В конце 1989 года появляется первое полностью экономически и политически неподконтрольное власти издание — еженедельная газета «Коммерсантъ». Тогда же возникают два новых информационных агентства «Интерфакс» и «Постфактум».
ПАДЕНИЕ ЦЕНЗУРЫ — СВОБОДА СЛОВА: ДЛЯ ТЕХ, КТО ЕЮ ХОТЕЛ ВОСПОЛЬЗОВАТЬСЯ. 1990-Й — 19 АВГУСТА 1991 ГОДА
Введение в действие в 1990 году законов СССР и РСФСР о печати производит переворот в отечественной журналистике. Эти законы (причем сначала это делает принятый раньше закон СССР) отменяют цензуру и вводят заявительный, а не разрешительный механизм регистрации новых СМИ. Теперь каждое физическое или юридическое лицо, заплатив весьма символическую сумму (1000 рублей для общенационального печатного СМИ), может учредить газету или журнал. Именно на основе этих законов мною в конце лета 1990 года была зарегистрирована «Независимая газета» как издание, учрежденное Московским Советом (тогда — городским институтом государственной власти), но не как его орган. От имени Моссовета тогда же были учреждены газета «Куранты» и еженедельник «Столица», а также радиостанция «Эхо Москвы».
Итак, полная экономическая самостоятельность при старых, советских, то есть очень низких ценах на бумагу и услуги типографий и почтовой службы. Отмена цензуры, то есть возникла самостоятельность политическая и профессиональная. И сложные, у каждого свои, взаимоотношения разных СМИ с центральной властью, с каждым днем слабеющей.
Фактически это максимальный набор гарантий, обеспечивающих полную независимость СМИ. Строго говоря, именно в этот период советские (ныне российские) журналисты и сами издания были максимально свободны. Правда, сохранялся государственный контроль (неабсолютный) за Центральным телевидением.
Не все захотели воспользоваться этими возможностями. По сути их приняли как должное и стали на их основе работать только новые, возникшие в конце 1989-го и в 1990 году СМИ. Остальные, будучи, конечно, более смелыми, чем в прежнее время, действовали с оглядкой на власть. В том числе — и 19 августа 1991 года, в день, когда в стране было введено чрезвычайное положение (власть ГКЧП).
Справедливости ради надо сказать, что одной из причин этого, но далеко не единственной, стало и то, что все традиционные СМИ были юридически привязаны как чьи-либо «органы» к различным партийным, государственным или общественным структурам страны, оторваться от которых было делом достаточно долгим и юридически непростым. Впрочем, это касалось СМИ как редакций, но не отдельных журналистов — они были вольны переходить в новые, свободные, издания. Абсолютное большинство на это не пошло — кадровый костяк новых СМИ составили либо никому не известные молодые журналисты, либо вообще люди, пришедшие в журналистику извне этой профессии — так сказать по призыву только что родившейся свободы слова. <...>
(И далее - до 2004 года)
ПОЛИТИЧЕСКИЙ ВЫБОР-1: 19—21 АВГУСТА 1991 ГОДА, ГКЧП
Все новые издания, в отличие от большинства традиционных, были запрещены одним из первых распоряжений ГКЧП. Но их журналисты продолжали свою свободную деятельность, правда, освященную вполне конкретным политическим выбором (против ГКЧП). Журналисты новых изданий действовали на уровне самиздата, но в новых формах — отправка текстов по почему-то не отключенным аппаратам факсимильной связи, выступления в зарубежных СМИ, из отечественных — на по какой-то причине не выведенной из эфира новой радиостанции «Эхо Москвы» (главный редактор Сергей Корзун). Кроме того, по инициативе тогдашнего главного редактора «Московских новостей» Егора Яковлева мы учредили совместную «Общую газету», первый номер которой, если бы переворот не закончился так стремительно, вышел бы в свет с точки зрения ГКЧП нелегально и подпольно. Из традиционных изданий в учреждении «Общей газеты» участвовали лишь «Московские новости», которые возглавлял сам Егор Яковлев, «Комсомольская правда», «Московский комсомолец» и «Аргументы и факты». Это был выбор редакторов этих изданий. Журналистов, конечно, тоже, но «Общая газета» учреждалась персонально конкретными людьми — главными редакторами: они ставили свои подписи под соответствующими документами. Все сколько-нибудь значимые тогда новые издания соединились в «Общей газете» без всяких колебаний и дискуссий. Это были: «Коммерсантъ», «Независимая газета», «Куранты», «Столица», «Российская газета», «Российские вести» и «Мегаполис-экспресс». Традиционные издания, не присоединившись к «Общей газете», по отношению к ГКЧП заняли выжидательную позицию, хотя симпатии большинства их журналистов, безусловно, были не на стороне Янаева и КО.
