Дэвид Харви - один из самых значительных марксистов современности. Родился 7 декабря 1935г. в Гиллинхеме (Кент, Англия). Начинал как историко-географ, в 2009 году был самым цитируемым географом в мире. С начала 1970-х резко сменил направление деятельности, начал изучать проблемы социальной справедливости. Харви является марксистом и, следовательно, делает акцент на экономической составляющей неравенства. Преподавал в Бристольском университете в Великобритании, в Оксфордском университете, университете Нью-Йорка.
Основные работы:
«Social Justice and the City», 1973
«Limits to Capital», 1982
«The Condition of Postmodernity», 1989
«Justice, Nature and the Geography of Difference», 1996
«Spaces of Hope», 2000
«New Imperialism», 2003
«A Brief History of Neoliberalism», 2005
«Spaces of Global Capitalism: Towards a Theory of Uneven Geographical Development», 2006
«Cosmopolitanism and the Geographies of Freedom», 2009
Неолиберализм, согласно Д. Харви, – «теория, согласно которой рыночный обмен является основой системы этических норм, достаточной для регулирования всех человеческих действий, стал доминировать в мыслях и делах жителей большинства государств земного шара примерно с 1970-х. Распространение новой теории шло параллельно с пересмотром взглядов на права государства, когда проводилась приватизация, изменялась финансовая система, более серьезное значение стали придавать рыночным процессам. Государственное вмешательство в экономику было сведено к минимуму, но одновременно и обязательства государства, связанные с социальными гарантиями гражданам, сильно уменьшились».
«Неолиберализм представляет собой в первую очередь политэкономическую теорию, выводы которой стали широко применять на практике. Согласно этой теории, индивид может достигнуть благополучия, применяя свои предпринимательские способности в условиях свободного рынка, хотя и в определенных институциональных границах — сильного права собственности, свободного рынка и свободной торговли».
«Рассмотрим неолиберальное государство как идеальный тип. Это поможет прояснить отличие от социал-демократического государства, предшествовавшего ему. Основная задача неолиберального государства состоит в том, чтобы на его основе создать «благоприятный деловой климат» и оптимизировать условия для накопления капитала независимо от последствий этого для занятости или социального благополучия. В этом состоит отличие от социал-демократического государства, которое отстаивает полную занятость и оптимизацию благосостояния всех его граждан, основываясь на поддержании достаточной и стабильной нормы накопления капитала». «Роль государства сводится к созданию и сохранению институциональных структур. Государство призвано гарантировать, например, надежность и целостность денег. Оно должно содержать армию и полицию, а также гарантировать обороноспособность страны. Государство должно сформировать законодательные структуры и выполнять все функции, необходимые для охраны священных прав частной собственности, гарантировать их соблюдение, если понадобится — то и силой,— а также обеспечивать «правильную» работу рынков. Более этого, если рынков не существовало ранее (например, в таких областях, как земля, вода, образование, здравоохранение, социальное обеспечение и окружающая среда), то государство должно их создать, в том числе путем реальных действий правительства. Но государство при этом не может рисковать. Государственное вмешательство в работу рынков (после того, как они будут созданы) должно, согласно теории, ограничиваться необходимым минимумом. Государство не располагает никакой «дополнительной» информацией, чтобы оно могло предвосхищать сигналы рынка (цены), поскольку влиятельные группы неизбежно исказят его вмешательство в экономику (особенно в демократических странах) в своих интересах».
«Лозунг неолиберального государства – это гибкость (на рынках труда и при размещении инвестиционного капитала). Оно превозносит достоинства конкуренции, фактически открывая рынок централизованному капиталу и монополистической власти».
«Во внутренних делах неолиберальное государство враждебно относится ко всем формам социальной солидарности (наподобие профсоюзов или других социальных движений, которые приобрели значительное влияние в социал-демократическом государстве), которые накладывают ограничения на накопление капитала. В отличие от социал-демократического государства, оно отказывается от социального обеспечения и максимально сокращает свою роль в здравоохранении и образовании. Сеть социальной безопасности сводится к минимуму. Это не означает упразднения всех форм регулирующей деятельности или государственного вмешательства. Бюрократические правила, гарантирующие «подотчетность» и «эффективность издержек» государственных секторов, которые не могут быть приватизированы, расцветают вовсю».
