Живое слово по-прежнему находит отклик. Не слишком большими тиражами, разрозненно, но выходят серьёзные книги, с трудом пробиваясь к читателю. В писательской профессии остались лишь те, кто в ней по призванию. Сегодня мы беседуем с издателем авторского альманаха «Солёная Подкова», известным критиком, публицистом и прозаиком Петром ТКАЧЕНКО.
Пётр Ткаченко.
Он трудится как в столице, так и на родине – в Краснодарском крае, на Кубани. Кажется, нет того витка отечественной истории и аспекта литературы, о котором бы Пётр Ткаченко не дал объективного и глубокого суждения. Пишет о духовной брани, которая отражена в «Слове о полку Игореве», о времени Ивана Грозного и о самой личности первого русского царя, о «музыке революции» и о судьбах русских гениев, таких как Александр Блок.
Как говорит писатель, «художество, в конечном счёте, и есть одна из форм осознания человеком себя в этом мире, способ сопротивления злу, форма участия в той брани духовной, которая сопровождает человека во всю его духовную жизнь…»
– Пётр Иванович, сразу спрошу о Вашем казачьем роде. Кем были Ваши предки? Что в юности повлияло на Вашу писательскую судьбу?
– Родился я в 1950 году на Кубани, в станице Старонижестеблиевской, в семье простых колхозников. Моя родная станица – это тот самый «куринь Стебликивский», поминаемый в «Тарасе Бульбе» Гоголя. Папа, прошедший четыре года на передовой Великой Отечественной войны, был без руки. Работал зоотехником в колхозе.
Это была эпоха, когда уже затянулись раны того краха Империи начала миновавшего века. Реставрационные процессы начались только около 1934 года. А потом – Великая Отечественная война. Можно сказать, война, несмотря на ужасные жертвы, консолидировала народ. И великая Россия в форме Советского Союза не без потерь, но восстановилась.
Моё поколение – это поколение детей победителей. С такой мерой свободы, с какой пришли с Великой войны наши отцы, русский человек никогда ещё не жил. Самое важное в послевоенное время было то, что удавка идеологическая была ослаблена. Официально она оставалась, но уже не была самым большим злом. Под этой идеологией свершалась уже другая, народная жизнь.
Я – человек, который с семнадцати до пятидесяти лет – в погонах. Так счастливо произошло, что после окончания Владикавказского высшего общевойскового командного училища первым местом моей офицерской службы стали именно блоковские места Подмосковья, где я ещё застал людей, видевших великого поэта. Тот период, когда мы с семьёй прожили в Солнечногорске, вспоминается как трудное, но чудесное время. Вырастили двух дочерей, собрали библиотеку. Никогда не останавливался перед лотком книг в раздумье: взять или не взять? Сейчас книги такие дорогие, что на свою пенсию полковника я не всегда могу позволить себе купить книгу.
Книга всегда была и в родительском доме. Ведь у родителей была несколько наивная, но благородная мечта: коль им помешали то высылки, то голод, то война, мечтали хотя бы детям дать образование. Помню раскладную книжку сказок Пушкина: и кот учёный ходит по цепи, и витязи прекрасные, и «через леса, через моря колдун несёт богатыря». Книжка была проклеена каким-то «сильным» клеем, и я долго думал, что именно так «Русью пахнет». Стихи писал, конечно, с детства. Важное условие, которое к этому располагало, – была высокая грамотность народа. Родители закончили по семь классов. По тем временам это много.
Современная свадьба на Кубани.
В юности я начал читать серьёзную русскую литературу. Когда учился в военном училище, у меня возник интерес к Александру Блоку.
Первым моим учителем оказался Павел Антакольский. В Солнечногорске при районной газете было литобъединение, в котором я участвовал и от имени которого мне поручалось выступать на Блоковских праздниках поэзии. Там я и увидел подлинных писателей, с некоторыми потом сошёлся близко – Владимир Солоухин, Лидия Лебединская, Станислав Лесневский, Владимир Соколов, Юрий Кузнецов… Ещё до Литературного института.
– В каждой русской трагедии Вы неизменно чувствуете духовную причину. В своих исследованиях пишете о духовной брани того времени, когда рождалось «Слово о полку Игореве». Понят ли потомками урок, который оставил нам тот давний поход Игоревой рати?
– С первой страницы русской литературы – со «Слова о полку Игореве» – автор настойчиво объясняет, что такое поэт, что литература – это область народного самопознания и самосознания личности. У литературы нет большей заботы, чем душа человеческая и самосознание народа.
XX век же выработал у нас понятие, что бытописание – это и есть литература. На самом деле это не так. Когда мы читаем Н. Гоголя, маленькую книжечку «Тарас Бульба» или «Капитанскую дочку» А. Пушкина, понимаем, что такое литература. Не надо пятьсот страниц читать, чтобы это постигнуть. Так вот, именно с точки духовно-мировоззренческой я и подхожу к «Слову о полку Игореве». Ведь изучение «Слова…» свелось к неким позитивистским аспектам: определение маршрута похода, выявление прототипов, выявление авторства. А вам откроет это смысл произведения? Ведь это так далеко от его духовного значения и содержания.
