Сделать стартовой  |  Добавить в избранное  |  RSS 2.0  |  Информация авторамВерсия для смартфонов
           Telegram канал ОКО ПЛАНЕТЫ                Регистрация  |  Технические вопросы  |  Помощь  |  Статистика  |  Обратная связь
ОКО ПЛАНЕТЫ
Поиск по сайту:
Авиабилеты и отели
Регистрация на сайте
Авторизация

 
 
 
 
  Напомнить пароль?



Клеточные концентраты растений от производителя по лучшей цене


Навигация

Реклама

Важные темы


Анализ системной информации

» » » Русская геополитика

Русская геополитика


9-08-2012, 09:06 | Политика / Статьи о политике | разместил: VP | комментариев: (1) | просмотров: (4 615)

Как уже отмечалось, в России уже в XIX веке существовала тра­диция географического детерминизма, представленная прежде все­го трудами Л.И. Мечникова. В XX столетии эта традиция расколо­лась, как раскололась вся русская культура. Одна ветвь геополити­ческой мысли стала развиваться в Советской России, другая — в Русском Зарубежье.

Можно считать, что единственным автором, развивавшим гео­политический подход в Советской России, был профессор страно­ведения географического факультета Ленинградского государствен­ного университета 20—30-х гг. В.П. Семенов-Тян-Шанский, кото­рый, как и Ратцель, использовал термин «антропогеография». В ре­зультате обобщения представлений зарубежных (Ратцеля, Э. Реклю и др.) и русских (А.И. Воейкова, П.П. Семенова-Тян-Шанского, В.И. Ламанского и др.) исследователей о связях территориально-политических (прежде всего государственных) образований и куль­турных особенностей человечества с их природными предпосылка­ми и историческими особенностями процесса освоения простран­ства, В.П. Семенов-Тян-Шанский создал целостную глобальную кон­цепцию геополитики177.

Ее принципиальные моменты сводятся к следующему:

1) представление об «антропогеографии» как об «итоговом», синтетическом и многоуровневом знании в структуре географичес­кой науки, как о географии «территориальных и духовных господств человеческих сообществ»178 или «страноведении территориального господства»179;

2) привнесение в традиционный географический детерминизм антропологических установок, рассматривающих деятельность че­ловека, в особенности экономическую, как важнейшее звено в про­цессе формирования территориального господства на базе тех или иных географических факторов180;

3) выделение и характеристика форм «могущественно-террито­риального владения» как совокупного результата действия природ­ных, исторических, экономических и культурных факторов разви­тия, территорий181;

4) исследование развития «чрезматериковой» системы террито­риально-политического могущества России, ее преимуществ, недо­статков и перспектив;

5) разработка на русском материале представлений о колониза­ционных базах как генераторах и гарантах территориально-полити­ческого могущества182;

6) политико-географическое районирование и картографирова­ние России (выделение «цельных в политико-географическом отно­шении местностей»).

Теория В.П. Семенова-Тян-Шанского в отличие от аналогичных западных концепций не абсолютизировала природно-географический, биологический, исторический, расовый, этнический или иные факторы геопространства либо их сочетания (вроде «жизненного пространства») в качестве причин развития территориально-поли­тических систем. Антропогеографизм русского ученого требовал рас­сматривать их в единстве, в том числе с факторами экономического

и социокультурного характера, и в первую очередь — как результа­ты человеческой деятельности «в сфере материальной и духовной».

Геополитическая концепция В.П. Семенова-Тян-Шанского не получила дальнейшего развития в СССР, хотя советская геополи­тическая реальность (в частности, освоение территорий азиатской части Советского Союза) в главных чертах складывалась именно по его проекту — путем целенаправленного, исходившего из имперс­ких интересов создания в обозначенных им пределах «колонизаци­онных баз будущего» (Уральской, Туркестанской, Алтайской, При­байкальской)183 новых мощных в социально-экономическом отно­шении регионов, обеспечивших стране геополитическую стабиль­ность в годы мировой и холодной войн184.

Одним из первых, кто обратился к геополитической проблема­тике в Русском Зарубежье, был русский историк, социолог и пуб­лицист крайне монархического толка Иван Лукьянович Солоневич (1891—1953). Сопоставляя личные свободы в России и в США и Англии, он прямо относит их на счет географического фактора. «Аме­риканская свобода, как и американское богатство, — пишет он, — определяются американской географией; наша свобода и наше бо­гатство ограничены русской географией». Русский народ никогда не будет иметь такие свободы, какие имеют Англия и США, потому что безопасность последних гарантирована океанами и проливами, а наша может быть гарантирована только воинской повинностью. Из всех же «несвобод» воинская повинность является первой. Говоря же о бедности России, он отмечает, что она не имеет никакого отношения к политическому строю. Она «обусловлена тем факто­ром, для которого евразийцы нашли очень яркое определение: гео­графическая обездоленность России». «История России есть история преодоления географии России», — заключает Солоневич185. В этот ряд нельзя, конечно, не поставить и Л.Н. Гумилева, чья теория эт­ногенеза неотрывна от всестороннего учета им влияния и воздей­ствия факторов среды и прежде всего географии в самом широком смысле этого слова.

Среди русских геополитиков следует назвать и группу ученых-эмигрантов, известных как «евразийцы»: Н.С. Трубецкой, И.А . Иль­ин, П.Н. Савицкий, Г.В. Вернадский, Г.Ф. Флоровский, Л.П. Карса­вин и др. Их объединяла идея о России как особом мире, на разви­тие которого оказал сильное влияние материк Евразия. Концепция развивалась на основе почвенной теории, и ими был введен геопо­литический термин «месторазвитие». Под ним понималась неповто­римая географическая среда, в которой происходит становление как отдельного человека, так и крупных человеческих сообществ.

Экономист, географ и философ Петр Николаевич Савицкий (1895—1968) — пожалуй, первый и единственный русский автор, которого в полном смысле слова можно назвать геополитиком. Са­вицкий окончил экономический факультет Петроградского Поли­технического института, до первой мировой войны был близок к кадетам. В 1916—1917 гг. работал в русском посольстве в Норвегии. В 1920 г. был секретарем П.Б. Струве — руководителя иностранных дел штаба Врангеля. После поражения белой армии выехал в Болга­рию, где работал техническим редактором журнала «Русская мысль», затем переехал в Чехословакию, где стал приват-доцентом на ка­федре экономики и статистики Русского юридического факультета в Праге, а с 1928 г. — также Русского института сельскохозяйствен­ной кооперации. В 1921 г. вместе с князем Н.С. Трубецким возглавил евразийское движение, в котором геополитические факторы играли центральную роль. Именно Савицкий в большей степени из всех евразийцев интересовался геополитикой.

Несмотря на симпатии к Советскому Союзу, которые были ха­рактерны не только для откровенно просоветского крыла евразий­цев (парижский кружок, издававший газету «Евразия»), с которым Савицкий официально порвал отношения, но и для самых умерен­ных и консервативных элементов. После взятия советскими войска­ми Праги в 1945 г., Савицкий был арестован и осужден на 10 лет. В лагерях он познакомился с сыном поэта Николая Гумилева Львом, который стал его учеником, а впоследствии одним из лучших со­временных русских этнографов и историков. В 1956 г. Савицкий был реабилитирован и вернулся в Прагу, где и умер спустя 12 лет.

Мировоззрение Савицкого, как и большинства других евразий­цев, складывалось под влиянием трудов славянофилов Данилевс­кого и особенно Леонтьева. Это была разновидность революцион­ного славянофильства, сопряженного с центральной идеей особости исторической идентичности «великороссов», не сводимой ни к религиозной, ни к этнически славянской сущности. В этом ас­пекте они были более всего близки к Константину Николаевичу Леонтьеву (1831—1879), сформулировавшему важнейший тезис — «славянство есть, славизма нет», то есть «этническая и лингвисти­ческая близость славянских народов не является достаточным ос­нованием, чтобы говорить об их культурном и характерном един­стве». Евразийское движение по набору излюбленных тем и кон­цепций было удивительно близко к немецким консервативным революционерам. Так же, как и консервативные революционеры, евразийцы стремились сочетать верность истокам с творческим порывом в будущее, укорененность в русской национальной тра­диции с социальным модернизмом, техническим развитием и по­литикой нетрадиционных форм. На этом основано и осторожно позитивное отношение евразийцев к Советскому государству и к Октябрьской революции.