Краткосрочность путча не позволила выявить линию поведения различных, в том числе старых и новых СМИ, в полной мере. Поэтому, в частности, создалось ощущение, что вся пресса страны, и новая, и старая, единодушно не поддержала ГКЧП. Что касается журналистов как массы представителей конкретной профессии, это, безусловно, так. Расклад же среди СМИ как отдельных редакций и изданий был не столь однозначным.
Итак, те кто хотел и/или имел большую для этого возможность, сделали определенный выбор, противопоставив себя тем, кто заявил, что держит власть, армию и спецслужбы в своих руках. Свобода слова для тех, кто ее выбрал, продолжала существовать, но на три дня — без свободы печати. Отношения с властью (по их мнению незаконной) были отношениями прямого противостояния. Экономического аспекта проблемы, из-за краткосрочности путча, не существовало вовсе.
СВОБОДА СЛОВА ДЛЯ ВСЕХ: 22 АВГУСТА 1991 ГОДА — СЕНТЯБРЬ-ОКТЯБРЬ 1993 ГОДА
После подавления ГКЧП наступила свобода слова и печати для всех. Причем автоматически, ибо были ликвидированы КПСС и практически все официальные советские институты власти. СМИ, бывшие органами этих институтов и партийных (коммунистических) комитетов, в одночасье оказались свободными даже формально.
Был запрещен выход газеты «Правда», главного органа бывшей КПСС, но ряд известнейших демократических (новых) журналистов выступил с открытым протестом против этого. Решение через какое-то время было отменено.
Итак, наступила полная свобода слова и печати де факто для всех, даже для тех, кто ее не жаждал.
Экономически также все стали абсолютно свободными. Правда, последовавшие за тем экономические реформы очень быстро ввели СМИ в новую реальность: свобода есть, денег на выпуск изданий — нет. Это была качественно новая ситуация. С этой проблемой ранее ни одно СМИ страны не сталкивалось.
Отношения с властью в этот период не были отношениями сотрудничества. Было взаимодействие, иногда — взаимная помощь, в том числе и экономическая помощь некоторым СМИ со стороны власти, но не всем, а главным образом тем, кто власть поддерживал в целом и во многих деталях.
В начале 1993 года, например, когда ельцинская команда взяла очевидный курс на ликвидацию Съезда народных депутатов (парламента) страны, «сверху» пытались заставить Николая Гончара, тогдашнего председателя Моссовета, формального учредителя «Независимой газеты», снять меня с поста главного редактора «НГ». Естественно, из-за политической и профессиональной линии «Независимой», отнюдь не оправдывавшей все шаги власти. Николай Гончар на это не пошел, но факт остается фактом.
Госпереворот сентября-октября 1993 года окончательно развалил благостную, если она кому-то такой представлялась, картину «сотрудничества власти и журналистов» при Ельцине.
ПОЛИТИЧЕСКИЙ ВЫБОР-2: СЕНТЯБРЬ-ОКТЯБРЬ 1993 ГОДА
Ситуация была схожей с той, что в августе 1991-го развернулась вокруг ГКЧП. Каждое издание сделало свой политический (гражданский или классовый) выбор. Большинство полностью поддержало и неконституционный указ № 1400 Бориса Ельцина, и даже расстрел парламента. Абсолютное меньшинство — не поддержало. «Независимая газета», например, не поддерживая в принципе Верховный Совет, Хасбулатова и Руцкого, не встала и на путь оправдания всех шагов Кремля, более того — критиковала эти шаги. Результатом стало то, что на два дня, со второй половины дня 5 октября, в стране была введена цензура: номера некоторых газет («Независимая», «Коммерсантъ») 6 и 7 октября выходили с белыми пятнами вместо снятых цензурой материалов. Ряд главных редакторов других демократических СМИ даже приветствовал решение о введении «демократической цензуры».
