Оружия воинствования нашего не плотские, но сильные Богом на разрушение твердынь: ими ниспровергаем замыслы и всякое превозношение, восстающее против познания Божия, и пленяем всякое помышление в послушание Христу
2-е послание к коринфянам, 10:4–5
Фридрих Ницше
Если бы перед началом показа в кинотеатре или представления на рок-концерте вам дали на минутку микрофон, и вы спросили бы народ, слышали они когда-нибудь о Фридрихе Ницше, Жан-Поле Сартре, Алистере Кроули или даже Алане Муре, многие, наверно, ответили бы отрицательно.
А зачем им это? Перефразируя культурный афоризм, кому, если честно, не наплевать?
В конце концов, у нас и без того проблем хватает, и мы не хотим их умножать, размышляя над идеями, которые вроде бы никак не соотносятся на поверхности с нашим миром. Мы живём в материальном мире, где суматоха повседневной жизни, кажется, захватила самых лучших из нас.
Но нравится нам или нет, идеи, как указывал покойный Ричард М. Уивер (американский учёный, идеолог нового консерватизма; прим. mixednews.ru), действительно имеют последствия и колоссально затрагивают наши жизни. Идеи, говорит нам Огюст Конт, «правят миром или ввергают его в хаос». Если идеи могут ввергать мир в хаос, то людей, породивших эти идеи, трудно игнорировать. Если это так, то что нам делать?
Рави Захариас (евангелист и апологет христианства; прим.) чётко доказывает, что наш образ жизни приходит к нам на трёх основных уровнях (для краткости здесь будут упомянуты только два). Первый уровень имеет дело с теоретическими идеями, и именно здесь мы соприкасаемся с вопросами метафизики, а писатели и мыслители фоксируют на нём своё внимание со времён Платона и Аристотеля. Но давайте не будем здесь отрываться от земли.
Большинство людей проживают свои жизни, не особенно задумываясь и даже не зная о том, что вообще были люди, подобные Платону или Аристотелю, или о том, что их идеи в значительной степени образуют каркас Западной цивилизации. Потому-то этот уровень привлекает к себе немногих – большей частью интеллектуалов.
Второй уровень – это искусство. Здесь идеи превращаются в образы (включая музыку), а образы в свою очередь формируют, возможно, одну вторую наших жизней, знаем мы об этом или нет.
Том Хэнкс признал: «Мне кажется, что когда кинопромышленность может схватить идею и сделать её яркой и пленительной – так, чтобы зрители даже не подозревали, что впускают в себя нечто такое, чего они никогда до этого в себя не впускали, тогда да – фильм как социальный двигатель может знаменовать некие перемены». Ленин тоже очень быстро усвоил эту истину. «Общество, – сказал он, – Можно разрушить через его музыку».
Другими словами, индивид может узнать о Ницше через искусство, будучи в неведении о том, что был такой человек, который носил такое имя; а кто-то может ввести в своё произведение искусства Weltanschuung (мировоззрение; прим.), даже не рассказывая о нём своим зрителям.
Именно поэтому Аристотель провозгласил, что музыка подлежит регулированию, поскольку он знал, что её можно использовать в качестве мощного оружия, вызывая с его помощью культурные изменения. Сам Платон заявил в своей знаменитой работе «Законы»:
Глупостью они [люди] ввели себя в заблуждение о том, что нет ничего правильного и неправильного в музыке, что хорошая она, или плохая, следует судить по наслаждению, которое она даёт… [На самом деле], мерилом была не музыка, а слава неразборчивой одарённости и дух беззакония.
Перемотаем на тысячи лет вперёд: самым большим революционером в Голливуде, поставившим на службу революционную силу «искусства» для того, чтобы косвенно атаковать западную культуру, является скандальный еврейский режиссёр Дэвид Кроненберг.
Он революционен в том смысле, что почти во всех своих фильмах использует порнографию, чтобы довести свои идеи до зрителя. Для Кроненберга то, что наверху – на самом деле внизу, а что внизу – в действительности наверху.
Зло – это добро, а добро – это зло. «Как только вы говорите «зло», – сказал Кроненберг в интервью Rolling Stone несколько лет назад, – Я думаю «христианство». Я не разбрасываюсь [словом «зло»], и, может быть, я даже не верю в его существование». Если Кроненберг не верит в существование зла, то разрушение жизней через порнографию – это в порядке вещей.
