Предложение. Аферы с томографами как наследие «эпохи реформ»
Александр Фоменко
председатель Постоянного комитета Межпарламентского союза по устойчивому развитию, финансам и торговле (2005–2007)
Ограничение алчности – решаемая задача.
Громкое расследование так называемых «откатов» при закупке высокотехнологичного оборудования государственными медицинскими учреждениями может иметь положительные последствия для страны или не иметь никаких последствий. Кроме, разумеется, некоторого количества реально (или условно) осуждённых участников этих афер.
При определённых обстоятельствах это расследование может, разумеется, стать хорошим поводом для начала административной кампании по усилению и расширению полномочий контрольных органов.
Дело это – привычное для нас, но лишённое настоящего смысла: ибо означает лишь перемещение вверх уровня принятия возможных коррупционных решений; а также сужение круга лиц, уполномоченных принимать таковые решения. И даже привлечение разнообразных «общественных советов» к контролю за такими закупками не может резко снизить объём накладных расходов поставщиков.
Любые обсуждаемые сегодня на высшем уровне меры могут, вообще говоря, лишь снизить количество случаев вульгарного получения «нала» участниками преступных групп и, таким образом, уменьшить поле деятельности уголовной полиции. Но – не более того.
Коттеджи на берегу Москвы-реки. Фото ИТАР-ТАСС.
Потому что, в отличие от недобросовестных и глупых поставщиков, недобросовестные и умные поставщики не станут вульгарно «класть в карман» разницу между закупочной ценой товара (плюс накладные расходы) и ценой его поставки потребителю (=распорядителю государственных средств). Они просто покажут контрольным органам соответствующий уровень рентабельности – скажем, 90%. Или – 150%. И уплатят при этом все мыслимые налоги. А их умные партнёры с приобретающей стороны могут в будущем просто получить у кого-то вполне легальные кредиты и займы – на о-о-очень хороших условиях, или заплатят за роскошный отдых по «сверхскидочным», почти демпинговым, ценам – чисто случайно, конечно.
Всё будет чисто – но региональная или общегосударственная казна от этой чистоты ничего не выиграет. Цены поставок будут максимальными, ибо накладные расходы этих умных поставщиков будут тоже максимальными.
Всё будет легально, но – не легитимно.
Как вполне легальные сегодня высокие (и по европейским, и по американским, и по азиатским меркам) наценки больших торговых сетей – никто не желает признавать легитимными, кроме самих владельцев этих сетей. А также – их государственных и частных партнёров, своей деятельностью (или бездеятельностью) обосновывающих запредельный для развитых стран уровень накладных расходов в этом бизнесе.
В этом смысле между поставкой в торговую сеть картошки или молока и поставкой в областную больницу высокотехнологичного оборудования дистанция невелика.
Поэтому можно и нужно использовать «томографический» скандал для начала широкой общегосударственной кампании по ограничению алчности так называемых хозяйствующих субъектов. А следовательно, и алчности «административного ресурса», притязающего на разного рода «покровительство» по отношению к отечественным предпринимателям. Речь идёт, прежде всего, о тех субъектах, кто сегодня хозяйствует в таких общественно значимых сферах, как розничная торговля, здравоохранение или образование. Именно эти сферы, наряду с жилищно-коммунальным хозяйством, по сути, обеспечивают жизнедеятельность и само ежедневное существование общества как такового.
Ничего особенно необычного и тем более революционного в подобном ограничении алчности сверху нет. Все соответствующие законодательные и административные способы давно опробованы и применяются в самых разных странах.
Законодательное ограничение уровня рентабельности в тех или иных отраслях национальной экономики является диковинкой только для «дикого капитализма» РФ. Для которого оно станет практически контрреволюцией, если считать экономической революцией у нас снятие на исходе СССР всех порогов рентабельности и последовавшую пиратизацию России(1), как выразился один западный исследователь приватизационного опыта1990-х.
Наша революционная «бизнес-элита» до сих пор не желает задумываться, почему добропорядочный немецкий бундесбюргер, возглавляющий семейную компанию, за которую он реально отвечает собственными деньгами и имуществом, считает состояние своих дел вполне нормальным, если компания по итогам года «выходит в ноль», а ещё лучше – имеет уровень рентабельности в 1–2%? И почему тот же бундесбюргер пребывает в полном счастье и довольстве, если эта его компания имеет уровень рентабельности в 5%? Хотя почему, собственно, этому бундесбюргеру и не быть довольным жизнью, даже при почти нулевой рентабельности? Ведь эта (не отрицательная) рентабельность означает, что предприятие его – живёт, все сотрудники – при деле, ему его высокая директорская зарплата (в 4-5 раз выше наименее оплачиваемого его работника) выплачивается вовремя. Он ведь, бундесбюргер, родился на свет не для того, чтобы всю жизнь мечтать прыгнуть выше головы и стать, скажем, говоря словами русского классика, «столбовою дворянкой» или же «владычицей морскою»!