Победившие «демократы» не учли одного. Запад (Вашингтон в первую очередь) разрешили Ельцину расстрелять парламент, но запретили трогать священную корову западной демократии — свободу печати. Цензура была отменена столь же стремительно, как и введена.
События сентября-октября 1993 года, бывшие совершенно очевидным государственным переворотом, не внесли существенных корректив в положение со свободой слова, взаимоотношениями СМИ с властью и экономической свободой прессы. В этом смысле после завершения кризиса продолжался период, начавшийся 22 августа 1991 года, — свобода слова продолжала существовать для всех, а свобода печати — для всех, кто имел средства содержать СМИ. Тем не менее именно после октября 1993 года начала доминировать тенденция, ставшая осознанной политикой власти по отношению к СМИ сразу же после того, как Кремль столкнулся с резкой критикой со стороны журналистов хода, а порой и целей военных действий в Чечне, начавшихся в конце 1994 года. Эта тенденция такова: СМИ стали отдавать в руки тех бизнес-групп, которые поддерживали власть.
СВОБОДА ПЕЧАТИ ДЛЯ ВСЕХ, У КОГО ЕСТЬ ДЕНЬГИ: 1993-Й — ЛЕТО 1996 ГОДА
Запад позволял Ельцину многое из того, что никогда бы не позволил другим. Не бескорыстно, разумеется, а ради разгрома коммунизма и ради денационализации государственной собственности в России. Запад позволял Ельцину многое, почти всё — кроме зажима свободы печати, свободы слова. Именно в этом, а не в чем-либо ином, одна из трех главных причин отсутствия каких-либо очевидных государственных репрессий против СМИ, критиковавших первого президента России (а таких СМИ с каждым месяцем и годом становилось всё больше). Две другие причины следующие. Ельцина мало интересовало то, что не ставило под угрозу его личную власть. И в этом смысле его не волновали нападки на него в прессе. Кроме того, он понимал, что журналисты, если их начать открыто зажимать, возненавидят инициатора этих репрессий. А вот это было бы опасно.
Но душить или ограничивать свободу слова руками государства уже не было нужды. Возникла совершенно новая система взаимоотношения СМИ и власти. Между ними встали собственники.
В начале 1993 года начала складываться медиаимперия Владимира Гусинского (группа «Мост»): 1993 год — газета «Сегодня», затем полностью частная телекомпания НТВ, получившая позднее в качестве платы за поддержку Ельцина на выборах четвертый общенациональный телеканал да еще с возможностью оплачивать услуги связи (главная статья расходов) по льготным расценкам, как государственное телевидение. Затем — «Эхо Москвы», фактически контрольный пакет акций которой Гусинский приобрел.
В начале 1995 года Борис Березовский установил свою власть над первым общенациональным каналом, названным позднее ОРТ, где номинально контрольный пакет акций оставался у государства. Позднее Березовский начал контролировать и шестой канал (ТВ-6). Вскоре Березовский стал фактическим владельцем прекратившего было выход журнала «Огонек». Осенью 1995 года — та же история произошла с «Независимой газетой». Позже в это «семейство», не столь жестко, как «Медиа-Мост», сплоченное и организованное, вошли «Новые известия» и «Издательский дом “Коммерсантъ”» со всеми своими изданиями.
В разделе собственности в сфере СМИ приняли участие все крупнейшие бизнес-группы: кроме групп Гусинского и Березовского, действовавших наиболее целенаправленно и с откровенно политическими амбициями, со СМИ начали работать «Газпром», «Лукойл», ОНЭКСИМбанк («Интеррос»), позже — группа «Альфа», АФК «Система», РАО «ЕЭС России», как только его возглавил Анатолий Чубайс, и т. д.
Анатолий Чубайс собственно и сформулировал на одной из частных встреч с главными редакторами крупнейших СМИ страны, среди которых был и я, а потому знаю это наверное, принцип новых взаимоотношений: что хозяин СМИ скажет, то и будете делать, а не сделаете — кости будут трещать. Я цитирую практически дословно. А слышали эти слова еще человек пятнадцать. Произошла эта встреча в конце лета или в начале осени 1996 года, когда Чубайс был главой президентской администрации при больном Ельцине. Замечу, что немаловажно, что в тот период Анатолий Чубайс намеревался стать как минимум премьер-министром России, а как максимум — ее президентом.