Основная идея Савицкого заключается в том, что Россия пред­ставляет собой особое цивилизационное образование, определяе­мое через качество «срединности». Одна из его статей — «Географи­ческие и геополитические основы евразийства» (1933) — начинается такими словами: «Россия имеет гораздо больше оснований, чем Китай, называться "Срединным Государством"». Если «срединность» Германии, ограничивается европейским контекстом, а сама Европа есть лишь «западный мыс» Евразии, то Россия занимает централь­ную позицию в рамках всего континента. «Срединность» России для Савицкого является основой ее исторической идентичности — она не часть Европы и не продолжение Азии. Она — самостоятельный мир, самостоятельная и особая духовно-историческая геополити­ческая реальность, которую Савицкий называет «Евразией».

Это понятие обозначает не материк и не континент, но идею, отраженную в русском пространстве и русской культуре, истори­ческую парадигму, особую цивилизацию. Савицкий с русского по­люса выдвигает концепцию, строго тождественную геополитичес­кой картине Маккиндера, — только абстрактные «разбойники суши» или «центростремительные импульсы, исходящие из географичес­кой оси истории», приобретают у него четко выделенный абрис русской культуры, русской истории, русской государственности, русской территории. Россия-Евразия у Савицкого предстает в том же свете, как у Ратцеля.

Если Маккиндер считает, что из пустынь хартленда исходит ме­ханический толчок, заставляющий береговые зоны («внутренний полумесяц») творить культуру и историю, то Савицкий утверждает, что Россия-Евразия (= хартленд Маккиндера) и есть синтез миро­вой культуры и мировой истории, развернутый в пространстве и времени. При этом природа России соучаствует в ее культуре.

Россию Савицкий понимает геополитически, не как националь­ное государство, но как особый тип цивилизации, сложившейся на основе нескольких составляющих — арийско-славянской культуры, тюркского кочевничества, православной традиции. Все вместе со­здает некое уникальное, «срединное» образование, представляю­щее собой синтез мировой истории.

Великороссов Савицкий считает не просто ответвлением восточ­ных славян, но особым имперским этническим образованием, в котором сочетаются славянский и тюркский субстраты. Этот момент выводит его на важную тему — тему Турана. Обращение к Турану в качестве позитивной ориентации было скандальным для многих русских националистов. Так, Савицкий косвенно оправдывал монголо-татарское иго, благодаря которому «Россия обрела свою гео­политическую самостоятельность и сохранила свою духовную неза­висимость от агрессивного романо-германского мира». Такое отно­шение к тюркскому миру было призвано резко отделить Россию-Евразию от Европы и ее судьбы, обосновать этническую уникаль­ность русских.

«Без татарщины не было бы России» — этот тезис из статьи Савицкого «Степь и оседлость»186 был ключевой формулой евра­зийства. Отсюда прямой переход к чисто геополитическому утверж­дению: «Скажем прямо: на пространстве всемирной истории запад­ноевропейскому ощущению моря, как равноправное, хотя и поляр­ное, противостоит единственно монгольское ощущение континен­та; между тем в русских «землепроходцах», в размахе русских завое­ваний и освоении — тот же дух, то же ощущение континента»187. И далее: «Россия — наследница Великих Ханов, продолжательница дела Чингиза и Тимура, объединительница Азии. ...В ней сочетаются одновременно историческая «оседлая» и «степная» стихия».

Фундаментальную двойственность русского ландшафта — ее де­ление на Лес и Степь — заметили еще славянофилы. У Савицкого геополитический смысл России-Евразии выступает как синтез двух реальностей — европейского Леса и азиатской Степи. При этом та­кой синтез не есть простое наложение двух геополитических систем друг на друга, но нечто цельное, оригинальное, обладающее своей собственной мерой и методологией оценок.

Россия-Евразия не сводится целиком к Турану. Она — нечто боль­шее. Но в отношении Европы, которая все выходящее за рамки сво­его «берегового» сознания считает «варварством», самоквалифика­ция русских как «носителей монгольского духа» является провока­цией, открывающей историческое и духовное превосходство евра­зийцев.

Одним из главных факторов исторического процесса, с точки зрения Савицкого, является тесная связь жизни народа с его гео­графической основой — его «месторазвитием» (термин, введенный в научный оборот Савицким). Концепция «месторазвития» играет важнейшую роль в его теории. Этот термин представляет собой точ­ный аналог понятию «ландшафт», как оно трактуется «политичес­кой географией» Ратцеля и немецкой геополитикой в целом. В этом понятии отражается «органицизм» евразийцев, точно соот­ветствующий немецкой «органицистской» школе и резко контрас­тирующий с прагматизмом англосаксонских геополитиков. Если бы Спикмен был знаком с трудами Савицкого, то его негодование от­носительно «метафизического нонсенса» было бы еще более силь­ным, чем в случае с Хаусхофером. Так, в работе «Географический обзор России-Евразии» Савицкий пишет: «Социально-политическая среда и ее территория «должны слиться для нас в единое целое, в географический индивидуализм или ландшафт»188. Это и есть сущ­ность «месторазвития», в котором объективное и субъективное сливаются в неразрывное единство, в нечто целое. Это концептуальный синтез. В том же тексте Савицкий продолжает: «Необходим синтез. Необходимо умение сразу смотреть на социально-историческую среду и на занятую ею территорию»189. В этом Савицкий близок к Видаль де ла Блашу. Подобно французскому геополитику, обосновывавше­му неделимость Франции единством культурного типа независимо от этнической принадлежности жителей Эльзас-Лоррэн, Савицкий считает, что «Россия-Евразия есть «месторазвитие», «единое целое», «географический индивидуум» — одновременно географический, этнический, хозяйственный, исторический и т.д. и т.п., «ланд­шафт»190. Россия-Евразия есть такое «месторазвитие», которое яв­ляется интегральной формой существования многих более мелких «месторазвитий».

Через введение понятия «месторазвитие» евразийцы уходили от позитивистской необходимости аналитически расщеплять истори­ческие феномены, раскладывая их на механические системы — при­менительно не только к природным, но и к культурным явлениям. Апелляция к «месторазвитию», к «географическому индивидууму» позволяла евразийцам избежать слишком конкретных рецептов от­носительно национальных, расовых, религиозных, культурных, язы­ковых, идеологических проблем. Интуитивно ощущаемое всеми жителями «географической оси истории» геополитическое единство обретало тем самым новый язык, «синтетический», не сводимый к неадекватным, фрагментарным, аналитическим концепциям запад­ного рационализма. В этом также проявилась преемственность Са­вицкого русской интеллектуальной традиции, всегда тяготевшей к осмыслению «цельности», «соборности», «всеединства» и т.д.

Очень важным аспектом теории Савицкого является принцип «идеократии». Савицкий полагал, что евразийское государство дол­жно строиться, отправляясь от изначального духовного импульса, сверху вниз. А следовательно, вся его структура должна созидаться в согласии с априорной Идеей, и во главе этой структуры должен стоять особый класс «духовных вождей».

Идеократия предполагала главенство непрагматического, нема­териального и некоммерческого подхода к государственному уст­ройству. Достоинство «географической личности», по Савицкому, состоит в способности подниматься над материальной необходимо­стью, органически включая физический мир в единый духовно-со­зидательный импульс глобального исторического делания. Идеок­ратия — термин, который объединяет все формы недемократичес­кого, нелиберального правления, основанного на нематериалисти­ческих и неутилитаристских мотивациях. Причем Савицкий созна­тельно избегает уточнения этого понятия, которое может вопло­щаться и в теократической соборности, и в народной монархии, и в национальной диктатуре, и в партийном государстве советского типа. Такая широта термина соответствует чисто геополитическим гори­зонтам евразийства, которые охватывают огромные исторические и географические объемы. Это попытка наиболее точно выразить ин­туитивную волю континента.