«В делах внешних неолиберальные государства стремятся к снижению барьеров для движения капитала через границы и к открытию рынков (и товаров, и денежного капитала) для глобальных сил накопления капитала — иногда конкурентного, но чаще монополистического».
«Силы международной конкуренции и идеологии глобализации обычно дисциплинируют внутреннюю оппозицию, в то же самое время открывая за рубежом новые области для весьма выгодной и в некоторых случаях даже неоколониальной капиталистической деятельности».
«Наконец, неолиберальное государство глубоко антидемократично, хотя оно часто пытается скрывать этот факт. Поощряется правление элит, и в ущерб демократическому и парламентскому принятию решений растет стремление править при помощи правительственных постановлений и судебных решений. Создаются сильные институты — такие, как центральные банки (наподобие Федеральной резервной системы в США) и квазиправительственные институты внутри страны и МВФ и ВТО на международной арене, — которые полностью свободны от демократического влияния, аудита, подотчетности и контроля. С неолиберальной точки зрения, массовая демократия сводится к «правлению толпы» и создает барьеры для накопления капитала вроде тех, что угрожали власти высших классов в 1970-х годах».
«Неолиберальное государство подчеркивает важность личной и индивидуальной свободы и ответственности, особенно на рынке. Поэтому социальный успех или провал истолковываются с точки зрения личных достоинств или недостатков предпринимателя и не связываются с какими-либо системными свойствами (такими как классовое исключение). Частные лица должны искать способы и средства для решения проблем через суды. Поскольку доступ к последним номинально считается равным, но на деле обходится чрезвычайно дорого, исход дела часто решается в пользу тех, кто имеет денежную власть. Классовая предвзятость в принятии решений судебной властью проявляется во всем».
Обозначим фундаментальные структурные противоречия присущие неолиберализму. «Авторитаризм, свойственный господствующим классовым отношениям, воспроизводство которых лежит в основе социального порядка, противоречит идеалам индивидуальных свобод. Несмотря на все заявления о достоинствах конкуренции, в действительности происходит усиление монополистической власти нескольких централизованных многонациональных корпораций. Ко всем этим противоречиям нужно прибавить потенциальную возможность роста расхождений между публично озвученными целями неолиберализма — благосостояние всех — и его действительными последствиями — восстановление классовой власти».
Обратимся к истории неолиберализма. Обе работы начинаются с описания неолиберального эксперимента в Чили. Харви пишет о том, что «первый крупный эксперимент по созданию неолиберального государства был проведен в Чили после пиночетовского переворота. Свержение демократически избранного левого социал-демократического правительства Сальвадора Альенде было поддержано ЦРУ и госсекретарем Генри Киссенджером. Пиночет подавил все социальные движения и политические организации левых и разрушил все формы народной организации (наподобие медицинских центров в бедных районах). Рынок труда был «освобожден» от регулятивных или институциональных ограничений (например, влияния профсоюзов). Но экономика пошла на спад, и группа американских экономистов, прозванных «чикагскими мальчиками» за свою приверженность теориям Милтона Фридмана, преподававшего тогда в Чикагском университете, вызвалась помочь в восстановлении чилийской экономики. В этом предприятии они исходили из логики свободного рынка, приватизировав государственные активы, открыв природные ресурсы для частной разработки и создав условия для прямых иностранных инвестиций и свободной торговли. Последующее возрождение чилийской экономики с точки зрения темпов роста, накопления капитала и высокой нормы прибыли на иностранные инвестиции стало образцом, на который можно было ориентироваться во время последующего поворота к более открытой неолиберальной политике в Британии (при Тэтчер) и США (при Рейгане). Не впервые жестокий эксперимент, проведенный на периферии, стал образцом для выработки политики в центре (точно так же в Ираке теперь предлагается эксперимент с плоской шкалой налогообложения). Но чилийский эксперимент показал, что выиграли от него далеко не все. Страна и ее правящие элиты с иностранными инвесторами вполне преуспели, но остальной народ оказался в проигрыше. И неолиберальная политика почти всегда приводила к таким последствиям, из чего можно сделать вывод о структурной важности этого для всего проекта. Дюмениль и Леви приходят к выводу о том, что неолиберализм изначально был проектом возвращения классовой власти богатейшим слоям населения».