Итак, формула существования прессы в России оказалась проста. Если бизнес-группа политически поддерживает власть, власть помогает или позволяет этой группе приобретать или издавать общенациональные СМИ, которые тоже должны помогать бизнес-группе не столько делать деньги, сколько оставаться близкой к власти, ибо от этой близости в России и родятся деньги.
Классическая модель взаимоотношений власти, крупного бизнеса и СМИ. Ничего нового. Новое, точнее неожиданное, — для власти, для Кремля, все-таки возникло. Но это будет несколько позже.
В рамках этой классической модели властью и была решена проблема поддержки кандидатуры Ельцина на выборах летом 1996 года — путем прямого давления собственников на большинство общенациональных СМИ, хотя, конечно, и большинство журналистов, не желая победы Зюганова, не слишком сопротивлялись этому давлению. Итог, как я уже отметил, подвел Анатолий Чубайс, оказавшись в Кремле наместником готовящегося к операции на сердце президента Ельцина. <...>
СВОБОДА СЛОВА В РУКАХ ОЛИГОПОЛИЙ: ИНФОРМАЦИОННЫЕ ВОЙНЫ 1997—2000 ГОДОВ
В модели взаимоотношения власти, бизнеса и СМИ, отцами-основателями которой в России были Гусинский, Березовский и Чубайс (группа ГБЧ), было отбалансировано всё, кроме трех моментов.
Во-первых, бизнес-группы, сплоченные к лету 1996 года, в межвыборной жизни имели разные, а порой и прямо противоположные интересы в бизнесе, да и в политике. И удовлетворять всех одновременно и всегда Кремль был не в состоянии.
Во-вторых, даже и на выборах бизнес-группы могли иметь пристрастия к разным кандидатам, что и случилось в 1999 и 2000 годах.
В-третьих, между готовностью поддерживать Кремль в обмен на получение в свои руки общенациональных СМИ, и реальной поддержкой власти тогда, когда эти СМИ уже находились в руках олигархических групп, лежала определенная, иногда — очень большая дистанция.
Всё это оказалось неожиданным для Кремля, особенно в 1999 году — когда речь вновь зашла о судьбе власти в стране, и несколько олигархических групп во главе с медиаимперией Гусинского пошли политической и информационной войной против Ельцина и его окружения.
Но всё началось еще в 1997 году с информационной войны по поводу залоговых аукционов, а проще говоря — по поводу раздачи кусков национальной собственности в руки олигархических групп в качестве платы за поддержку Ельцина на выборах. Претендентов на самые лакомые куски этой собственности было больше, чем кусков. Кремль делал выбор, но каждый раз в чью-то пользу. В руках у проигравших было информационное оружие и против конкурента, и против Кремля, который сделал «неправильный выбор».
Информационные войны не такое уж большое зло для публики и СМИ. Каковы бы ни были цели их вдохновителей, публичным результатом этих войн стало то, что СМИ очень много интересного, полезного и правдивого рассказали, а публика, соответственно, узнала о новых хозяевах страны и собственно о власти.
Одной из первых жертв информационных войн, кстати, стал теоретик новой модели взаимоотношений власти, бизнеса и СМИ Анатолий Чубайс. Пострадал он от других авторов этой модели, двух других членов группы ГБЧ — Гусинского и Березовского, постоянно инициировавших критику Чубайса в принадлежащих или подконтрольных им СМИ.
К 1997 году в России окончательно сложились две самые мощные медиаимперии, а точнее — олигополии, ибо помимо СМИ эти империи включали еще политические, финансовые, административные и даже фактически разведывательные ресурсы: олигополия Березовского во главе с ОРТ и Гусинского во главе с НТВ (естественно, что общенациональные телеканалы были и главным калибром, и авангардом соперников в информационных войнах).
К осени 1999 года, пройдя через четыре главные информационные войны 1997 — начала 1999 года, эти олигополии окончательно оформились в две общенациональных квазипартии, на которые нанизывались все остальные политические, в том числе и собственно партийные структуры. Лицом этих двух квазипартий были ОРТ и НТВ.
• 1997 год. Информационные бизнес-войны.