Очевидно, что идеократия прямо противоположна прагматико-коммерческому подходу, доминировавшему в доктринах Маккиндера, Мэхэна и Спикмена. Таким образом, русские евразийцы дове­ли до окончательной ясности идеологические термины, в которых проявлялось исторически противостояние моря и суши. Море — ли­беральная демократия, «торговый строй», прагматизм. Суша — идео­кратия (всех разновидностей), «иерархическое правление», доминация религиозного идеала.

Взгляды Савицкого на идеократию резонируют с идеями немец­кого социолога и экономиста Вернера Зомбарта, делившего все со­циальные модели и типы на два общих класса — «герои» и «торгов­цы». На геополитическом уровне термин «герой», «героизм» утрачи­вает метафорический, патетический смысл и становится техничес­ким термином для обозначения юридической и этической специ­фики идеократического правления.

Роль Савицкого и, шире, русского евразийства в развитии гео­политики как науки огромна. И странно, как мало внимания уделя­ется этому направлению в западных учебниках. В лице Савицкого мы имеем совершенно сознательного, ответственного и компетентного геополитика, который полноценно и обоснованно выражает пози­цию хартленда, причем отталкиваясь от наиболее глубинных — русских — его областей. Геополитическая доктрина Савицкого — это прямая антитеза взглядам Мэхэна, Маккиндера, Спикмена, Видаль де да Блаша и других талассократов. Причем только в данном случае речь идет о законченном и развернутом изложении альтернативной доктрины, подробно разбирающей идеологические, экономические, культурные и этнические факторы.

Сравнение идей русских евразийцев с теориями немецких геополитиков-континенталистов (Хаусхофер, Шмитт и т.д.), которые так­же пытались построить собственную геополитическую теорию как антитезу стратегии «Морской силы», показывает, что у немцев в этом направлении пройдена лишь половина пути, а у русских (в первую очередь у Савицкого) мы имеем дело с законченной и непротиворечивой, полноценной картиной мира. В этом смысле мож­но вывести некоторый закон: «Чем ближе воззрения немецких континенталистов к русскому евразийству, чем полнее принимают они Ostorientierung, тем последовательней и логичней их доктрины, эф­фективней их политические проекты, созданные на геополити­ческой основе».

Ближе всего к Савицкому подошли германские национал-боль­шевики — в частности, Эрнст Никиш, — которые прекрасно осоз­навали двойственность геополитического положения Германии, чья «срединность» относительна и вторична по сравнению с абсолют­ной культурной и континентальной «срединностью» русских. Отсю­да они делали вывод, что Германия не может претендовать на роль геополитического синтеза, что она должна сделать выбор между юго-западной, славянофобской, католической и, в некоторых аспектах, талассократической (буржуазной) Германией (вместе с Австрией) и северо-восточной германо-славянской, социалистической, русо­фильской, протестантской и спартанской Пруссией. Никишу при­надлежит знаменитый геополитический тезис — «Европа от Влади­востока до Флессинга», и только такой подход со стороны немцев гармонично вписывается в последовательное континентальное евразийство. Естественно, что линия антикоммуниста и славянофо­ба Гитлера — как бы ни пытались корректировать ее некоторые на­много более исторически ответственные консервативные револю­ционеры и геополитики — не могла не привести к тому, что Герма­ния надолго утратила свое историческое бытие в результате кош­марного поражения, нанесенного именно теми силами, «вечный союз» с которыми только и мог обеспечить немцам соучастие в ми­ровом господстве теллурократии.

Лев Николаевич Гумилев (1912—1992) — историк, этнолог, фи­лософ, доктор исторических и географических наук — собственно геополитические темы в своих трудах не затрагивал, но его теория этногенеза и этнических циклов продолжает линию органицистского подхода и отчасти географического детерминизма, которые со­ставляют сущность геополитики уже у Ратцеля, Челлена, Хаусхофера и др.

Теория Гумилева является на сегодняшний день сильнейшей философско-исторической концепцией, с которой не могут срав­ниться ни спекуляции таких известных и серьезных авторов, как Данилевский, Шпенглер, Тойнби, Коллингвуд, Ясперс, ни тем более такие поверхностные и сомнительные построения, как геополитика или «Конец истории» Фукуямы.

Суть теории Гумилева сводится к следующему191:

1) основным действующим лицом истории являются этносы, поскольку они представляют собой наиболее устойчивые и актив­ные человеческие общности, охватывающие всех людей, поскольку нет человека вне этноса, и каждый человек принадлежит только к одному этносу; этнос — система, развивающаяся в историческом времени, имеющая начало и конец; этнос есть сам дискретный про­цесс этногенеза;

2) универсальный критерий отличия этносов между собой — сте­реотип поведения — особый поведенческий язык, который переда­ется по наследству, но не генетически, а, как показал М.Е. Лобашев, через механизм сигнальной наследственности, основанной на условном рефлексе, когда потомство путем подражания перенимает от родителей и сверстников поведенческие стереотипы, являющие­ся одновременно адаптивными навыками;

3) системными связями в этносе служат ощущения «своего» и «чужого», а не сознательные отношения; ощущение реальности сте­реотипа порождает самосознание и противопоставление «мы — они»;

4) единство этноса поддерживается геобиохимической энергией биосферы, эффект которой определяется как пассионарность — непреоборимое стремление к достижению какой-либо цели, пусть даже иллюзорной, но для осуществления которой ее носители (пассионарии) готовы пожертвовать как собственной жизнью, так и жизнью своего потомства; психологически пассионарность прояв­ляется как импульс подсознания, противоположный инстинкту са­мосохранения, как индивидуального, так и видового;

5) в зависимости от соотношения пассионарного импульса (Р) и инстинкта самосохранения (J) Гумилевым описано три характер­ных поведенческих типа: пассионарии (P>J); гармоничные люди (P=J); субпассионарии (P<J);

6) статистически в этносе преобладают гармоничные особи; доли пассионариев и субпассионариев в процентном отношении незна­чительны, но изменение их количеств определяет геобиохимичес­кое состояние этноса как закрытой системы дискретного типа (по классификации А.А. Малиновского);

7) в зависимости от удельного веса пассионарности этнос в своем жизненном цикле (то есть в процессе этногенеза) проходит ряд ста­дий: фазу подъема пассионарности (скрытую, или инкубационную, и явную), фазу предельной пассионарности (акматическую); фазу надлома (то есть резкого спада пассионарности); инерционную фазу (постепенный спад пассионарности; фазу потери пассионарности (фаза обскурации); мемориальную фазу, когда после некоторой регенера­ции пассионарности этнос превращается в реликт, являющийся вер­хним звеном геобиоценоза определенного ландшафта;

8) вспышка этногенеза является результатом пассионарного тол­чка, то есть определенной органической мутации, которая в свою очередь вызывается либо непосредственно космическим облучени­ем поверхности земли вдоль определенной линии, либо посредством передачи пассионарного признака генетически — благодаря поло­вым контактам пассионариев с менее пассионарными особями; процесс этногенеза характеризуется угасанием энергии живого веще­ства (пассионарности) из-за сопротивления среды; этот процесс в любой момент может быть прерван внешним вмешательством, осо­бенно в моменты перехода от фазы к фазе, и при этом этнос частью истребляется, частью «рассыпается розно»;

9) этносы имеют сложную структуру, включая в себя субэтно­сы, консорции и конвиксии, и сами составляют более сложные струк­туры — суперэтносы, объединяемые общей доминантой; между раз­ными этносами возможны следующие типы связи: симбиоз (добро­соседство), ассимиляция (слияние), ксения (добровольное объеди­нение без слияния), химера (объединение без слияния путем под­чинения одного этноса другим, чуждым ему по доминанте), война за господство на определенной территории (внутри суперэтноса), война на истребление (при враждебных контактах на суперэтничес­ком уровне);

10) поскольку импульс пассионарности имеет чисто энергети­ческий характер, направленность расходования этой энергии зави­сит от выбора доминанты — определенной идеи, чаще всего рели­гиозной, которая составляет мироощущение и жизненную программу ее носителей; все мироощущения делятся на жизнеутверждающие (теистические и оптимистичные) и жизнеотрицающие (атеистичес­кие и пессимистичные); при этом только первый тип мироощуще­ний может стать основой нормальной жизни этноса, тогда как жизнеотрицающее мироощущение порождает антисистемы, общности людей, для которых ложь является принципом действия и усилия которых направлены на разрушение биосферы в любых ее проявле­ниях.