Конечно, при наличии в Германии исправно функционирующей банковской системы, этот бундесбюргер в обычные, не кризисные, времена гораздо меньше озабочен необходимостью изыскания оборотных средств для расширения своего бизнеса или преодоления временных трудностей.
Бриллианты для состоятельных. Фото ИТАР-ТАСС.
Именно поэтому, за отсутствием в России – после двух постсоветских десятилетий – отработанной системы кредитования бизнеса, наша норма рентабельности должна быть повыше. Но – не в разы! У нас-то ведь «серьёзными инвесторами» вообще не обсуждались какие-либо новые экономические проекты, если они сулили на выходе меньше 30% годовой рентабельности! (Хотя и у в России для ресторанного дела, например, норма прибыли в 5% является вполне обычной, как и для уполномоченных дилеров иностранных автомобилестроителей.)
К началу мирового экономического кризиса оказалось, что за годы деятельности «молодых реформаторов» и далее последовавших «либеральных преобразований» большая часть нашего бизнес-сообщества почти отучилась мыслить в категориях реального бизнеса. Опыт 2000-х показал, что в предыдущее десятилетие случилось не только «открытие шлюзов», то есть окончательное разрушение традиционной (не только советской!) ментальности, но – произошла настоящая мутация постсоветского человека.
Сокрушение советской промышленности и годы непрерывной – прямой и косвенной – рекламы во всех свободных масс-медиа демонстративного потребления (под замечательным лозунгом: «ты этого достоин!») дали себя знать. Причём последствия не сводились лишь к деквалификации некогда многочисленной рабочей силы, включая блаженной памяти ИТР (то есть «инженерно-технических работников», бывших авангардом революции 1991 года), и к резкому снижению уровня трудовой этики постсоветских поколений.
Внезапное объявление вульгарной жадности законным стремлением к получению выгоды, происшедшее на рубеже 1990-х, сильно попортило нравы и самой так называемой «бизнес-элиты».
Поначалу многим, даже вполне начитанным и образованным представителям этой новой «элиты», казалось, что небольшие – по меркам общей (сумасшедшей!) рентабельности тогдашнего бизнеса – взятки разнообразным государственным чиновникам и правоохранителям являются вполне приемлемым способом решения проблем. «Коррупцию» они тогда считали ничем иным, как своего рода смазкой весьма неповоротливого постсоветского государственного механизма.
Нужно иметь в виду, что не только приватизация государственной собственности происходила тогда с использованием нелегитимных или прямо нелегальных схем. Даже, например, «зарабатывание» действительно больших денег на поставках в РФ разного рода бытовой электроники происходило исключительно за счёт махинаций с растаможиванием этого бизнеса, и все, кому надо, знали: чем выше уровень отношений с таможней, тем ниже цены у конкретного импортёра.
Помнится, на полное нежелание слушать натыкались все попытки объяснить тогдашним «бизнес-оптимистам», что иностранное слово «коррупция» есть лишь эвфемизм, чей латинский флёр прикрывает собой реальное содержание этого слова, весьма неблагозвучное для русского уха. Постсоветские англоманы не желали – даже в видах самообразования – заглядывать в словари. Между тем, самый известный (и самый полный) дореволюционный англо-русский словарь Александрова(2) даёт для слова corruption следующие варианты перевода – именно в таком порядке: порча, заражение, тление, гниение, разложение, гнилость; гной; разврат, развращённость, испорченность, растление (нравов); подкуп; извращение (вкуса); искажение, искажённость (языка).
Ясно, что и порча, и разложение, если не встречают соответствующего сопротивления, не могут не затрагивать целые общественные страты, в конце концов, заражая и деформируя всё общество.
Поэтому не могли оправдаться надежды идейных, так сказать, взяткодателей – смазчиков общественного механизма – на то, что всё «как-нибудь обойдётся». Что те, кому повезло, будут жить по-новому, а все остальные будут стойко переносить все трудности капиталистического строительства.