Затем Кроненберг сбросил атомную бомбу, бомбу, которая выглядит как квинтэссенция философии, пронизывающей все фильмы Кроненберга – в том числе и его последний фильм «Космополис» с Робертом Паттинсоном из саги «Сумерки» в главной роли. Он сказал:
Я постулирую искусство как средства примирения со смертью. Да. Я ставлю искусство в оппозицию религии [само собой, христианству] – или в качестве её заменителя, в том смысле, что если религия используется для того, чтобы позволить вам смириться со своей смертностью, а также чтобы направлять вас по жизни, то я считаю, что искусство может делать то же самое. Но гораздо менее схематичным, гораздо менее жёстким и абсолютным способом.
Откуда Кроненберг получил эти представления? Ну, как сказал бы Юджин Майкл Джонс (писатель, бывший профессор, известен своими работами по проблемам католицизма и критикой иудаизма; прим.), метафизический и категориальный источник этих идей произошёл из неприятия Логоса (Иисуса Христа), который есть источник порядка, гармонии, хорошего искусства, логики и здравого смысла.
Как только Логос был оттеснён, порнография стала уже не абстрактным принципом как в психоанализе Фрейда, а психологическим оружием, направленным в сердце христианства и западной культуры. Кроненберг был последователем Уильяма С. Берроуза и Зигмунда Фрейда, и бо̀льшую часть своих идей прочерпнул у них.
Суть в том, что абстрактная идея может привлечь лишь немногих, а вот образы могут справиться со своей работой лучше. Как выразился Захариас,
Такие философы экзистенционализма как Жан-Поль Сартр и Альбер Камю не тратили попусту своё время на образование силлогизмов. Они использовали энергию своей страсти пустого мира внутри человеческой души и сплавили её со своим собственным этосом, влияя на настроения и чувства подготовленного сердца… Благодаря технологиям весь мир теперь превратился церковный приход СМИ, на ток-шоу приглашают пророков, актёры и музыканты – священники, и любой сценарий сойдёт за писания, поскольку удалены нравственные рамки.
Ницше, будучи светским пророком, взял за основу своих рассуждений то, что современное возрождение должно состояться на втором уровне, учитывая, что именно на нём почти все могут попасть на борт. Ницше провозгласил смерть Бога и поместил на Его место человека, и даже проклял христианство в своей книге «Антихрист».
Ю. Майкл Джонс довольно убедительно доказывает в книге «Восхождение Диониса. Происхождение культурной революции из духа музыки», что Ницше намеренно заразился сифилисом в форме дьявольской сделки. Избрав этот путь, Ницше превратился в революционера в прямом смысле этого слова.
В конце своей жизни Ницше был оставленным всеми интеллектуалом и умер в состоянии безумия. Можно утверждать, что он был самым одиноким мыслителем XIX века – несчастнее Артура Шопенгауэра, который тоже подхватил сифилис, возможно из-за своих женоненавистнических мыслей в отношении своей собственной матери.
Но в Ницше была какая-то честность. В отличие от Ричарда Докинза (английский этолог, эволюционный биолог и популяризатор науки; прим.), или Сэма Харриса (американский публицист, сторонник и популяризатор атеистического мировоззрения; прим.), или (покойного) Кристофера Хитченса (американский журналист, публицист и писатель английского происхождения, атеист и антиклерикал; прим.), которые держатся постулата о том, что нравственные ценности существуют без Бога, Ницше ясно выразился, что если Бог мёртв, то разрешено всё.
Если Бог мёртв, вы можете порешить свою тёщу кухонным ножом, вы можете потехи ради насиловать и истязать маленьких детей, вы можете разрушать человеческие жизни сфабрикованными доказательствами – и всё это будет нормально. В некотором смысле Ричард Докинз в произведении «Река из Эдема: дарвинистский взгляд на жизнь» косвенно приходит к тому же.
Докинз объявляет: «Во вселенной слепых физических сил и генетической репродукции, кто-то потеряет, кому-то повезёт, и вы не найдёте в этом никакой рифмы или причины, как и справедливости».
Наблюдаемая нами вселенная имеет как раз такие свойства, которых нам следует ожидать, если в её основе нет ни замысла, ни цели, ни зла, ни добра, ничего кроме слепого, безжалостного безразличия… ДНК не знает и не заботится. ДНК просто есть. А мы танцуем под её музыку».
Согласно логике этого принципа Сталин или Гитлер не сделали ничего плохого; это нормально, что им пришлось казнить миллионы людей. Они просто танцевали под свои ДНК.
Но в «Боге как иллюзии», книге, которая превратила преподавателя Оксфорда в знаменитость, Докинз нарушает свои собственные принципы, постулируя что «Бога Ветхого завета можно обоснованно считать самым неприятным во всей истории персонажем: ревнивый и этим гордый; мелочный, несправедливый, злопамятный урод, помешанный на контроле; мстительный, алчущий крови этнический чистильщик, женоненавистник, гомофоб, расист, детоубийца, любитель геноцида, сеющий заразу, одержимый манией величия, садомазохистичный, беспричинно злобный хулиган».