Между тем гумилевская теория в своем становлении и развитии столкнулась с рядом препятствий вненаучного характера, что не позволяет принимать ее без критики.

В философии истории, созданной Гумилевым, можно выделить целый ряд сильных и слабых сторон. Начнем с сильных. Теория по­строена профессиональным историком с учетом огромного истори­ческого и историографического материала, что практически исклю­чило использование в обобщениях недостоверных сведений и не­проверенных фактов. Теория позволяет объяснить чрезвычайно многие «темные места» истории и исторической науки, причем она приме­нима не только к любому хронологическому или географическому отрезку мировой истории, но и к любому «жанру» истории — исто­рии культуры, политической истории, истории климата, этничес­кой истории и т.п. Теория представляет собой достаточно удачный, что само по себе редкость, синтез различных наук — географии (включая геофизику и климатологию), экологии, психологии, со­циологии, истории (включая археологию и источниковедение).

Теперь слабые стороны. Теория не нашла своего систематическо­го изложения: отсутствуют строго разработанные дефиниции, нет четкого свода основоположений; она раскрывается либо сумбурно, либо через применение к огромному фактическому материалу, при­чем в последнем случае иногда весьма противоречиво и идеологизированно (в частности, автор оставляет возможность упрека в анти­семитизме, что, видимо, является одной из причин игнорирования его теории многими группами мировой научной общественности). Аргументация в ряде случаев представляется запутанной или слу­чайной; например, главная причина этногенеза усматривается в мутациях, вызванных космическим облучением биосферы, а в под­тверждение этого приводится наблюдение, согласно которому ряд вспышек этногенеза произошел примерно в одно и то же время и при этом территориально слагается в одну примерно прямую линию. Между тем сам Гумилев отмечает, что между отмеченными им точ­ками в монотонных ландшафтах, населенных инертными этносами, облучение не привело к этногенным результатам. Эти результаты сказались только на стыках ландшафтов, а сами линии (которые, заметим, можно проводить по историческим картам с достаточной произвольностью) более напоминают геодезические. Стыки ланд­шафтов при этом чаще всего примерно совпадают с границами между этносами (ибо каждый этнос приспосабливается к определенному ландшафту или группе ландшафтов). Сам же Гумилев отмечает, что именно контакты разных этносов, и особенно суперэтносов, благо­даря различию стереотипов поведения и перепадам уровней пасси­онарности, рождают новые идеи, новые стереотипы поведения и новые этносы. Здесь становится неясным, зачем вводить дополни­тельную причину этногенеза в виде космического излучения. Ка­жется, что в этом сказывается только дань наследуемым концепци­ям — геополитике Савицкого и учению об энергии живого вещества Вернадского. Гипотеза о космическом воздействии на историю че­ловечества, разработанная русскими космистами Вернадским, Ци­олковским и Чижевским, конечно, очень красива, логична и не может быть исключена, однако, перефразируя Лапласа, следует от­метить, что вполне можно обойтись и без этой гипотезы. Гумилев очень часто и почти навязчиво использует выражения «причинно-следственные связи» и «причинно-следственные цепочки». Для него совершенно ясно и не вызывает никаких сомнений, что все должно иметь свои причины, причем причины естественные, природные, и одна и та же причина при одних и тех же условиях порождает одни и те же следствия (крайне важно отметить, что представление об иерархии сущего является для Гумилева столь же непреложной ис­тиной, хотя она еще не вполне доказана наукой). Он с плохо скры­ваемым презрением отвергает философию в пользу «ясных и точ­ных» естественных наук. Но в этих науках нет достаточного критицизма, чтобы осмыслить само представление о причине и проис­хождение этого представления.

Кроме того, и это особенно важно с точки зрения философии, Гумилев ставит историю людей в сильную зависимость от истории идей, разделяя последние всего на две группы — жизнеутверждаю­щие (оптимистичные и теистические) и жизнеотрицающие (песси­мистичные и атеистические). Тем самым он невероятно упрощает историю религий и, соответственно, обедняет свою собственную теорию. Очевидно, что далеко не все атеистические идеи пессимис­тичны и не все оптимистичные — жизнеутверждающи. Его заявле­ния о некоем «теистическом буддизме», о православии, отрицаю­щем Ветхий Завет, и о том, что все человеческие жертвоприноше­ния связаны с сатанизмом, более чем сомнительны с точки зрения религиоведения.

Стремление удалить из концепции Гумилева все теоретические конструкции, введенные «сверх необходимости» («бритва» Оккама), порождает критику данной концепции «справа» (то есть идеалисти­ческую критику). Если мы признаем экзистенциальную идею, кото­рая может быть выражена в религии, морали, культуре, праве, иде­ологии, достаточным условием для стимулирования этногенеза, нам уже будут не нужны гипотезы о пучках космических излучений и соответствующих им линиях пассионарных толчков, о связанных с излучением мутациях в человеческом организме и о пассионарности как особом органическом свойстве. Остается только последова­тельность фаз эволюции человеческих общностей, связанная со сме­ной господствующего общественного императива. Общественный императив, который является центральным компонентом любой экзистенциальной идеи, оказывается не символом, а движущей си­лой этногенеза; его изменение определяется не возрастанием энт­ропии, а простой сменой поколений и связанным с ней изменени­ем характера воспитания (а следовательно, и характера усвоения экзистенциальной идеи).

Для сверхнапряжений и совершения «исторических деяний» не нужна никакая дополнительная энергия из космоса. В каждом чело­веке достаточно энергии для чего угодно, но эта энергия не всегда имеет достаточные стимулы для ее расходования. Уровень растраты жизненной энергии зависит не от ее количества, а от интенсивнос­ти стимулирования. Если будет смысл, то тщедушный и слабый ста­нет сильным; если же смысла нет, то и сильный, энергичный чело­век будет чахнуть в бездействии. Только экзистенциальная идея, которая вдохновляет человека на действия, может служить причи­ной взрыва активности людей.

Главным достижением теории Гумилева следует считать то, что он на огромном историческом материале выявил однотипную последовательную смену фаз наиболее стабильных человеческих общ­ностей (определяемых им как этнические) — от первоначального объединения людей на основе их общего стремления следовать не­ким достаточно отвлеченным идеалам до превращения этой общно­сти в нестойкий конгломерат безыдейных эгоистов.

Сам Гумилев не формулировал геополитических выводов на ос­новании своей картины мира. Это сделали его последователи в пе­риод ослабления (а потом и отмены) марксистской идеологической цензуры. Такое направление в целом получило название «неоевразийство», которое имеет, в свою очередь, несколько разновиднос­тей. Не все они наследуют идеи Гумилева, но в целом его влияние на эту геополитическую идеологию колоссально.

Первая разновидность неоевразийства (самая основная) пред­ставляет собой законченную и многомерную идеологию, которую сформулировали некоторые политические круги национальной оп­позиции, противостоящие либеральным реформам в период 1990— 1994 гг. Речь идет о группе интеллектуалов, объединившихся вокруг газеты «День» (позже «Завтра») и журнала «Элементы»192.

Эта разновидность основывается на идеях Савицкого, Г. Вернад­ского, кн. Н. Трубецкого, а также идеолога русского национал-боль­шевизма Николая Васильевича Устрялова (1890—1938) — приват-доцента Московского университета (1913—1916), руководителя бюро печати в правительстве Колчака, профессора Харбинского универси­тета (1920—1924). В 1935 г. он вернулся в СССР, был профессором экономогеографии Московского института инженеров транспорта, в 1937 г. арестован и погиб в заключении.