• 1998 год, весна. Первая политическая информационная война — за смещение (или против этого) Черномырдина с поста премьера.
• 1998 год, лето. Вторая политическая информационная война — за назначение «своего премьера» после отставки Кириенко. НТВ — за Лужкова, ОРТ — за Черномырдина, потом — за Примакова.
• 1999 год. Третья политическая информационная война — за смещение Примакова с поста премьер-министра и начало борьбы за политическое наследство Ельцина.
Борьба в этой войне велась на четырех главных фронтах. Первый фронт — примаковский. И ОРТ, и НТВ сначала были за его смещение, но когда Гусинский и Березовский не сошлись в кандидатуре, которая заменит Примакова в кресле премьера, они разошлись и на втором фронте, скуратовском.
Мало кто помнит, но в первоначальном обнародовании факта наличия компрометирующей генпрокурора пленки приняли участие не только руководители ОРТ и ВГТРК (чей канал в конце концов и показал пленку), но и гендиректор «Медиа-Моста» и НТВ Игорь Малашенко. Однако позже НТВ стало защищать Скуратова, подрывая доверие к Ельцину и начав кампанию против Семьи. Так возник третий — семейный — фронт. Борьба на нем Гусинского включала дискредитацию лично Ельцина, его физической семьи и семьи политической (дело Бородина, борьба с Аксененко и Березовским), а также фактическую поддержку идеи отставки Ельцина, инициированной вообще-то коммунистами, злейшими врагами медиа-
олигарха.
Четвертый фронт — собственно премьерский, или наследничий, ибо новый премьер скорее всего должен был стать наследником Ельцина в Кремле.
НТВ боролось против кандидатуры Аксененко, поддерживая Степашина (раз не удалось провести Лужкова), а затем — против Путина. ОРТ — сначала за Степашина, раз не удалось провести Аксененко, потом против него, но за Путина.
Далее наступило главное сражение третьей политической информационной войны. Это осень 1999 года — зима 1999—2000 годов. Судьба мест в парламенте и президентского кресла разыгрывалась в схватке не на жизнь, а на смерть между олигополиями Березовского (ОРТ) и Гусинского (НТВ).
Партия ОРТ выдвигала на пост президента — Путина, в Думу — «Единство» и СПС (Березовский к этому времени опять соединился с Чубайсом).
Кандидатами партии НТВ (Гусинского) были: в президенты — Примаков, в премьеры, который вскоре должен был заменить Примакова в Кремле, Лужков (дублер — Явлинский), в Думу — «Отечество — Вся Россия» и «Яблоко».
Для аудитории свобода информации была полнейшей — враждующие медиаимперии рассказывали о соперниках и их клиентах всё и даже кое-что сверх того. Для СМИ свобода была максимальной, но в рамках того, что обеспечивало достижение победы. Если СМИ не делали то, что хотели хозяева, то действовали два рычага: (1) перебои в финансировании СМИ; (2) смена главного редактора. Партия Гусинского была более сплоченной идеологически, поэтому там почти не менялись первые лица в СМИ (правда, вскоре НТВ по собственной инициативе покинул один из его создателей Олег Добродеев).
У Березовского империя была неорганизованной. Поэтому он постоянно менял руководителей СМИ, в нее входящих, в том числе и тех, кого назначал сам. Он расстался с Львом Гущиным («Огонек»), Сергеем Благоволиным (ОРТ), Эдуардом Сагалаевым (ТВ-6), Рафом Шакировым («Коммерсантъ») и, наконец, — позже всего, в начале лета 2001 года со мною («Независимая газета»).
Последний эпизод случился уже за рамками третьей политической информвойны (она закончилась с избранием Путина президентом). Но политическое поражение в этой войне партии НТВ (Гусинского) не смутило самого медиаолигарха. Он начал четвертую политическую информационную войну, которую я называю Большой медийной войной. Фактически, конечно, третья и четвертая войны были единой кампанией, разделенной лишь небольшой передышкой (январь — начало марта 2000 года). Тем не менее в силу ряда обстоятельств, о которых надо говорить отдельно, я разделяю эти схватки.
Подробно история Большой информационной войны изложена в моих статьях того периода, которые я собрал воедино в седьмом разделе данной книги. Хронологически Большая медийная война разворачивалась в последний из рассматриваемых мною периодов наиновейшей истории российской прессы, к которому я и перехожу.