Не обошлось: в итоге весь соответствующий государственный механизм подвергся разложению, то есть испортился.
И то сказать: если те же самые «правоохранители» в течение лихих девяностых внимательно наблюдали за тем, как пиратски захватывались целые отрасли бывшего народного хозяйства (включая те из них, что были в казённой собственности даже в царские времена), а молодым реформаторам ничего за это не было, то не стоило удивляться тому, что в конце концов эти самые «правоохранители» тоже испортились и разложились; рассудив при этом, что они сами ничем не хуже (и не лучше) приватизаторов первой волны.
Да, в реальности многие из этих первых пиратов (хотя и не все) были изворотливее, тоньше, образованнее своих грубых сменщиков. Но по сути – эти два подвида ничем не отличаются друг от друга.
Забавно поэтому было видеть, как в 2000-е годы стали удивляться и возмущаться положением дел в стране лица, давно привыкшие «давать», когда вдруг обнаружили, что аппетиты «берущих» выросли за годы «реформ» экспоненциально. Невольно приходила на ум известная русская пословица, гласящая «Неча на зеркало пенять, коли рожа крива!»
Нет, нормальные люди с предпринимательским сознанием существовали всегда, в том числе и в 1990-е, и в 2000-е годы, но при отсутствии в стране системы доступного кредита – где они могли взять денег для начала новых нормальных бизнесов? Ведь наши банки в те годы не рассматривали таких бизнес-планов, которые с готовностью рассматривали банки других стран. (А уж о микрокредитовании и вовсе речи быть не могло: хотя пакистанец Мохаммад Юнус(3), будущий лауреат Нобелевской премии мира, именно в те годы стал мировым знаменем этого финансового направления.)
Дорогие авто для имущих. Фото ИТАР-ТАСС.
Да, собственно, даже деятельность А. Л. Кудрина на посту министра финансов РФ вовсе не имела в виду создания в нашей экономике цивилизованной рыночной среды. Наши так называемые «либералы и монетаристы», определяющие правила игры в нашей экономике в течение последних двадцати лет, всегда были, похоже, обеспокоены исключительно проблемой сохранения в их руках того крана, через который происходит вливание в экономику денежной массы. А понятие свободы хозяйственной деятельности сводится у них исключительно к свободе собственного управления этим самым краном.
Именно поэтому они так и не попытались создать в стране системы дешёвого кредита для бизнеса – даже в самые тучные годы нефтяных и газовых сверхдоходов, вполне удовлетворяясь тем, что наши компании должны были обращаться за более или менее приемлемыми кредитными ставками в банки иностранные.
Именно поэтому они и не пытались ограничить нормы рентабельности в тех сферах экономики, от которых напрямую зависит повседневное существование обычного гражданина (он же – массовый потребитель, чей спрос, собственно, и является приводным мотором рыночной экономики).
В результате всё настолько запущено сегодня, что лишь посредством законодательного ограничения алчности части бизнес-сообщества мы можем повлиять на положение дел в действительно ключевых секторах нашей экономики.
И сделать это не так сложно, как могло бы показаться. Хотя при этом и чрезвычайно трудно.
В этом нет парадокса: технологически – всё достаточно просто. Хоть завтра можно ограничить легальную норму рентабельности торговых сетей уровнем, скажем, в 40%. Сегодня же сети, например, закупая продукцию «экологических хозяйств», легко набрасывают на цену производителя свои 100%. А норму рентабельности при поставках высокотехнологического медицинского оборудования в страну можно установить в 15%. Это – много выше той нормы рентабельности, с которой работают соответствующие кампании на Западе и на Востоке, скажем, в Германии или Японии.
Но вот преодоление алчного сопротивления всех заинтересованных в сохранении status quo лоббистских групп – дело действительно трудное. Именно в нём и проверяется работа вертикали власти. Если вертикаль отреагирует, тогда ограничение алчности – вполне решаемая задача.
_________________________________________________________________________________________________
1. Goldman, Marshall I. The Piratization of Russia: Russian Reform Goes Awry. Abingdon, UK, N.-Y., 2003
2. Александров А. Полный англо-русский словарь. СПб., 1904. (Неоднократно переиздавался уже в наше время)
3. Yunus, Mohammad. Banker to the Poor. Micro-Lending and the Battle Against World Poverty. N.-Y., 2003
Источник: file-rf.ru.
Рейтинг публикации:
|
