Реформы Путина. Перезапуск державы
По логике событий в начале 2000 годов российскую государственность ожидал неминуемый распад, так как никаких тенденций и ресурсов, которые могли бы поддержать или обосновать эту государственность не было. Склоки олигархов раскачивали политическую систему, стремление к легкой и быстрой наживе не позволяло построить надежную и эффективную экономику, обвал геополитического сознания делал страну беззащитной от внутренних (сепаратизм) и внешних (возможная агрессия) угроз. В обществе воцарилась атмосфера безразличия, развлечений, индивидуализма, отсутствия гражданской мобилизации. Либеральная идеология дискредитировала советские и дореволюционные политические и культурные формы. У людей отняли прошлое и настоящее, не предложив никакого будущего, кроме невнятного обещания «будет как на Западе».
Но в этот раз – как и во многих случаях истории русской государственности – на помощь пришла чисто российская социологическая особенность – безусловно, авторитарный характер высшей власти, который был действенным даже в том случае, если этот высший пост занимал не самый удачный политический деятель. Ельцин, чувствуя, что он не способен больше править по состоянию здоровья, принял практически единоличное – монархическое (!) – решение назначить своим приемником малозаметную фигуру из своего окружения, начальника ФСБ РФ Владимира Путина.
Этот ход оказался решающим. В Путине массы увидели того, кого хотели видеть – сильную авторитарную личность, способную навести порядок в стране, то есть выполнить то, чего испокон веков русские ждали от политической элиты – князей, царей, генеральных секретарей, президентов. Чекистское прошлое Путина играло ему на руку, а принадлежность к команде Ельцина примиряла с ним и олигархическеи круги. И Путин не обманул ожиданий. Самые первые шаги Путина на посту президента показали совершенно иной вектор, нежели тот, что доминировал в 90-е годы. Путин декларировал себя тем, кто укрепит российскую государственность и не допустит развала Российской Федерации. В конце 90-х эти обещания имели очень конкретный смысл: преодолеть чеченский очаг сепаратизма и вернуть существенно пошатнувшийся российский контроль на Северном Кавказе. Подразумевалось также и проведение более последовательной внешней политики с отстаиванием российских интересов, прекращение слепого копирования Запада, завершение агрессивной антисоветской и русофобской агитации, нормализация ситуации в экономике – в частности, ограничение олигархических монополий и их всевластие, гармонизация и упорядочивание политической системы. Все это Путин и осуществил.
Путин начал вторую чеченскую компанию, в ходе которой сепаратизм в Чечне был разгромлен,
· ввел федеральные округа, которые стали активно противодействовать сепаратистским тенденциям в национальных субъектах федерации и, в конце концов, из конституций всех субъектов федерации были изъяты любые упоминания о суверенитете;
· избавил страну от наиболее одиозных и дерзких олигархов, своими интригами ставивших под угрозу безопасность страны (Гусинский, Березовский, Ходорковский);
· вернул частично советскую символику – в частности, мелодию советского гимна (важный символический ход);
· усилил контроль государства над крупным частным бизнесом (преимущественно в энергетической сфере);
· стал жестко отстаивать российские интересы в международных вопросах.
По сравнению с предыдущим периодом 90-х годов российская государственность эпохи Путина приобрела совершенно иное значение и иной смысл. При сохранении демократических институтов и процедур в стране сложилась авторитарная модель управления, ориентированная на укрепление суверенитета, территориальной целостности и обладающая значительной долей легитимности в глазах русского общества.
Приблизительно та же модель сохранилась в настоящее время.
Русская государственность в будущем
Реформы Путина и продолживший их в целом (с некоторыми незначительными имиджевыми поправками в сторону либерализма и западничества) курс Дмитрия Медведева представляют собой неотложные меры по спасению государственности, оказавшейся на грани краха в 90-е, и по контрасту с этим кризисным периодом были достаточными и само собой разумеющимися. Но запас легитимности по принципу от противного имеет свои четкие пределы, и к более органичной ситуации общество привыкает быстро, забывая, чего стоило эту ситуацию обеспечить. Поэтому на повестке дня сегодняшней государственности становится вся гамма тех вопросов, которые мы подняли в данном разделе.
Какая форма государственности утвердится в России в ближайшем будущем? Каков будет державный логос? Каковы основные черты российского порядка?
Как будет решен вопрос о соотношении государства и русского общества, то есть «числителя» и «знаменателя» социологической дроби? В каком отношении с русским началом будет находиться керигма?
Какими будут отношения государства и церкви? И как религия будет соотноситься с глубинной русской религиозностью, так же – как этот процесс будет регулироваться государством (и будет ли вообще)?
Все эти вопросы не только не имеют сегодня однозначного ответа, они серьезным образом нигде и никем не ставятся. А между тем, передышка в процессе распада российской государственности может оказаться лишь временной. Путинские реформы отдалили худшие из возможных сценариев. Но общая социально-политическая модель, существующая сегодня, представляет собой паллиатив. Это незаконченная и внутренне неорганичная очередная версия археомодерна. Принимать ее за окончательный ответ – наивно и безответственно. Это намного лучше, чем катастрофическое падение 90-х, но далеко не подъем, так как ни цели, ни ориентиры, ни ресурсы, ни миссия не выбраны. Нет даже четкой ориентации во времени и в пространстве. Идентичность русского общества также под вопросом. Историческое прошлое – как структурированная модель целого, внятного обществу, отсутствует. Идеология будущего совершенно неопределенна.
И самое главное – само по себе государство не появится. Русским людям в их глубинном ядре государство не очень-то и нужно. Русское общество не одержимо им, не несет в себе его органичного зародыша. Более того, русские в глубине души тяготятся государством как чем-то механическим, чуждым и неживым. А уж западнические формы государственности они непременно будут активно саботировать и разлагать, идиотизируя их, иронично имитируя модернизацию, прикрывая неприязнь и безразличие нарочитым согласием и покорностью. Русская покорность государству есть скрытая форма бунта.
Поэтому, если нам не безразлична русская государственность, то мы обязаны самым тщательным образом продумать ее обоснование, ее структуру, содержание ее логоса, силовые линии предлагаемого ей порядка и скрупулезно соотнести все это с областью «знаменателя», со сферой русской души.