Харви уделяет достаточно много внимания идеологической победе неолиберализма в США и Великобритании. Борьба не была легкой, особенно в Британии, где правили лейбористы при поддержке профсоюзов. «Политические реформы проводились в течение десяти лет классового противостояния и борьбы: ключевым событием здесь стала затяжная и ожесточенная забастовка шахтеров в 1984–1985 годах. Хотя Тэтчер удалось приватизировать социальное жилье и предприятия коммунального обслуживания, основные государственные услуги — такие, как национальная система здравоохранения и государственное образование, — остались почти нетронутыми. Своим переизбранием в 1983 году она во многом обязана всплеску национализма, связанного с войной за Фолклендские острова, а не результатам неолиберализма».
В США проводником неолиберальных реформ стала Республиканская партия, которая развернула масштабную битву за традиционные моральные ценности. Апеллируя к росту гомосексуализма, наркомании, появлению движений феминисток и коммунистической угрозе, республиканцы обеспечили себе приличную часть голосов не только среднего класса и белой бедноты. «К сожалению, уже не в первый раз в истории рабочий класс проголосовал против собственных экономических интересов, руководствуясь приверженностью к таким эфемерным вещам, как мораль и традиции». Автор подробно описывает реформу кредитно-финансовой системы США Пола Уолкера и правление Рейгана. «Администрация президента Рейгана, снизившего налоги и затеявшего гонку вооружений, что привело к быстрому росту государственного долга США, не скрывала, что цель была в том, чтобы этот огромный долг оправдал демонтаж всех социальных программ и экологических норм, навязанных капиталистам в предыдущий период».
Секрет американского успеха при неолиберальной политике состоял в том, что США могли выкачивать высокую норму прибыли от своей деятельности в остальном мире, пользуясь фактором преимущественного доступа на огромный американский рынок для того, чтобы убедить многие страны перестроить свои экономики в соответствии с неолиберальными представлениями. Именно этот приток дани от остального мира составил основу изобилия в 1990-х гг.
«Создание Всемирной торговой организации стало кульминацией институциональной реформы на мировой арене. ВТО отвечает за внедрение неолиберальных стандартов и правил взаимодействия в глобальной экономике. Однако главная цель ВТО состояла в открытии как можно большего числа стран для беспрепятственного движения капитала (хотя всегда с обязательной оговоркой о защите ключевых «национальных интересов»), поскольку благодаря этому финансовая власть Соединенных Штатов, а также Европы и Японии, получала основную дань от остального мира».
«Неолиберализм не смог стимулировать экономический рост во всем мире. Но он оказался невероятно успешным с точки зрения высших классов. Он либо вернул власть правящим элитам, либо создал условия для формирования капиталистического класса (например, в таких странах как Китай, Индия, Россия). В обоих случаях он привел к росту неравенства». Практики, которые вернули классовую власть капиталистическим элитам можно считать непрерывным процессом накопления через изъятие:
1.Приватизация
2.Финансиализация (Общий ежегодный оборот финансовых трансакций на международных рынках, составляющий в 1983 году 2.3 миллиарда $, к 2001 году вырос до 130 миллиардов)
3.Управление и манипулирование кризисами (создание, управление и манипулирование кризисами на мировой арене превратилось в тонкое искусство продуманного перераспределения богатства от бедных стран к богатым. Финансовые кризисы всегда вызывали переход собственности и власти к тем, кто сохранял свои активы невредимыми и имел возможность предоставлять кредиты).
4.Государственное перераспределение.
Вследствие невозможности отрицания провалов неолиберализма, Харви пишет о том, что в США, Японии, Китае, Франции и других странах в последние годы можно наблюдать неоконсервативный поворот. «Неоконсерватизм стремиться восстановить сознание моральной цели, неких ценностей более высокого порядка, составляющих стабильную основу политического целого. Его задача состоит в разрешении явного противоречия между авториторизмом и индивидуальными свободами в рамках неолиберального этноса. Он не отходит от неолиберальной программы создания или реставрации доминирующей классовой власти, но пытается придать легитимность этой власти, создавая атмосферу согласия среди основных моральных ценностей. Эти моральные ценности основываются на культурном национализме, моральной справедливости, христианстве (в его евангелистской разновидности), семейных ценностях и борьбе с абортами, а также на противодействии новым социальным движениям (феминизм, движение за права гомосексуалистов, «позитивные действия», движение в защиту окружающей среды и так далее)».