Анализ исторических евразийцев признается в высшей степени актуальным и вполне применимым к настоящей ситуации. Тезис национальной идеократии имперского континентального масштаба противопоставляется одновременно и либеральному западничеству, и узкоэтническому национализму. Россия видится как ось геополи­тического «Большого пространства», ее этническая миссия одно­значно отождествляется со строительством империи.

На социально-политическом уровне это направление однознач­но тяготеет к евразийскому социализму, считая либеральную эко­номику характерным признаком атлантического лагеря. Советский период российской истории рассматривается в сменовеховской пер­спективе как модернистская форма традиционного русского нацио­нального стремления к планетарной экспансии и «евразийскому антиатлантистскому универсализму». Отсюда «прокоммунистические» тенденции этой версии неоевразийства.

Наследие Льва Гумилева принимается, но при этом теория пассионарности сопрягается с учением о «циркуляции элит» итальянс­кого социолога Вильфреда Парето, а религиоведческие взгляды Гумилева корректируются на основании школы европейских традици­оналистов (Генон, Эвола и т.д.).

Идеи традиционалистов — «кризис современного мира», «дегра­дация Запада», «десакрализация цивилизации» и т.д. — входят важ­ным компонентом в неоевразийство, дополняя и развивая те мо­менты, которые были представлены у русских авторов лишь интуи­тивно и фрагментарно.

Кроме того, досконально исследуются европейские континенталистские проекты (Хаусхофер, Никиш, «новые правые» и т.д.), за счет чего горизонты евразийской доктрины распространяются и на Европу, понятую как потенциально континентальная сила. Это мо­тив, совершенно чуждый историческим евразийцам-эмигрантам, которые писали основные произведения в ситуации, когда США еще не имели самостоятельного геополитического значения и тезис о различии Европы и Запада еще не получил должного развития. Неоевразийство, внимая европейским континенталистам, признает стратегическую важность Европы для геополитической законченно­сти и полноценности евразийского «Большого пространства», осо­бенно учитывая то, что именно фактор неустойчивого разделения геополитической карты Европы привел к поражению СССР в хо­лодной войне.

Другой особенностью неоевразийства является выбор исламских стран (особенно континентального Ирана) в качестве важнейшего стратегического союзника. Идея континентального русско-исламс­кого альянса лежит в основе антиатлантистской стратегии на юго-западном побережье Евразийского материка. Надоктринальном уров­не этот альянс обосновывается традиционным характером русской и исламской цивилизаций, что объединяет их в противостоянии антитрадиционному, светско-прагматическому Западу.

В этом направлении неоевразийства картина всех геополитичес­ких проектов применительно к актуальной ситуации достраивается до своей полноты, так как и идеологически, и стратегически, и политически, и позиционно неоевразийский проект представляет собой наиболее полную, непротиворечивую, законченную и исто­рически обоснованную противоположность всем разновидностям западных геополитических проектов (как атлантистских, так и мондиалистских).

Мондиализм и атлантизм выражают две разновидности геополи­тической идеологии крайнего Запада. Европеизм и умеренный континентализм европейских геополитиков представляет собой проме­жуточную реальность. И наконец, неоевразийство «Дня», и особен­но «Элементов», выражает радикально антизападную точку зрения, смыкающуюся со всеми остальными альтернативными геополити­ческими проектами — от европейского национал-большевизма до исламского фундаментализма (или исламского «социализма») вплоть до национально-освободительных движений во всех уголках третье­го мира.

Другие разновидности неоевразийства менее последовательны и представляют собой адаптацию всего комплекса вышеназванных идей к меняющейся политической действительности: либо речь идет только о прагматическом экономическом «евразийстве», призван­ном воссоздать экономическое взаимодействие бывших республик СССР (проект президента Казахстана Н. Назарбаева), либо об обо­сновании экспансионистских тезисов («великодержавный» проект В.В. Жириновского), либо о чисто риторическом взывании к «ев­разийской общности» для сохранения единства русских и нацио­нальных меньшинств (в большинстве своем этнических тюрок и мусульман) в составе РФ (проект некоторых деятелей правитель­ства Б. Ельцина), либо о чисто историческом интересе к наследию кружка Савицкого, Трубецкого, Сувчинского, Карсавина и др. в эмиграции. Но все эти версии искусственны, фрагментарны, не­последовательны и не могут претендовать на самостоятельную и серьезную геополитическую идеологию и методологию. Поэтому подробнее останавливаться на них не имеет особого смысла.

Заметим только, что любые апелляции к евразийству и Евразии, какой бы ограниченный смысл ни вкладывали в эти понятия те, кто их использует, прямо или косвенно отсылают именно к тому неоевразийскому проекту, который выработан в кругах оппозиции и оформлен в работах авторов «Дня» и «Элементов», так как только в этом контексте употребление слова «евразийство» оправдано и преемственностью русской геополитической школы, и соотнесен­ностью с общим веером геополитических проектов планетарного масштаба, существующих вне России.

Советская реальность в геополитическом смысле во многом со­впадала с концепциями Савицкого и других евразийцев, хотя об их прямом влиянии на советское руководство достоверных данных нет. Во многом близкие к евразийцам сменовеховцы и национал-больше­вики — особенно Н.В. Устрялов — явно влияли на большевиков и особенно на Сталина, хотя никогда не занимали высоких постов и часто оканчивали свою жизнь в лагерях. Часть евразийцев — Эфрон, Карсавин и др. — открыто сотрудничали с СССР, но также благодар­ности не получили. Однако анализ советской внешней политики — вплоть до начала перестройки — приводит к выводу, что она посто­янно следовала именно евразийскому курсу, никогда не заявляя об этом открыто.

И здесь можно лишь строить предположения: либо существова­ла какая-то неизвестная организация внутри советского режима, которая руководствовалась идеями Савицкого, адаптируя их к актуальным политическим реальностям и облекая в официальную «марксистскую» лексику, либо объективное положение хартленда вынуждало СССР по инерции делать те шаги, которые должно было бы делать геополитически сознательное континентальное го­сударство — Евразия.

Геополитика де-факто всегда существовала в Советском Союзе, несмотря на отстранение (или самоустранение) географов от ее раз­работки. Достаточно упомянуть так называемую доктрину Брежне­ва, в соответствии с которой СССР не мог допустить формирова­ния в соседних странах прозападных режимов, что повлекло втор­жение в Чехословакию и Афганистан.

В опубликованных после 1985 г. работах советских историков, по­литологов, экономистов, отчасти географов поставлены и на конк­ретном материале сделаны попытки решения таких проблем, как оценка геостратегии мировых держав и их вовлеченности вдела раз­ных регионов, прочности сформировавшихся глобальных и внутрирегиональных связей между странами, соотношения в них эконо­мических, политических и военных компонентов. С позиций нового политического мышления переосмыслена их роль в совокупном вли­янии различных стран, включая СССР, на состояние международ­ных дел в глобальном и региональном масштабе, соотношение ин­теграционных и дезинтеграционных тенденций, их географический диапазон, политический смысл и глубина в мире и в отдельных регионах, в особенности в Европе193.

Официально признанная «фашистской» и «буржуазной псевдо­наукой» институционально геополитика в СССР не существовала. Ее функции выполняло несколько дисциплин — стратегия, военная география, теория международного права и международных отно­шений, география, этнография и т.д. И вместе с тем общее геопо­литическое поведение СССР на планетарной арене выдает наличие довольно рациональной с геополитической точки зрения модели поведения. Стремление СССР укрепить свои позиции на юге Евра­зии, в «береговой зоне», проникновение в Африку, дестабилизиру­ющие действия в Южной Америке (призванные внести раскол в пространство, контролируемое Северо-Американскими Штатами по доктрине Монро) и даже вторжение советских войск в Афганистан (для того, чтобы рассечь американскую «анаконду», стремившуюся приблизить стратегические границы талассократии вплотную к юж­ным границам «географической оси истории») и т.д. Такая последо­вательная и геополитически обоснованная политика СССР указы­вает Via существование какого-то «центра решений», где должны были сводиться воедино результаты многих традиционных наук и на основании этого «сведения», «синтеза» приниматься важнейшие стратегические шаги. Однако социальная локализация этого «криптогеополитического» центра представляется проблематичной. А.Г. Дугин излагает версию, что речь шла о каком-то секретном от­деле советского ГРУ.