СВОБОДА СЛОВА ПРИ ГОСУДАРСТВЕННОМ ДОМИНИРОВАНИИ В СМИ: С ВЕСНЫ 2000 ГОДА И ПО СЕЙ ДЕНЬ
После президентских выборов 2000 года Владимир Путин и его команда, на собственной судьбе испытавшие мощь двух квазипартий ОРТ и НТВ, разгромили сначала одну олигополию («Медиа-Мост») — не без помощи Березовского. А затем и олигополию самого Березовского, который захотел диктовать Кремлю свои правила игры.
Так получилось, что с осени 1995 года я работал с Березовским, возглавляя «Независимую газету», включенную (правда, на особых правах) в его медиаимперию. Кроме того, я неплохо знал и Владимира Гусинского, руководителей «Медиа-Моста» и СМИ, входивших в эту группу. Словом, я оказался отчасти внутри всей этой борьбы, во всяком случае гораздо ближе к ее эпицентру, чем многие другие.
Моя профессиональная и политическая позиция резко отличалась от позиции руководителей этих олигополий, как я их, вслед за политологом Андраником Миграняном, стал называть. Я полностью осознавал необходимость для государства, центральной власти и президента, созданного одной из этих олигополий в борьбе с другой, ограничить их влияние на жизнь государства и общества, ввести это влияние в рамки нормы.
В реальности же на начало 2000 года возможности империй Березовского и Гусинского едва ли не превышали мощь и власть не то что всех остальных политических сил страны, но и совокупности основных государственных институтов власти — парламента, правительства, суда и даже президента. Иллюзий относительно того, что медиаимперии Гусинского и Березовского в своей борьбе с Кремлем лишь отражали интересы гражданского общества, у меня не было. Я знал это и теоретически, и практически: цели отрабатывались эгоистические, а из интересов гражданского общества, еще не сформировавшегося и, естественно, не вполне свои интересы осознававшего, бралось лишь то, что укладывалось в прокрустово ложе исключительно частных интересов этих олигополий. Более того, там, где эти частные, эгоистические интересы вступали в противоречие с интересами, как я их понимал, не только власти, но и гражданского общества, медиаолигархи всякий раз выбирали свои интересы.
Поплатившись за такую позицию в конце концов постом главного редактора созданной мною «Независимой газеты», я тем не менее не жалею о случившемся. Передо мной встала проблема морального, гражданского и политического выбора, что часто бывает в журналистике, но в менее значимых масштабах (об этом мы еще поговорим в специальной лекции). И я этот выбор, даже ценой потери мною созданного, сделал.
В моих статьях периода 1999—2001 года в значительной степени отражена и хроника, и так сказать «теория» этого периода истории нашей журналистики, полностью к тому времени сросшейся с политикой, поэтому для печатного курса лекций я и воспользуюсь своими статьями, в которых вся эта история анализируется и отчасти описывается.
Перед этим, однако, вернусь к критериям, по которым я и делю историю наиновейшей русской журналистики на определенные периоды. Напомню эти критерии: свобода слова, взаимоотношения с властью, экономическая свобода СМИ.
Так вот, в начале этого, последнего, то есть текущего на момент выхода этого курса, периода экономическая свобода СМИ была полностью ограничена стратегией и возможностями олигополий, в которые эти СМИ входили; свобода слова (за малыми исключениями, в частности это была руководимая мною «Независимая газета») — рамками конкретной политики тех же самых олигополий. А отношения СМИ с властью, естественно, были продолжением отношений с властью владельцев медиаимперий.
Сами по себе свобода слова и свобода печати в связи с этой ситуацией в России не погибли, но основной их потенциал использовался для борьбы с властью или борьбы за власть. Всё остальное было побочным, то есть маргинальным.
К концу же этого периода обе главных олигополии были разгромлены — методами, не вполне законными юридически, но вполне адекватными тем, какими они сами боролись с властью и со своими конкурентами.