Неприятный? Мелочный? Несправедливый? Этнический чистильщик? Как такие моральные оценки украдкой проникли в уравнение? Почему Докинз настолько субъективен? Я-то думал, что добра и зла нет! Может быть, Бог Ветхого завета просто танцевал под свою ДНК?
Почему Докинз так ревнив в своём отрицании за Богом Ветхого завета своего собственного нрава? Более того, если он не существует, зачем личности масштаба Докинза негодовать из-за того, кто даже не существует? Может быть Докинз неявно взывал к трансцендентальному моральному закону, который не зависит от того, что нравится ему и другим?
Косвенно в этом была своеобразная проблема, которую Г. Уэллс не мог нам объяснить в какой-либо рациональной манере. Он писал:
Никогда моя ненависть к Богу не была такой сильной… Я могу испытать своего рода чувство любви к большинству живых созданий, но не могу вспомнить в своей жизни ни единого раза, когда у меня была даже слабейшая тень намёка на любовь хотя бы к одной из персон Святой Троицы… Однако, Бог, человек из тебя неважный. Оставь меня в покое во всех отношениях, а не то я соберу против тебя голоса. Я сделаю твоё положение невыносимым. Я высмею тебя и выставлю на посмешище.
При всём уважении к Уэллсу не нужно быть человеком большого ума, чтобы увидеть, что эта мысль явно нелепа. Чтобы ненавидеть кого-то, этот кто-то по определению должен существовать. Но Уэллс был атеистом!
Ни Докинз, ни Уэллс не испытывали нехватки в умственной софистике, чтобы увидеть противоречия, существующие в их собственной системе, но их идеологическая герменевтика не позволила им предпринять логичные шаги. Уэллс умер, но Докинз вынужден сделать его выбор: либо есть добро и зло, либо их нет. Если есть третья альтернатива, он бы дал нам знать. Пока нет, и мы всё ещё ждём.
Единственное различие между Докинзом и Ницше в том, что Ницше пошёл до конца, и за это достоин уважения. Но вернёмся к нашему вопросу: если Бог мёртв, то лгать другу – нормально, даже если эта большая или малая ложь может привести его персону к смерти. Как это изложил Ницше:
Быть правдивыми означает употреблять обычные метафоры, или, выражаясь морально, обязательство лгать согласно принятой условности, лгать стадно в одном для всех обязательном стиле.
Из этого принципа следует, что нравственность – это иллюзия, правда – миф; а ложь, возможно – лучшая «правда», которая освободит человечество от оков морали, в первую очередь, морали, происходящей из христианства. Это безумие было призывом к ниспровержению всех ценностей, где бы они не находились, какими бы они ни были – племенными или универсальными. Перефразируя Ницше, это переоценка всех ценностей.
В «Рождении трагедии» Ницше заявил:
Да, друзья мои, уверуйте вместе со мной в дионисическую жизнь и в возрождение трагедии. Время сократического человека миновало: возложите на себя венки из плюща, возьмите тирсы в руки ваши… Вам предстоит сопровождать торжественное шествие Диониса из Индии в Грецию! Готовьтесь к жестокому бою, но верьте в чудеса вашего бога!
В таком случае, кем же был этот Дионис?
Он был древнегреческим богом вина и шумных веселий, а Аполлон – богом искусства. И выбор Нищше, павший на Диониса и Аполлона как на символ своей новой религии, был характерным – это были боги драматургии, музыки, поэзии, театра и т.д. Ницше слишком хорошо знал, что результатом будет переоценка всех ценностей. Впоследствии он объявил, что «борьба с христианством – это просто частный случай».
Ницше страстно желал увидеть культурную революцию, но умер в отчаянии в 1900 году в возрасте 55 лет. Если бы он смог продержаться ещё лет 60-70, то смог бы застать всполохи культурной революции в Америке и Европе во время движения хиппи.
Вопрос Ницше к христианской морали состояла не в том, что он считал её непоследовательной. Совсем наоборот, он недвусмысленно объявил о том, что
«Христианство есть система, сообразованное и цельное воззрение на вещи. Если из него выломаешь главное понятие, веру в Бога, то разрушаешь этим также и целое: в руках не остаётся более ничего необходимого».
В «Так говорил Заратустра» он предпринимает попытку низвергнуть христианское мировоззрение, объявляя о том, что для выживания человечеству нужно лишь внимать предсказаниям Заратустры. Заратустра, теперь вставший на место Бога, заклинает всех людей:
Оставайтесь верны земле и не верьте тем [христианам], кто говорит вам о надземных надеждах! Они отравители, все равно, знают ли они это или нет. Они презирают жизнь, эти умирающие и сами себя отравившие, от которых устала земля: пусть же исчезнут они!