Собственно же геополитика развивалась исключительно марги­нальными диссидентскими кружками. Самым ярким представите­лем этого направления был историк Лев Гумилев, хотя он никогда не использовал в своих работах ни термина «геополитика», ни терми­на «евразийство» и, более того, стремился всячески избежать пря­мого обращения к социально-политическим реальностям. Благодаря такому «осторожному» подходу ему удалось опубликовать даже при советском режиме несколько книг, посвященных этнографической истории.

С начала перестройки в Москве имели своих корреспондентов мондиалистские центры. Ключевой фигурой здесь является директор НИИ системных исследований, академик Д.М. Гвишиани, который с 1965 по 1985 г. был заместителем председателя Государственного ко­митета Совета Министров СССР по науке и технике, а в 1985— 1986 гг. — заместителем Госплана СССР. Мондиалистская теория кон­вергенции была той идеологической основой, на которую ссылались М.С. Горбачев и его советники, осуществившие перестройку. Показа­тельно, что руководители «Трилатераля» (Дэвид Рокфеллер, Жорж Бертуэн — тогда глава Европейского отделения — и Генри Киссинд­жер) в январе 1989 г. побывали в Москве, где их принимал президент СССР Горбачев, а сам Жак Аттали поддерживал личные контакты с российским президентом Борисом Ельциным.

При этом за несколько лет до начала советской перестройки ана­логичный проект начал реализовываться в Китае, с которым пред­ставители «Трехсторонней комиссии» установили тесные отноше­ния с конца 70-х. Но геополитические судьбы китайской и советс­кой перестроек были различны. Китай настаивал на «справедливом» распределении ролей и на соответствующих сдвигах в идеологии Запада в сторону социализма. СССР пошел по пути уступок значи­тельно дальше.

Следуя за логикой американских мондиалистов, Горбачев начал структурное преобразование советского пространства в сторону «де­мократизации» и «либерализации». В первую очередь это коснулось стран Варшавского договора, а затем и республик СССР. Началось сокращение стратегических вооружений и идеологическое сближе­ние с Западом. Но в данном случае следует обратить внимание на тот факт, что годы правления Горбачева приходятся на период пре­зидентства в США крайних республиканцев — Рейгана и Буша. При­чем Рейган был единственным за последние годы президентом, последовательно отказывавшимся участвовать во всех мондиалистских организациях. По убеждениям он был жесткий, последовательный и бескомпромиссный атлантист, либерал-рыночник, не склон­ный ни к каким компромиссам с «левыми» идеологиями даже само­го умеренного демократического или социал-демократического толка. Следовательно, шаги Москвы, направленные на конвергенцию и создание «мирового правительства» со значительным весом в нем представителей Восточного блока, на противоположном полюсе имели самые неблагоприятные идеологические препятствия. Атлантисты Рейган и Буш просто использовали мондиалистские реформы Горбачева в сугубо утилитарных целях. Добровольные уступки хартленда не сопровождались соответствующими уступками со стороны «морской силы», и Запад не пошел ни на геополитические, ни на идеологические компромиссы с самоликвидирующейся Евразией. НАТО не распустился, а его силы не покинули ни Европу, ни Азию. Либерально-демократическая идеология еще более укрепила свои позиции.

После распада Варшавского договора и СССР геополитика стала в российском обществе снова актуальной. Отмена идеологической цензуры сделала возможной, наконец, называть вещи своими име­нами. Не удивительно, что первыми в возрождении геополитики приняли участие национально-патриотические круги (газета «День», журнал «Элементы»). Методология оказалась настолько впечатляю­щей, что инициативу перехватили и некоторые демократические движения. В скором времени после перестройки геополитика стала одной из популярнейших тем всего русского общества.

Современные российские исследователи внесли свой вклад в раз­работку проблем геополитики в последние годы. Одним из первых пособий по геополитике в постсоветской России следует считать брошюру Э.А. Позднякова «Геополитика», опубликованную в 1995 г. Во многом отдавая дань традиционным подходам, в одной недавно вышедшей работе геополитика выступает как дисциплина, предме­том которой является «использование государствами пространствен­ных факторов при определении и достижении политических целей»194. По мнению К. В. Плешакова, геополитика может быть «определена не просто как объективная зависимость внешней политики той или иной нации от ее географического местоположения, а как объек­тивная зависимость субъекта международных отношений от сово­купности материальных факторов, позволяющих этому субъекту осуществлять контроль над пространством»195.

Согласно Плешакову, в целом «классическая» геополитика и ревизионистская (последняя развилась после второй мировой вой­ны) достаточно хаотично сосуществовали и сосуществуют бок о бок. Никакого мало-мальски унифицированного геополитического учения не сложилось; сложились достаточно устойчивые его компо­ненты, которые в той или иной конфигурации присутствуют в боль­шинстве всех концепций. В числе этих компонентов Плешаков выде­ляет следующие196:

1. Предсказуемость и регулируемость, иными словами — «науч­ность» международных отношений как на глобальном, так и на ре­гиональном уровнях. Зародившись на волне позитивизма XIX века, понятие «научности», лишившись, правда, своей изначальной ка­тегоричности, сохранилось до сих пор. Международные отношения представляются не как стихийное взаимодействие множества фак­торов, но как эволюционный процесс, повинующийся объектив­ным закономерностям, хотя и осложненный многовариантностью и многофакторностью истории.

2. Эта подконтрольность международных отношений в силу свое­го определенного детерминизма зависит не столько от человеческой воли, будь то воля вождя, доминирующей общественной группы или большинства нации в целом, сколько от географической сре­ды, в которой эта нация развивается.

3. Соответствующие географические факторы сводятся, по сути, к природно-климатическим (месторасположение, рельеф, климат, территория) и цивилизационно-политическим (расположение дан­ной нации относительно других наций). Географические факторы определяют важные характеристики бытия нации в мировом кон­церте держав: характер экономического развития и взаимодействия с внешним миром, степень склонности к экспансии и возможность ее реального осуществления, место в общецивилизационном разви­тии на том или ином историческом этапе.

4. Склонность к максимально возможному увеличению своей мощи (что в зависимости от обстоятельств принимает формы экономи­ческого преобладания, политического господства, прямых террито­риальных приращений и т.д.) естественна для государства как для своего рода здорового организма. Эта склонность не носит ни еди­новременного, ни циклического характера, она постоянна. Пара­метры ее заданы географическими факторами, но конкретное возрастание государственной мощи происходит в контексте мировой истории, во взаимозависимости с другими государствами. Возник­нув как проекция дарвинизма с его борьбой за существование как движителем эволюции, постулат о естественной склонности госу­дарства к наращиванию своей мощи в той или иной форме сегодня рассматривается как форма существования динамики историческо­го процесса.

5. Дихотомия «морские» нации — «континентальные» нации яв­ляется одной из осей исторического развития, которое проистекает через взаимодействие с этой дихотомией. Диапазон взаимодействия покрывает весь спектр отношений — от военного конфликта до во­енного союза. Тем не менее разделение наций на «морские» и «континентальные» сохраняет значительный потенциал конфликтности, хотя он и снизился в XX веке. При этом понятие «морские» нации отчасти утратило комплиментарный оттенок, и о безуслов­ном преобладании «морских» наций над «континентальными» бо­лее говорить не приходится.

6. Дихотомия «центр — периферия» — другая ось истории. Она может трактоваться в совершенно разных терминах. Классическая геополитика будет описывать ее в терминах конфликта между кон­тинентальным центром и приморской периферией, а ревизионист­ская — скорее в терминах экономической или политической взаи­мозависимости. Тем не менее геополитика, как бы она ни рассмат­ривала систему (или подсистему) международных отношений, все­гда нацелена на противоречия между центральным и периферий­ным элементом в этой системе или подсистеме.