Проще говоря, была осуществлена демонополизация в медиасфере с одновременной ренационализацией самого главного СМИ страны — первого телеканала (ОРТ). Средств массовой информации не стало меньше — здесь аудитория ничего не потеряла. У них просто стало больше владельцев, правда, более лояльных центральной власти. Кстати, даже Гусинский и особенно Березовский сохранили часть своих империй, но исключительно в виде печатных изданий (издания ИД «Коммерсантъ», нынешняя «Независимая газета», «Еженедельный журнал», «Новая газета», связи с некоторыми активно работающими в московской прессе журналистами).
Действительно, государство (власть) поставили под свой контроль главный телеканал страны («Первый», ОРТ), ранее фактически находившийся в распоряжении частного лица (Березовского), усилив тем самым свое присутствие на медиарынке. То есть государство осталось единственным крупным монополистом на этом рынке, что теоретически не очень правильно. Практически же это был правильный шаг — полностью на тот момент соответствовавший интересам не только власти, но и общества. С учетом специфики России, естественно, и специфики конкретного этапа ее истории.
Говорить о справедливости в том, что касается владения общенациональными СМИ, вообще невозможно. Не вполне ясно, что будет дальше, но на момент выхода в свет этой книги под полный государственный контроль центральной власти поставлены четыре из шести действующих в России метровых канала: «Первый» (ранее контролировался Березовским), «Россия» (второй), «Культура» (пятый) и шестой (ранее контролировался тоже Березовским). ТВЦ (третий канал) контролируется московской властью. Кстати, этот канал довольно критичен, если не сказать, что оппозиционен всей центральной власти, кроме лично президента страны. НТВ (четвертый канал), ранее принадлежавший Гусинскому, контролируется одной из крупнейших госмонополий страны «Газпромом», но время от времени демонстрирует оппозиционность. Во всяком случае его отличает гораздо больший плюрализм, чем прямо государственные каналы.
Дециметровые каналы (в Москве их еще до десяти) — частные, хотя и находятся в руках бизнес-групп в целом лояльных центральной власти. Но эти каналы, как правило, развлекательные.
Я объясняю (и отчасти даже оправдываю) фактическую ренационализацию метровых (общенациональных) телеканалов страны двумя причинами.
Первая. В пик плюрализма собственности на общенациональные каналы, несмотря на то, что фактических собственников было больше, чем сейчас (федеральная власть, московская власть, Березовский и Гусинский), эти каналы не представляли все значимые политические силы страны и все значимые социальные группы России, в том числе и электоральные. КПРФ, крупнейшая партия России, и все левые (в нашем понимании) слои населения (а это как минимум 30—40 миллионов человек) не были представлены ни через государство, ни через частных лиц среди собственников телеканалов. В этом смысле ренационализация даже восстановила политический баланс и то, что можно назвать справедливостью.
Вторая причина. В период политических битв 1999 года центральная власть окончательно осознала, что федеральные каналы в политике сравнимы с ядерным оружием в военном деле (да и в политике тоже). Между прочим, само по себе это утверждение настолько близко к реальности, что я считаю его максимой современной журналистики.
ОБЩЕНАЦИОНАЛЬНОЕ ТЕЛЕВИДЕНИЕ ЕСТЬ ПОЛИТИЧЕСКОЕ ЯДЕРНОЕ ОРУЖИЕ, РАДИУС ДЕЙСТВИЯ КОТОРОГО ОГРАНИЧЕН ТЕРРИТОРИЕЙ ТОЛЬКО СОБСТВЕННОЙ СТРАНЫ, ЧТО ДЕЛАЕТ ЭТО ОРУЖИЕ
ЕЩЕ БОЛЕЕ ОПАСНЫМ.
Именно поэтому центральная власть приняла решение ввести режим нераспространения этого оружия и сосредоточить весь (или почти весь) его арсенал в собственных руках. Справедливо ли это? Не более, чем решение пяти государств — США, СССР (России), Китая, Великобритании и Франции — ввести в международное право собственную монополию на владение реальным ядерным оружием, запретив его распространение и вводя санкции против тех, кто стремится к обладанию оным.
И хотя режим пяти ядерных держав, основанный на их собственном решении и о
священный статусом держав — победительниц в войне, со дня окончания которой минуло 60 лет, фактически рухнул, вполне несправедливые соответствующие нормы международного права продолжают действовать и, как всегда в международной политике, избирательно применяться.
Абсолютно то же самое мы имеем и в России в сфере общефедерального телевидения (и радиовещания, кстати, тоже).
