Вячеслав Молодин — учёный с мировым именем, автор нескольких сотен научных работ и один из крупнейших в мире специалистов в области археологии и древней истории Сибири. Археологические мифы и реалии, причины исчезновения культур и необъяснимые находки — на встрече в редакции разговор шёл об этих интереснейших вещах.

Сенсаций будет много

— Вячеслав Иванович, возможны ли еще какие-то революционные открытия в археологии?

— Конечно, возможны. Самый недавний пример — открытие в Денисовой пещере, сделанное моими коллегами под руководством академика Деревянко. Это революционное открытие совершенно новой популяции человека, хомо алтаенсис — ну кто бы мог такого ожидать? Оно позволяет совершенно по-новому оценивать раннюю историю человека, его формирование. А если учесть, что у нас на огромной территории Сибири до сих пор немало белых пятен, то можно ждать еще много подобных открытий. Например, таежная зона Западной Сибири стала активно изучаться только с конца прошлого века. До этого были эпизодические работы, а системное изучение началось только тогда, когда стали добывать нефть и газ. Археологов стали активно привлекать к работам, и таежная зона Западной Сибири сейчас предстает совершенно в другом свете. Оказывается, начиная с каменного века это была активно населенная территория с яркими самобытными культурами, во многом отличающимися от тех, которые были южнее. Поэтому я считаю, что перспективы есть, и территорий, где могут быть совершенно неожиданные для нас открытия, на планете еще хватает.

— Чем же объяснить такое разнообразие культур?

— Во-первых, кочевническим образом жизни, мобильностью. И во-вторых, я бы не сказал, что культур было такое уж невероятное количество. Пожары и болезни — очень серьезные факторы, из-за которых этническая ситуация менялась довольно динамично. Например, академик Миллер в 18 веке возглавил вторую академическую экспедицию в Сибирь, которая продолжалась в течение десяти лет. Так вот, когда он шел со своими отрядами с запада на восток, встречались популяции, говорящие на своем языке, но эти популяции включали всего несколько человек. Когда он возвращался назад с востока на запад, их уже не было — они погибли.

Загадки из прошлого

— Если болезни уничтожили целую популяцию, их бациллы могли сохраниться в ископаемых находках. А насколько велик риск заразиться каким-то древним вирусом во время раскопок?

— Никакого риска. Это все страшилки, которые тиражирует наше телевидение. Те объекты, с которыми мы работаем, вполне можно назвать стерильными. Могу привести пример — в 2006 году мы нашли склеп пазырыкской культуры в Монголии. И вот там впервые в практике сибирской археологии взяли пробы на микробиологический анализ — его сделали ученые ГНЦ ВБ «Вектор» и Лимнологического института СО РАН из Иркутска. Наши коллеги-микробиологи не нашли совершенно ничего опасного ни для нас, ни для того человека, который умер 2 500 лет назад. Зато на основании этого анализа можно было более предметно говорить, какой был в то время климат. Интересно, что порядка 160 бактерий вообще ожили и дали потомство — они сохранялись во льду, хотя прошло 2 500 лет. Поэтому микробиология — одно из перспективных направлений, которое наверняка будет культивироваться в археологии.

— Один из самых легендарных и мифических объектов — это, конечно, «принцесса» Укока, которую в этом году торжественно вернули на Алтай. Как вы относитесь к мифотворчеству вокруг нее?

— Очень неприятно, что бывают легенды, которые возникают в угоду какой-то политической ситуации или конъюнктуре, как с этой так называемой принцессой. Эту мумию нашла в 1993 году Наталья Викторовна Полосьмак, и, по нашему мнению, это представитель среднего слоя пазырыкского общества. Об этом говорит погребальный обряд, тот набор вещей, который с нею был, и способ подготовки тела к захоронению. Мы можем с уверенностью сказать, что женщина не была из рядовых членов общества — их останки мы тоже находили, но и к элите она не принадлежала. Принцессой ее окрестили с легкой руки журналистов, а сейчас уже дошло до абсурда — появились сообщения, что мумия говорит, что она сказала свое имя! Я бы только хотел узнать у господ шаманов, на каком языке они с ней разговаривают. Я-то знаю, на каком языке она говорила, но интересно, что они мне ответят.

Периодически использовался миф о том, что все беды Алтая оттого, что «принцессу» раскопали и увезли. Сейчас мы ее вернули — говорят, что теперь все на Алтае наладится. Ну дай Бог, чтобы так было. Мы обо всем договорились и с удовольствием передали мумию в Горно-Алтайск — пусть она там хранится, пусть на нее смотрят, тем более что какой-то этап в ее изучении был завершен.

— А встречались ли вам во время раскопок загадочные вещи, которые сами по себе выглядели, как нечто мифическое? Может быть, подтверждения инопланетного происхождения людей?

— Необъяснимого очень много, но, на мой взгляд, не следует связывать это с пришельцами. Мы очень мало знаем о том, что творилось на Земле в прошлом, хотя мы, наверное, не одиноки во Вселенной и нельзя исключать, что в древности нашу планету кто-то посетил. Но есть загадочные вещи, которые трудно объяснить и без вмешательства инопланетян.

Например, одна из моих находок 1975 года. Работая на могильнике эпохи бронзы, мы сделали не совсем правильную разбивку раскопа и совершенно случайно нашли под березой великолепный европейский меч. Об этом мече много написано, его условно называют «Меч Каролингов», хотя он более поздний, чем каролингский. Но тем не менее это великолепное изделие, выполненное в Европе, на острове Готланд, где делали такие мечи. На клинке — девиз: «Во имя Девы Марии». Так вот, загадка: как этот меч попал в Западную Сибирь? Это Средневековье, и самые западные находки такого оружия были сделаны в Европе. Но сюда европейское оружие никогда не попадало, и его никогда здесь не находили. До сих пор это единственная подобная находка, но кто и каким образом принес сюда этот меч, остается загадкой.

— Вячеслав Иванович, российская наука чувствует себя всё лучше и лучше. Хватает ли сейчас археологическим экспедициям финансирования?

— Когда мы жили в Советском Союзе, коллеги с Запада всегда нам завидовали, потому что мы твердо знали: если есть физическая возможность и желание, мы всегда едем в поле, потому что было государственное финансирование. Сейчас такого нет. Сейчас экспедиционный бюджет на 70% состоит из грантов. Чтобы их получить, мы должны писать заявки, и, конечно, здесь уже играет роль имя. Поэтому труднее всего приходится молодым ученым. Тем более что организовать работу современной экспедиции непросто. Необходимо участие геофизиков, генетиков. Бюджет моей экспедиции достаточен, чтобы проводить серьезные работы в течение полугода и привлекать порядка 30 человек ежемесячно в качестве рабочих. Но далеко не все могут позволить себе такие условия.

С другой стороны, совершенно иная ситуация была с теми раскопками, которые мы вели при строительстве Богучанской ГЭС. При подобных строительных работах заказчик — фирма или государство — обязан финансировать археологические раскопки. Если в зону строительства попадают памятники, их нужно раскопать, исследовать, иначе они погибнут. Но работа идет, и я полагаю, что впереди нас ожидает еще немало удивительных открытий.