В европейской медиасреде стараниями западных либералов и восточноевропейских националистов сформировался устойчивый стереотип, согласно которому Россия является мононациональным государством русского народа, под пятой которого стонут несчастные угнетенные национальные меньшинства.
Отсюда русским за пределами России считается возможным отказывать в их стремлениях к защите собственных прав. Но есть ли смысл в этом и что вообще из себя представляет русский народ?
Империи — Римская и Российская
Полагая русских некой «мононацией» вроде эстонцев, латышей, финнов или поляков, понять Россию невозможно, а значит, и вся политика в отношении нее будет обречена на провал. Здесь гораздо уместнее вспомнить историю Римской империи, которая весьма примечательна. Там тоже немногочисленные племена латинов, сформировавшиеся в условиях постоянной борьбы с соседями, оказались наиболее удачливыми. Выбранная ими система включения побежденных в свою общественно-государственную структуру позволила стремительно расширяться и стать в конце концов крупнейшим государством античности.
Так же и Россия сформировалась по сути дела из различных фрагментов — угро-финских, славянских, балтийских и тюркских. То, что именно Москва в конце концов вышла на авансцену истории, связано и с географическими особенностями Восточно-Европейской равнины, и с фактором монголо-татарской инвазии, которая длилась более двухсот пятидесяти лет.
Смесь культур
Захват и поглощение Москвой Великого Новгорода и его земель было неминуемым следствием исторических процессов, которые начались за четыреста лет до этого, в связи с исключительно благоприятными климатическими условиями в Восточной Азии.
Победа над Татарией сопровождалась стремительным вхождением татарской элиты в элиту московскую. По сути дела именно тогда московиты, породнившись с новгородцами и татарами, стали русскими — и уже все вместе двинулись на восток.
Ливонские войны Ивана Грозного, как ни странно, усилили связи Московского государства с культурой Западной Европы. А Смутное время, которое сопровождалось польско-литовской интервенцией и оккупацией Московии, привело к небывалому перемещению литовцев, поляков, шведов и представителей иных европейских народов на восток. С завершением Смутного времени многие из них, в первую очередь люди благородного звания, остались на Руси, служить новому царю.
С точки зрения современного молодого человека в Латвии, воспитанного в школе на идеалах национального государства, они были предателями своего народа. Но 400 и даже 200 лет назад такого понятия не было. Верность была сюзерену — своему барону, графу, князю, маркизу, королю или царю. От клятвы верности можно было освободиться и принять новую.
Страна возможностей
Почему эти люди стали служить «варварскому» русскому царю? Да все очень просто — это было место, где образованный и предприимчивый человек мог быстро сколотить состояние, достичь чинов, славы и богатства. Огромная территория позволяла и земледельцу, но при этом человеку решительному и отчаянному, найти свое счастье.
Введение крепостного права на Руси без права перехода к другому помещику, осуществленное при царе Алексее Михайловиче, отягощенное бессрочным сыском беглых крестьян, было как раз связано и с тем, что очень многие крестьяне подавались на вольные хлеба на Урал и в Сибирь с казачьими отрядами. В этих отрядах собирался самый разный народ, разной веры и различных национальностей, и московское наречие было лишь одним из употребляемых языков. Несомненно, что эти отряды творили всяческие беззакония в отношении «дикарей», которых встречали на своем пути «встречь солнцу», но вряд ли они были ужаснее того, что творили европейцы в отношении коренного населения Америки.
Вы понимаете по-русски?
Уже при Петре в Россию хлынул поток искателей приключений и авантюристов (в хорошем смысле этого слова) со всей Европы. Где еще можно было из воздуха создавать состояния, добиваться богатства и титулов? При Петре российское общество стало расслаиваться — на элиту, которая стала говорить на иностранных языках, и простой народ, который говорил на языке, на сегодняшний слух похожем скорее на украинско-русский суржик, нежели на литературную русскую речь.
Если Ломоносов (помор из купеческого рода, с детства знавший грамоту) на заседаниях академии требовал неукоснительного владения латынью как индикатором образованности, то в светском обществе сначала властвовал немецкий (как и схожий с ним голландский — любимый язык Петра Первого), а затем — французский.
В царствование Екатерины Великой, немки по происхождению, Россия организовала невиданную программу по переселению немцев на русские земли, которой старались воспользоваться все, кто мог (тогда в Европе был крупный кризис и голод). Именно нежелание терять население побудило западноевропейцев раздувать историю про потемкинские деревни. Разумеется, жизнь крестьян и колонистов приукрашивали к приезду императрицы, но и в промежутках между визитами венценосной особы они жили весьма неплохо даже по европейским меркам.
Под одним одеялом
Таким образом, к началу XIX века сформировалось как бы несколько русских народов — европеизированная элита и широкие массы, которые в зависимости от географии имели самый разный этнический состав. С развитием общества эта самая элита начала размываться, в нее стали входить люди из низов. Высшее общество Российской империи стало формировать в то время литературный русский язык, который здорово отличался от простонародного.
В ХХ веке, особенно после русской революции 1917 года, появилась идеология создания новой исторической общности — советского народа. Однако максимум, что удалось сделать, — это распространить на всю страну русский язык в его новом, вновь модернизированном, варианте, сделав его своеобразным лингва франка, в том числе и для социалистического блока.
На Западе, не желая заморачиваться по поводу «особенностей русской души», привычно называли всех живших в СССР русскими — и грузин, и чеченцев, и якутов с латышами и эстонцами. Но внутри страны все прекрасно понимали существовавшие различия. Они также существуют и сейчас. Вся Россия — это сплошное лоскутное этнографическое одеяло.
Глобальная идея и локальные движения
Очень часто задаются вопросом: почему за пределами России русские не собираются в одну цельную общину? Мне кажется, ответ прост — оказавшись за пределами своего ареала, они как бы «вспоминают» свои древние корни и ищут тот край, который в наибольшей степени подходит их личному менталитету и складу характера. Кому милее немецкий порядок, кому — латинская маньяна, а кому — латышский хуторской экологизм. Латышу трудно поверить, но коренного русского рижанина в России вычисляют «на раз». У российских русских и руссо-балтов разные мечты и устремления. И проблемы их волнуют разные.
Россия не имеет национальной идеи в европейском понимании этого слова — существует «русский мир» как глобальная идея, россияне — как государственный суперэтнос, и множество мелких, локальных субэтносов.
За Латвию, а не против
Вот на уровне этого русско-балтийского субэтноса и глобального «русского мира» и происходят процессы в среде «европейских русских». Не о стремлении слиться с Москвой пекутся они. Даже многие латышские интеллектуалы не могут поверить, что стремление к получению официального статуса русскоязычным меньшинством направлено не против Латвии, а именно за Латвию. Что это протестное голосование не возникло бы, если бы несколькими месяцами раньше не начался сбор подписей об ограничении среднего образования на русском языке. Для балтийских русских это было отрицанием их истории на этой земле, которая тянется в глубь столетий, потому что их история — это и история немцев, латышей, евреев, литовцев, шведов и поляков.
Это действительно трудно понять национально воспитанному человеку — как дитя немца и латышки становится русским. Как и потомок полячки и еврея. Но это — реальность Латвии. И эти люди нуждаются в признании их права жить на земле, где жили их предки, и говорить на языке, который их же предками и был создан. Возможно, для понимания этого нужно больше времени, но его может как раз не хватить...
Константин Ранкс
ИМХОклуб
Рейтинг публикации:
|