Дальнейшее будет зависеть не от Путина (или президента страны с любой другой фамилией), а от общемировых и общероссийских политических тенденций. Если, как утверждают многие — и я с этим согласен, мы реально вступили в эпоху медиакратии и неоавторитаризма (демократического авторитаризма, или авторитарных демократий), то новой денационализации федеральных телеканалов в России мы не увидим. Скорее, сходные процессы, но с национальной спецификой, пойдут и в других демократических странах.
Если слухи о наступлении медиакратии и неоавторитаризма преувеличены, то через некоторое время несколько федеральных телеканалов опять будут переданы в частные руки.
Ясно одно — решение об этом будет принимать правящий класс по инициативе с‚мой мощной из групп влияния внутри него.
Пора забыть о «свободных частных СМИ» как крупнейших игроках на поле общенациональной политики. Их историческое время прошло. Что не отменяет ни возможность частного владения более мелкими СМИ, в том числе и электронными, ни свободы слова и печати (в тех пределах, в которых они ныне функционируют, о чем я уже рассказывал), ни, разумеется, самой журналистики.
Поскольку публичная политика сегодня почти на 100% реализуется через каналы и механизмы СМИ, равно как и значительная часть политики непубличной, у публики (аудитории) создается ощущение тождественности политического процесса и его отражения в СМИ, а иногда происходит и реальное замещение политики ее инобытием в СМИ.
В странах, где наличествуют все необходимые элементы, субъекты и механизмы политического процесса, медиаполитика (инобытие политики в СМИ) дополняет реальную политику, не замещая ее полностью. В России, где отсутствуют многие необходимые элементы нормальной демократической политики, например партии, а политика (по крайней мере на уровне ритуала) функционирует, СМИ просто-напросто замещают, заменяют, подменяют собой то, что существует в политике как в развернутой системе субъектов, объектов и механизмов управления. Именно эту подмену, которую еще можно назвать фальсификацией, мы и видели в 1999 году, когда в политическом процессе, но особенно в его отражении в массовом сознании, вместо отсутствующих реальных партий функционировали фальшивые партии, или квазипартии, ОРТ и НТВ. Осень 1999 года показала это столь выпукло, что не заметить подмену мог только слепой (другое дело, что этот феномен не был как-либо квалифицирован большинством аналитиков)1. Но в менее очевидных формах выполнение фантомами из СМИ функций различных элементов реальной политики в России происходит постоянно.
Теоретически не исключено, что квазиполитика из СМИ, или виртуальная политика, может заменить собой всю реальную политику. Это и была бы медиакратия не в смысле управления миром через СМИ, а собственно медиакратия — где медиа превратились бы в центр власти, в главный субъект власти. Известный фильм «Хвост вертит собакой» дает эпизод такого смещения политической субъектности из конституционных центров власти в СМИ, но в жизни этого как нормы и системы пока нет. И, видимо, никогда не будет. А вот случайные или преднамеренные подмены СМИ-фантомами элементов реальной политики будут продолжаться и, скорее всего, нарастать по масштабам и частоте.
Кстати, в России, кроме квазипартий, сфабрикованных из СМИ-фантомов, существуют еще и квазиполитики, скроенные из того же материала, квазиинтеллигенция, квазиобщественное мнение (по некоторым вопросам), квазипредставительные органы власти (особенно это относится к региональным законодательным собраниям), квазисудебные органы, квазиминистры и т. д.
Это интереснейший процесс, всех характеристик и составляющих которого мы пока уловить не можем. Я предполагаю, что неавторитарные тенденции, нарастающие в современной евроатлантической цивилизации, потребуют для сохранения видимости демократии усиления фантомообразующей функции СМИ. Возможно, со временем она перестанет только дополнять их политическую функцию и просто заменит ее.
Ныне в России, да и в мире в целом, свобода слова и печати, с одной стороны, возвращаются туда, где родились — в печатную прессу, то есть в прошлое, а с другой — в сетевые издания, в Интернет, то есть в будущее. Телевидение есть слишком настоящее, чтобы те, кто имеет власть, забыли о нем.
Так что в ближайшее время нет никаких оснований ожидать наступления качественно нового этапа в наиновейшей истории русской журналистики.
Источник: Виталий Третьяков.
Рейтинг публикации:
|
