Группа депутатов из фракции Консервативной партии британского парламента обратилась к правительству Великобритании с просьбой провести референдум о возможном выходе страны из Европейского Союза. Премьер-министр Великобритании пока не ответил отказом. Эта новость оказалась на первых полосах европейской и британской прессы. Но в последнем выпуске газеты The Sunday Times от 1 июля другой информации было уделено еще больше внимания. Речь идет о тестировании, которое должны в обязательном порядке проходить иммигранты, стремящиеся получить гражданство Великобритании. Экзамены на знание английского языка и культуры были введены лейбористским правительством Великобритании для претендентов на британское гражданство в 2005 году. Основной акцент был сделан на практических аспектах. В частности, кандидаты на получение гражданства должны были указать, например, адрес ближайшего к их месту жительства агентства по трудоустройству. Новый тест, разработанный консервативным правительством, включает, в отличие от предыдущего, множество вопросов о британской культуре. Помимо национального гимна Великобритании, иммигранты, претендующие на гражданство этой страны, должны знать, что представлял из себя Шекспир, Джон Констебль, Джейн Остин, Диккенс, инженер Брюнель, химик Флеминг, квартет Битлз и многие другие деятели британской (а также европейской) культуры. Также необходимо знать наизусть первую строфу стихотворения Роберта Браунинга, пронизанную ностальгией, которую чувствуют британцы (даже те, кто всю жизнь прожил во Флоренции, как, например, в случае Браунинга), когда в апреле в Англии на вязах начинают распускаться первые листочки.

Еженедельник The Sunday Times опубликовал редакционный комментарий по поводу вышеупомянутых нововведений. Отметив, с одной стороны, парадоксальность требования от иммигрантов знаний, которые отсутствуют и у многих британцев, аналитик обосновывает политическую необходимость усиления символической идентификации этих новых граждан Великобритании со своей новой родиной, которая не принималась в расчет в течение долгого времени. Многие из моих читателей могут подумать, что данный экзамен не является лучшим способом добиться этой цели и будут правы. Но я хотел сосредоточить внимание не на этом, а на одновременной публикации двух вышеупомянутых новостей на первой полосе британской газеты. Трудно удержаться от искушения сопоставить их и задать вопрос, что же было сделано европейскими властями на протяжении последних десятилетий, чтобы британцы (и другие европейцы) почувствовали свою связь с Европой.

Идея о том, что европейскую интеграцию необходимо начать с экономики (а конкретно - с объединения сталелитейной и угольной промышленности) была основана на печальном опыте двух глобальных конфликтов XX века – Первой и Второй мировых войн. Считалось, что они были вызваны конфликтом интересов буржуазии разных стран, в первую очередь - Франции и Германии. Но с тех пор прошло уже более 60-ти лет, и мир изменился. Ни современные конфликты, ни те, которые разразятся в будущем, не будут иметь ничего общего с войнами XX века. Глобализация уже давно заперла национальные буржуазии в сундуки с воспоминаниями. А что касается мнения о том, что первопричина любой войны состоит в экономических интересах воюющих сторон, новости, которые публикуются в современной прессе, открыто опровергают это утверждение.

В любом случае, очевидно, что мы в конце этого пути. И те же власти, которые привели Европу на грань краха, теперь говорят о необходимости не только экономической, но и политической интеграции Европейского Союза. Но как же добиться этого, если у европейцев не будет общей идеи? По крайней мере, они должны осознавать, что Европа – их общий дом? Идея объединенной Европы была изобретена не правителями, которые образовали Европейское объединение сталелитейной и угольной промышленности (ЕОУС). Она постоянно присутствовала в дебатах европейской интеллигенции в двадцатые и тридцатые годы прошлого века, то есть - задолго до начала Второй мировой войны. На самом деле, эта идея зародилась еще раньше. Эрнандес Леон (Hernández León) вспоминал недавно символические особенности, которые лежали в основе образования европейского сообщества на протяжении веков. Это - греческая философия, римское право, христианство, и т.д.

Одной из этих отличительных особенностей была идея искусства, которая появляется в эпоху Возрождения в Италии и достигает своего апогея в Германии в эпоху романтизма. Эта идея подразумевала создание определенной символической среды впервые в истории Человечества. Эта среда отличается от философии и религии, но является не менее важной в жизни человека. Такой же особенностью является или являлась и идея объединенной Европы. Если вы посетите выставку работ Рафаэля, которая проходит сейчас в мадридском музее Прадо, и проанализируете их географическое распространение и художественное влияние, оказанное с момента их создания (в эпоху, когда ни Италии, ни Германии не было в том виде, в котором они существуют сейчас), вы сможете составить определенное представление о тех тропах, которые вели в течение многих веков к символическому образованию европейского сообщества.

По словам аналитика из The Sunday Times, знание истории и культуры не делает нас рабами прошлого, но является необходимым для будущего развития. Очевидно, что разного рода нелепые бюрократические формальности (например, экзамен для иммигрантов, предусмотренный в Великобритании) ничего не решают в этом отношении. Но что сделали лидеры европейских стран для объединения европейцев общей идеей?  Ввели систему образования, которая постепенно оттеснила на задний план столь важные для понимания человека и мира гуманитарные науки? Проводят экономическую политику, которая поставила культурные организации перед выбором между асфиксией или денатурализацией? Мы удаляемся все больше и больше от образа будущей Европы, начертанного в кругах европейской интеллигенции середины прошлого века. Мы ушли назад. Где же сегодняшние власти, узурпировавшие нашу общую судьбу, найдут символы, необходимые для развития общей идеи? В футболе?

Томас Льоренс – специалист по истории искусства

Оригинал публикации: Europa: ¿economía o cultura?