«Размышляя над недавней историей Китая, Вонг отмечает: «На теоретическом уровне такие дискурсивные нарративы, как «неоавторитаризм», «неоконсерватизм», «классический либерализм», рыночный экстремизм, национальная модернизация… были теснейшим образом связаны с той или иной разновидностью неолиберализма. Последовательное замещение этих терминов друг другом (или даже противоречия между ними) свидетельствует об изменениях в структуре власти как в современном Китае, так и в современном мире в целом».
Неоконсерваторы отдают предпочтение и придают особое значение милитаризации как противоядию против хаоса индивидуальных интересов. Поэтому они скорее будут подчеркивать угрозы — реальные или воображаемые — у себя в стране и за рубежом для придания сплоченности и стабильности нации. В Соединенных Штатах это ведет к тому, что Хофштадтер назвал «паранойяльным стилем американской политики», когда нация изображается в виде осажденной крепости, которой угрожает внутренний и внешний враг. Этот стиль политики имеет давнюю историю в Соединенных Штатах и опирается на культивирование сильного чувства национализма. Антикоммунизм занимал в нем центральное место на всем протяжении XX столетия».
«Усиление этой идеологии имело серьезные последствия как внутри страны, так и за рубежом. На международной арене подавляющее превосходство «американских ценностей» и преподнесение таковых в качестве «универсальных ценностей» для всего человечества кажется неизбежным».
Но было бы ошибкой считать, что этот неоконсервативный поворот свойственен исключительно Соединенным Штатам. Например, в последние годы наблюдается рост националистических настроений в Японии и Китае, и в обоих случаях это можно считать противоядием от распада прежних связей социальной солидарности под влияние неолиберализма. Сильные течения культурного национализма заметны и в старых национальных государствах (например, во Франции), которые образуют теперь Европейский Союз.
«Очевидно, что существует опасность консолидации неоконсервативных движений, каждое из которых готово обратиться к жестким принудительным практикам, одновременно превознося свои особые и будто бы лучшие моральные ценности. То, что кажется ответом на противоречия неолиберализма, очень легко может превратиться в проблему». Этой проблемы легко можно избежать, «отказавшись от неоконсервативных решений и обратившись к поиску других альтернатив для смягчения, если не полного преодоления, противоречий неолиберализма».
«Возвращение к требованиям демократического правления и экономического, политического и культурного равенства и справедливости не следует считать неким возвратом к золотому прошлому, поскольку значения в каждом случае должны быть изобретены заново применительно к современным условиям и с учетом потенциальных возможностей».
«Жить при неолиберализме, значит признавать или подчиняться этой совокупности либеральных прав, необходимых для накопления капитала. Поэтому мы живем в обществе, в котором неотчуждаемые права личности на частную собственность и норму прибыли превосходят все остальные концепции неотчуждаемых прав. Согласиться с этом режимом, значит согласиться с тем, что у нас нет никакой иной альтернативы, кроме как жить в режиме бесконечного накопления капитала и экономического роста, независимо от социальных, экологических или политических последствий. Право на свободу слова и выражения, образование, создание профсоюзов превращаются в производные. Превращение их в основные, а основных прав частной собственности и нормы прибыли в производные привело бы к революции в политико-экономических практиках».
Методы, которыми пытаются устранить истощение окружающей среды и нищету - либерализация рынков, свобода торговли и т.п. - сами порождают эти проблемы.
Харви показывает, что неолиберальные реформы, такие как приватизация, либерализация трудового законодательства, снятие барьеров для движения капитала вовсе не приводят к долгосрочному экономическому росту. «Рост демонстрировала ФРГ с ее системой социального обеспечения, скандинавские социал-демократии. Рост демонстрирует Китай, где барьеров для свободного движения капитала до сих пор хоть отбавляй. Даже из кризиса быстрее выходят страны, не берущие на вооружение рецепты МВФ, например Южная Корея».
Автор приходит к выводу, что настоящей и единственной целью неолиберальной политики является реставрация власти класса богатых собственников.