7. Геополитика связана со степенью освоения человечеством ве­щественного мира. Полное распределение контроля над территори­ей земного шара породило глобальный геополитический расклад. Научно-технический прогресс с каждым своим шагом изменял географические факторы бытования наций. Сначала развитие мо­реплавания связало мир в единую систему и дало «морским» наци­ям полное превосходство над «континентальными». Затем развитие сухопутных коммуникаций (главным образом железных дорог) лик­видировало преимущество «морских» народов, сделав возможным быстрое овладение (экономическое, военное, политическое) кон­тинентальными пространствами. Последовавшее развитие воздухо­плавания в очередной раз изменило геополитическое положение всех наций (Великобритания, например, в военном отношении переста­ла быть островом). Дальнейшее освоение пространства в военных целях — сначала атмосферы, а затем и космоса — принесло новые радикальные подвижки, окончательно подорвав традиционные по­нятия территориального (пространственного) суверенитета и «есте­ственной» безопасности (США в значительной степени утратили свою геополитическую неуязвимость, предшествовавшую ракетно-ядерной эре). Эволюция вооружений как часть процесса овладения вещественным миром, высшей степенью которого на сегодняшний день является ядерное оружие, изменила геополитику буквально для каждого государства мира.

8. Несмотря на то, что ведущей державой мира после второй ми­ровой войны стали Соединенные Штаты, геополитический центр мира по-прежнему находится в Евразии. Есть разные мнения на тот счет, какой субрегион Евразии является ключевым для контроля над нею или — что более реалистично в условиях многополярного мира — для существенного участия в контроле над нею, однако, несколько изменив формулу Маккиндера, будет по-прежнему вер­но сказать: «Кто контролирует Евразию, контролирует мир». Как ни парадоксально, но собственно США, как и в XIX веке, по-прежне­му остаются на геополитической периферии.

9. С начала 60-х гг. XX века в мире постепенно утверждается многополярность, при которой различные центры силы, неравные между собой по совокупной мощи и по набору ее характеристик, в различ­ной конфигурации обеспечивают баланс сил. При этом существуют не только глобальные, но и региональные центры силы.

10. Суть геополитики как феномена главным образом связана с идеей контроля над пространством. Выступая на первых стадиях раз­вития человечества как достаточно примитивная идея (борьба за прямой контроль над сопредельными территориями), сегодня конт­роль над пространством чрезвычайно диверсифицирован и в боль­шинстве случаев не может быть описан в категориях прямого воен­ного или политического контроля; с развитием технологий, с рас­тущей взаимозависимостью мира контроль над пространством при­нимает новые, отчасти транснациональные формы, например эко­номический, коммуникационный или информационный контроль. Это связано с тем, что развитая цивилизация осваивает новые из­мерения пространства. В ряде случаев это ведет к неприменимости традиционных форм контроля, самой традиционной из которых яв­ляется прямой военный контроль.

Примерно так Плешакову видятся основные компоненты геопо­литических исследований на начало 90-х гг. В условиях существова­ния множества различных концепций, которых трудно даже отнес­ти к нескольким школам, естественно, что даже в отношении этих компонентов нет полного консенсуса; однако, как представляется, в том или ином наборе большинство их присутствует во всех совре­менных геополитических работах. На эти компоненты, вычленен­ные им из литературы, автор и будет опираться при формулирова­нии своей модели взаимодействия геополитики и идеологии.

Геополитика же в свете сказанного выше может быть, с точки зрения автора, определена не просто, как объективная зависимость внешней политики той или иной нации от ее географического мес­тоположения, а как объективная зависимость субъекта международ­ных отношений от совокупности материальных факторов, позволя­ющих этому субъекту осуществлять контроль над пространством.

Поставив своей задачей выяснить, «в чем данная научная дис­циплина устарела и какие поправки на современность ей необходи­мы, как данная дисциплина могла бы быть использована для удов­летворения конкретных российских государственных потребностей», К.Э. Сорокин пришел к выводу, что в ней существуют два раздела — геополитика «фундаментальная», изучающая развитие геополити­ческого пространства планеты со своей, разумеется, точки обзора, и геополитика «прикладная», вырабатывающая принципиальные рекомендации относительно генеральной линии поведения государств или группы государств на мировой сцене. Причем последнюю Соро­кин считает возможным именовать «геостратегия»197. Очевидно, что такой подход позволяет выйти за традиционные, чисто простран­ственные параметры, оторваться от географического детерминизма и разработать геополитику как самостоятельную политологическую дисциплину, призванную всесторонне исследовать основополагаю­щие реальности современного мирового сообщества.

Политолог К.С. Гаджиев, в целом соглашаясь с такой поста­новкой вопроса, главную проблему все же видит в том, чтобы ре­шительно отмежеваться от традиционного понимания геополити­ки как дисциплины, призванной изучать исключительно или пре­имущественно пространственный аспект международных отноше­ний и лежащий в основе этого подхода географический детерми­низм, а также от трактовки геополитики как внешнеполитической стратегии, направленной на экспансию и гегемонию. В ходе своего исследования Гаджиев стремился показать назревшую необходи­мость пересмотра фундаментальных принципов, параметров и ме­тодологических принципов изучения современного мирового со­общества.

Одно из направлений решения данной проблемы Гаджиев видит в том, чтобы no-н'овому интерпретировать саму частицу «гео» в тер­мине «геополитика»: «...геополитика в традиционном ее понимании исходила из признания роли географического или пространствен­но-территориального фактора в детерминации поведения и полити­ки конкретного государства на международной арене. В современ­ном же мире, если даже теоретически допустить правомерность та­кого подхода, сами географические и пространственно-территори­альные параметры мирового сообщества и, соответственно, отдель­но взятых стран и народов в их отношениях подверглись существен­ной трансформации. Особенное значение имеет тот факт, что тра­диционная геополитика — при всех расхождениях между ее адепта­ми — была разработана в рамках евроцентристского мира. В совре­менном же мире все это радикально изменилось».

По мнению К.С. Гаджиева, большинство геополитиков как за­падного, так и советского направлений независимо от своих симпа­тий и антипатий трактовали мировые реальности в контексте бипо­лярной геополитики, и поэтому нет необходимости сколько-нибудь подробно анализировать их идеи и концепции. Гаджиев считает, что по мере ослабления жесткой структурированности биполярного мира и выдвижения на политическую авансцену новых стран и регионов идеи зачинателей геополитики начали подвергаться существенной корректировке. Это отчасти было связано с наметившимся осозна­нием все более растущего числа исследователей конца евроцентри­стского мира и наращиванием тенденций к региональному сотруд­ничеству в различных частях земного шара.

Вместе с тем многие из современных геополитических исследо­ваний в России уже не могут быть отнесены к геополитике в соб­ственном смысле этого термина. Так, из трехста восьмидесяти стра­ниц учебника К.С. Гаджиева «Геополитика» (1997) только первые тридцать страниц посвящены традиционной геополитической про­блематике. Гаджиев полагает, что данная проблематика была свя­зана с европоцентристским миром, который ушел в прошлое. На этом основании делается попытка создать особый раздел политологии, учитывающий географические факторы. Кроме того, как и многие другие авторы, Гаджиев полагает, что развитие техники, особенно средств коммуникации, резко изменило роль географи­ческой среды. Поэтому в целом волну современных «геополитичес­ких исследований» можно скорее назвать «псевдогеополитикой» или преодолением геополитики. Последнее можно, в частности, сказать о теории Л.Н. Гумилева, в которой значение географических факто­ров, хотя и сильно подчеркивается, однако оказывается лишь зве­ном в сложной цепи взаимодействий, причем звеном далеко не ос­новным. Роль такового в этой теории играет скорее религия.

Исключение из современной российской литературы, посвящен­ной геополитике, составляет фундаментальная работа А.Г. Дугина, который придерживается строго традиционного взгляда на эту от­расль знания. Дугин подчеркивает значения закона противостояния талассократии и теллурократии как основного закона геополитики. Кроме того, он с особой симпатией относится к таким геополити­кам, как Карл Хаусхофер и Карл Шмитт, вопрос о связи которых с нацистами для него решается в пользу этих авторов: и связи эти были не столь глубоки, и ценность их изысканий не должна ста­виться в зависимость от политических пристрастий, да и сам по себе нацизм не во всем был так уж плох.