И напоследок, в «Антихристе» Ницше объявил:
Это вечное обвинение против христианства я хочу написать на всех стенах, где только они есть… Я называю христианство единым великим проклятием, единой великой внутренней порчей, единым великим инстинктом мести, для которого никакое средство не будет достаточно ядовито, коварно, низко, достаточно мало, — я называю его единым бессмертным, позорным пятном человечества…
Разумеется, подобные высказывания не соберут вокруг себя много людей. В большинстве случаев среднестатистический человек вряд ли будет брать книгу Ницше в руки и декламировать прорицания Заратустры.
Для того, чтобы превратить эти высказывания в сладкий и вкусный апельсиновый сок, они должны быть замаскированы; они должны быть лукавы; и они должны быть облечены в фильмы или другие произведения искусства.
Кто же вообще способен сделать такое для нас? Кто может ответить призыву Ницше? Братья Вачовски – или, если точнее, Энди и Лана Вачовски.
Сценарист Брайан Годава обратил внимание на то, что Вачовски признают, что идеи для трилогии «Матрица» большей частью они взяли из писаний Ницше.
Вачовски заявили: «Всё там, у Ницше, мужик. Мы пребываем в царстве истины и вводим наши армии метонимий и антропоморфизмов в нашу будущую работу» (здесь намёк на произведение Ницше «Об истине и лжи во вненравственном смысле»; прим.). Вводим наши армии? Мы, что, на войне? Хотя для Вачовски, да, на войне.
В конце третьего фильма «Матрица: Революция» агент Смит провозглашает, что истина и любовь – «причуды восприятия. Временные построения слабого человеческого интеллекта, который отчаянно силится оправдать существование, бесцельное и бессмысленное. И все они такие же искусственные, как и сама Матрица. Хотя только человеческий ум может выдумать такое унылое понятие как любовь». Это Ницше в новом облачении.
Не забывайте здесь принцип: если Бог мёртв, то человек – крайний. Что мы видим в конце «Матрицы»? Нео, инверсия Христа, умер, чтобы спасти «Зион». А когда Нео умер, Архитектор сказал: «Свершилось». Это были последние слова Христа, когда Он умер на кресте. «Матрица» усыпана библейскими выражениями, но как указал Джо Шиммель, в своей изначальной основе эти выражения являются гностическими инверсиями христианства.
Но такое происходит не одной только «Матрице». Например, в фильме «V – значит вендетта», когда главный герой V представляется Иви, он говорит: «Мой единственный вердикт – месть, вендетта, свершающаяся согласно клятве. Да не пребудет она во тще, ибо ценность и правдивость ее однажды отстоит бдительность и добродетель». Звучит поэтично.
Но кто написал книгу комиксов, на которой основан фильм? Легендарный Алан Мур, благоговейный последователь Алистера Кроули. Мур объявил, что «реально существующая христианская религия – это, несомненно, нечто такое, что совершенно разрушает души». А кто были авторы сценария и продюсеры «V – значит вендетта»? Вачковски. И в который раз в фильме V продолжает говорить Иви, что «ложь можно использовать для того, чтобы говорить правду».
На деле же численное превосходство в культурной войне оказалось не на стороне правды. Но в конце правда восторжествует. И для христиан, в частности, это хорошие новости. Апостол Павл возвестил о том, что «я благодушествую в немощах, в обидах, в нуждах, в гонениях, в притеснениях за Христа, ибо когда я немощен, тогда силен» (2 Кор. 12:10).
Ю. Майкл Джонс справедливо указал на то, что если для Павла немощь означает силу, то значит, что для врагов истины сила – плохой знак. Другими словами, когда враг силён, тогда он и наиболее уязвим.
К.С. Льюис (английский и ирландский писатель, учёный и богослов, автор «Хроник Нарнии»; прим.) заявил о том, что христиане живут на «оккупированной врагом территории», и христианство призывает каждого «принять участие в великой кампании саботажа». Эта кампания саботажа включает осуждение плохого искусства и одобрение хорошего. «Хоббит», который только что вышел на экраны в минувшем декабре – это проблеск того, что должно изображать хорошее искусство.
Что нам делать? В культурной и духовной войне держаться подальше от абсолютной лжи. Как проницательно выразился Александр Солженицын, «наш путь: ни в чём не поддерживать лжи сознательно! Осознав, где граница лжи – отступиться от этой гангренной границы!
Не подклеивать мертвых косточек и чешуек Идеологии, не сшивать гнилого тряпья – и мы поражены будем, как быстро и беспомощно ложь опадет, и чему быть голым – то явится миру голым».
Источник: mixednews.ru.
Рейтинг публикации:
|
