Чарльз Трю
Чем же в действительности являлись «твиттерная» и «фейсбучная» революции? На Западе сразу после того, как вспыхнули протесты в Египте, возникла целая теория революции.
Журналисты и комментаторы в один голос заявили о том, что неотъемлемо присущая инструментам социальных медиа демократичность открыла людям новые идеи и ценности. Как совпало, утверждали они, что эти новые инструменты должны стать катализатором революции, механизмом для её запуска и способом её освещения. Так возникла безупречная быль о «фейсбучной революции», растиражированная и восторжествовавшая во всех СМИ.
На самом деле, так называемая «твиттерная революция» имеет весьма отдалённое отношение к реальным демонстрантам или к тому, каким образом они использовали медийные инструменты в течение тех 18 дней. Эта «медийная революция» была, по сути, про то, как Запад пережил события в Египте.
Несомненно, Twitter, Facebook и YouTube сыграли определенную роль: активисты использовали их, чтобы придать максимальной огласке зарождающиеся протесты, для распространения информации, для содействия организации на местах (например, медицинской помощи, донорства крови), или на площади — для предупреждения об атаках.
Но внезапно эта информация перестала поддаваться контролю и стала играть роль, которую никто не ожидал и не планировал. Делая ретвиты сообщения египетского активиста, онлайн-пользователи «тиражировали» его, копируя и распространяя, чем вырвали его из первоначального контекста и поместили в контекст программы собственного «я», своей онлайн-персонификации.
Какую же роль стала играть стремительно распространяющаяся в социальных медиа информация? Непросто объяснить демонстранту с Тахрира ощущение переживания тех событий посредством Twitter. Это было пьянящее, напряжённое, сложное и в некотором смысле жуткое чувство. Не имея самостоятельной возможности подтвердить прочитанное, читающий был вынужден конструировать происходящие события в воображении. В Twitter появлялась масса различных сообщений, сплетающихся в один поток ужаса. Появление новых твитов и сползание старых в ленте создавало имитацию продолжительности во времени, а просмотр видео, которые выкладывали активисты с Тахрира, был сродни наблюдению за ситуацией сквозь размытый фокус виртуальной личности. Самым навязчивым был звук: без возможности видеть, что происходит в действительности, оценивать расстояние выстрелов, криков, воображение выходило из-под контроля.
Словом, всё переживание сводилось к заполнению пробелов с помощью любой информации, которую только можно было найти, дабы воссоздать картину событий, переплетением воедино различных сообщений из-за отсутствия информации, которую можно было бы засвидетельствовать собственными органами чувств. Когда сообщения в Twitter прекратились, единственным оставшимся информационным ресурсом оказалось собственное воображение. Следя за ситуацией в Twitter, мы конструировали сообщения и «сочиняли» реальность.
Почему это так важно? Говоря простым языком, потому что это ново. Традиционные медиа работают по-другому: комментаторы говорят, как и что мы должны думать, ежечасно повторяя свой нудный анализ ситуации по круглосуточным новостным каналам. Хорошо поставленные кадры позволяют составить общее представление о ситуации, а их версия происходящего изображает «объективность» и полноту изложения. Одним словом, нет речи о каком-либо взаимодействии с надиктованной и впаянной в определенный контекст информацией.
Впервые наблюдатель с помощью социальных медиа получил возможность создавать сами сообщения, как таковые. Самостоятельно накапливая информацию из множества источников, простой наблюдатель превращался в редактора собственного новостного портала. Тысячи западных пользователей отказались от традиционных новостных СМИ, чтобы на базе различных форумов (от студенческих консультаций до сайтов футбольных фанатов) создать собственные, управляемые пользователями, новостные сайты.
Это имело далеко идущие последствия. Сами себе редакторы и издатели, эти люди стали ощущать себя носителями права собственности на происходящие события — они постоянно утверждали об активном взаимодействии с найденной информацией, о том, что они не просто потребляют информацию и следуют официальной версии изложения событий. Для тех, кто писал о революции на Facebook, её история стала без преувеличения событием в летописи их онлайн-«я» и публично воплощенного «я». Она стала тем, что произошло с ними лично.
Взяв на себя роль издателей и редакторов, эти пользователи оказались активно вовлечены в формирование повествования революции, а некоторые даже чувствовали, что содействуют этой самой революции. Но теперь ключевыми фигурами описываемых событий стали они сами: для субъекта невыносимо отсутствовать в новом медиапространстве. Всё равно, что создать страничку в Facebook от лица кого-то другого вместо себя.
О чём это говорит? О том, что люди отчаянно хотели быть вовлечёнными в происходящее.
Могло ли из этого получиться что-то хорошее? Имеет ли значение, откуда возникла в них эта необходимость ощущать свою вовлечённость? С одной стороны, такое ощущение могло быть использовано (и многие посчитали это необходимым во избежание кровопролития) для повышения уровня осознания революционных событий в международном масштабе. Можно сказать, что вовлечённость использовалась для создания чувства единства и сети поддержки.
С другой стороны, стоит проблема того, что достигнутая солидарность по сути была вымышленной и, таким образом, осталась обманчивой и эфемерной. Да, людям действительно было не всё равно, когда они наблюдали за происходящим онлайн, а некоторые кадры буквально разрывали сердце, но по существу эта солидарность основывалась лишь на мнимом участии наблюдателей (мы же любим сочинять хэппи-энды).
Описанный способ взаимодействия с происходящим способствует возникновению кратковременных оптимистических повествований, в значительной степени потому что тот вид деятельности, которым необходимо заниматься наблюдателю, дабы сконструировать воображаемую реальность, в долгой перспективе нежизнеспособен. В конечном итоге пользователи закрыли Twitter и стали возвращаться к своей обычной онлайн-активности, счастливые от осознания «выигранной» революции. Вот и вся солидарность.
Что мы имеем в сухом остатке? А то, что для пользователей Twitter революция продолжалась 18 дней, а её история благополучно уложилась в удобную концепцию столь знаменитой «фейсбучной революции».
Но прошло 2 года с момента восстания 25 января, а борьба всё ещё продолжается. Молчание Запада оглушает.
Чарльз Трю — блоггер и магистр в области исследований международных конфликтов (выпускник Королевского колледжа в Лондоне). Его работа была посвящена восприятию Западом революционных событий в Египте через призму социальных медиа.
Источник: inoforum.ru.
Рейтинг публикации:
|