Вице-президент Академии естественных наук РФ, академик B.C. Пирумов в своей работе «Некоторые аспекты методологии ис­следования проблем национальной безопасности» обращает внимание на то, что в связи с фундаментальными изменениями, происходя­щими в сегодняшнем мире, отмечается усиление внимания к кон­цепциям геополитики. Вместе с тем он прослеживает «недоразви­тость» методологии проведения геополитических исследований. Пирумов предложил понимать под геополитикой науку, изучаю­щую процессы и принципы развития государств, регионов и мира в целом с учетом системного влияния географических, политичес­ких, военных, экологических и других факторов198. У Пирумова к геополитическим факторам относятся:

1) географические;

2) политические;

3) экономические;

4) военные;

5) экологические;

6) демографические;

7) культурные, религиозные, этнические. Представитель политической географии В.А. Колосов считает, что в нынешнюю динамичную эпоху изменениям подвержены все быв­шие геополитические константы — географическое положение, рас­стояние и геопространство, территориальная расстановка полити­ческих и военно-стратегических сил в мире и т.д. Однако это вовсе не означает уменьшения значения геополитических факторов в це­лом. По мнению Колосова, в попытке понять эти изменения и со­стоит суть новой геополитики взаимозависимости, «географичес­кой» геополитики199.

В ней можно выделить следующие коренные черты. Во-первых, это акцент на изучение взаимодействия между элементами террито­риальных систем, а не только на различия между ними. На передний план выдвигаются задачи исследования геополитического значения сложившейся картины движения ресурсных, товарных, финансо­вых и людских потоков, глобальных систем управления (например, ТНК) и др.

Во-вторых, геополитика взаимозависимости должна становить­ся все более «многомерной»; для нее недостаточно оперировать только политическими или экономическими показателями или даже их со­вокупностью. Наложение нынешних динамичных сдвигов на инер­ционные социальные структуры приводит ко все большей мозаичности, пестроте, гетерогенности современного мира. При объясне­нии этой усложняющейся картины не обойтись без историко-культурных факторов, не «улавливаемых» традиционными подходами.

В-третьих, геополитика взаимозависимости сталкивается с за­дачей изучения деятельности новых субъектов политической дея­тельности на мировой арене. Нынешняя национально-государствен­ная система организации общества испытывает серьезный вызов, заставляющий искать новые институциональные формы, которые позволили бы сохранить управляемость мира200. Многочисленные малые и мельчайшие государства ныне не в состоянии целиком спра­виться с внутренними проблемами, приобретающими глобальный масштаб. Используя только межгосударственные отношения, все труднее или даже невозможно разрешить и межгосударственные кон­фликты. Усиление взаимозависимости в мире укрепило новые поли­тические силы, сфера деятельности которых выходит далеко за рам­ки даже самых крупных государств. Этими силами являются:

1) транснациональный бизнес;

2) неправительственные международные организации (объеди­нения партий, религиозные, женские, молодежные);

3) сепаратистские движения в многонациональных государствах;

4) движения народов, не имеющих государственности и рассе­ленных на территории нескольких стран;

5) партизанские и подпольные оппозиционные движения, так­же нередко базирующиеся за границей;

6) террористические организации, рассматриваемые как опас­ная угроза стабильности даже в самых мощных державах.

Все это, тем не менее, не свидетельствует о кризисе государств. Однако они вынуждены искать возможности передачи части своих компетенции межнациональным институтам как широкой, так и частной компетенции, новые рациональные формы разрешения противоречий.

Поэтому, в-четвертых, задача геополитики — изучение предпо­сылок и результатов деятельности международных и наднациональ­ных организаций и группировок, нового геополитического положе­ния государств в их рамках, поиск оптимальных пространственных уровней и рамок для реализации политических решений, невозмож­ный без тщательного изучения несовпадающих между собой при­родных, экономических, социальных и политических рубежей в каждом регионе.

В-пятых, задача геополитики взаимозависимости — взаимосвя­зи между вызываемыми интернационализацией сдвигами в хозяй­стве, социальных структурах и экологической ситуации, складыва­ющейся в разных странах, районах, природных зонах. Экологичес­кая ситуация обычно особенно быстро ухудшается в зонах пригра­ничных конфликтов, районах действия сепаратистских сил, на спор­ных территориях, в экономическом отношении нередко наиболее отсталых.

В-шестых, задачей геополитики взаимозависимости, как и тра­диционной геополитики, остается изучение локальных конфлик­тов.

В-седьмых, новые «измерения» в эпоху интернационализации приобрела проблема территориально-государственного размежева­ния, прежде всего дебаты по вопросу о границах экономических зон в Мировом океане, обострившие и споры по поводу сухопутных границ.

В-восьмых, в качестве особой задачи обновляющейся геополи­тики следует выделить разработку геополитических сценариев буду­щего, прежде всего нового мирового геополитического порядка — результата действия противоречивых тенденций политической ин­теграции и дезинтеграции, формирования региональных «центров силы» (например, «бразилизацией» Латинской Америки). Наиболее интенсивно разрабатываются сейчас геополитические сценарии для Европы, связанные с созданием единого рыночного пространства в ЕС, воссоединением Германии и распадом СССР.

 

Геополитика

§ 4.

Автор: Тихонравов Ю.В.



Источник: bo0k.net.

Рейтинг публикации:

Нравится0



Комментарии (1) | Распечатать

Добавить новость в:


 

 
Уважаемый посетитель, Вы зашли на сайт как незарегистрированный пользователь. Чтобы писать комментарии Вам необходимо зарегистрироваться либо войти на сайт под своим именем.

  1. » #1 написал: LIGHTFUL (9 августа 2012 09:25)
    Статус: Пользователь offline |



    Группа: Посетители
    публикаций 0
    комментария 304
    Рейтинг поста:
    0
    геополитика возникла на волне заселения планеты. Любая политика - инструмент власти. У человека нет совершенной модели власти кроме модели, включающей пастуха и стадо, поэтому власть по сути своей ущербна. Такова и геополитика. Пока общество реформируется сверху, со стороны ущербной власти, сама власть стареет и разлагается как и все на этом свете, что остается без движения. Какой смысл реформировать общество сверху? Ведь как кирпичи не сложи, каменщик от этого хирургом не станет. Если реформировать станут не общество а власть, тогда и в геополитике исчезнет необходимость.

       
     






» Информация
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации. Зарегистрируйтесь на портале чтобы оставлять комментарии
 


Новости по дням
«    Март 2024    »
ПнВтСрЧтПтСбВс
 123
45678910
11121314151617
18192021222324
25262728293031

Погода
Яндекс.Погода


Реклама

Опрос
Ваше мнение: Покуда территориально нужно денацифицировать Украину?




Реклама

Облако тегов
Акция: Пропаганда России, Америка настоящая, Арктика и Антарктика, Блокчейн и криптовалюты, Воспитание, Высшие ценности страны, Геополитика, Импортозамещение, ИнфоФронт, Кипр и кризис Европы, Кризис Белоруссии, Кризис Британии Brexit, Кризис Европы, Кризис США, Кризис Турции, Кризис Украины, Любимая Россия, НАТО, Навальный, Новости Украины, Оружие России, Остров Крым, Правильные ленты, Россия, Сделано в России, Ситуация в Сирии, Ситуация вокруг Ирана, Скажем НЕТ Ура-пЭтриотам, Скажем НЕТ хомячей рЭволюции, Служение России, Солнце, Трагедия Фукусимы Япония, Хроника эпидемии, видео, коронавирус, новости, политика, спецоперация, сша, украина

Показать все теги
Реклама

Популярные
статьи



Реклама одной строкой

    Главная страница  |  Регистрация  |  Сотрудничество  |  Статистика  |  Обратная связь  |  Реклама  |  Помощь порталу
    ©2003-2020 ОКО ПЛАНЕТЫ

    Материалы предназначены только для ознакомления и обсуждения. Все права на публикации принадлежат их авторам и первоисточникам.
    Администрация сайта может не разделять мнения авторов и не несет ответственность за авторские материалы и перепечатку с других сайтов. Ресурс может содержать материалы 16+


    Map