В «Слове…» описана крамола, которая как никогда современна сегодня.
«Брат сказал брату: то моё, а это моё же!
И стали князья говорить про малое, как про великое,
И сами на себя крамолу ковать,
А неверные со всех сторон приходили с победами на Русскую землю!..»
(Перевод В. А. Жуковского. – И. У.)
Вот формула этой крамолы, механика разрушения жизни, неизменная во все времена...
Не поход сам по себе изображается в «Слове…». А то, что происходит с человеком, когда он теряет веру, и то, как он её обретает. У человека может быть только два главных события в жизни: утрата веры и обретение её. Всё остальное определяется этим. Гордыня, с которой Игорь выходит в поход, и то, что с ним случилось, и плен (это же плен не буквальный, а плен невежества, безверия) – вот о чём «Слово…». Это вечная тема вплоть до сегодняшнего дня. Игорь вырывается из этого плена и после спасения со смирением едет в храм «ко святой Богородице Пирогощей». И заканчивается произведение словом «Аминь», как молитва. Это поэма о христианском образе мира: «поборая за христианы».
Только через христианское мировоззрение можно понять «Слово…». Оно должно быть читаемо в школах и правильно комментируемо. Потому что часто у человека во всю жизнь не «включается» самопознание. И тут «Слово…» может прийти на помощь.
Ни у одного народа нет такого совершенного эпоса. «Слово о полку Игореве» – это такое уникальное творение человечества, что думаешь: как оно родилось в XII веке?.. Если бы пришлось отвечать перед Всевышним на вопрос, что мы на земле сделали, я бы сказал: создали «Слово о полку Игореве» и «Братья Карамазовы»…
– К духовным заветам, которые отражены в «Слове…» и в произведениях Ф. М. Достоевского, так и не прислушались. Вместо того чтобы воспитывать народ, укреплять в нём духовное начало, как Вы говорите в статье «После неистового Виссариона», «передовые» люди совершили манипуляцию с народным сознанием, сбили людей с праведного пути…
– Для того чтобы войти в самопознание, нужны усилия: «Душа обязана трудиться». А эти силы не у каждого есть. Проще впасть в какую-то идеологию. Это несчастье случилось и с В. Белинским. Он-то ещё умный, он энергичный и критически смотрел на себя. Но он задал тон развития не по духовной, а по социальной парадигме, выродившейся в его последователях в вульгарный социализм. Если мы предложим сегодняшним школьникам произведения Н. Чернышевского, Д. Писарева, Н. Добролюбова, они нам скажут: да это же инопланетяне какие-то.
Это слабые люди, впавшие в соблазн войти «широкими», а не «узкими» вратами, у которых не было укоренённости ни в народном самосознании, ни в культуре.
   
К сожалению, с осмыслением происходившего и происходящего у нас возникают проблемы. На этом главном духовно-мировоззренческом поле мы часто довольствуемся давними догмами. Со времён славянофилов повелось видеть народное только и исключительно в сельском. И как ни убеждал А. Григорьев своих современников в том, что представление это упрощённое, в общественном сознании на долгое время утвердилось именно оно. В письме к А. Кошелеву от 25 мая 1850 года он писал: «Залог будущего России хранится только в классах народа, сохранившего веру, нравы, язык отцов, – в классах, не тронутых фальшью цивилизации, мы не берём таковым исключительно одно крестьянство; в классе среднем, промышленном, купеческом по преимуществу, видим старую извечную Русь…»
Но у нас ведь XX век прошёл в убеждении, что хранительницей народного является лишь Россия сельская, а в городе пребывает только «тлетворный дух». Причём твердят это и до сих пор (особенно в писательской среде). Когда я слышу с пафосом произносимые заверения о том, что Россия спасётся провинцией, я вижу за этим полное незнание истинного положения вещей, безответственность перед современниками…
За последние двадцать лет исчезло двадцать тысяч деревень, двадцать тысяч находится на грани вымирания. Сельская Россия перестала быть хранительницей традиционной народной культуры. Ну а перенаселённые города с опустошёнными бескрайними просторами перестанут быть страной и государством. Со всеми вытекающими отсюда последствиями…
И сегодня немногие ещё понимают важность того, о чём писал Николай Трубецкой: «Только достигнув самобытности, основанной на самопознании, человек (и народ) может быть уверен в том, что действительно осуществляет своё назначение на земле…».
– Вы часто говорите о том, что литература сегодня изъята из общественного сознания. Как быть сегодня писателю? Как не позволить упразднить нашу профессию?
– Как быть писателю? Надо заниматься своим делом, несмотря ни на что: «Что ж, пора приниматься за дело, // За старинное дело своё».
С 1995 года я издал на Кубани книги «Где спит казацкая слава», «Не для меня придёт весна». В 1998 году выпустил первый словарь кубанского диалекта за всю его историю. Вышло уже третье его издание. И, что удивительно, словарь оказался самой популярной книгой из всех около четырёх десятков книг, которые я выпустил. Хотя казалось, филологическое издание такой популярностью обладать не должно. Такой популярностью у меня пользовались разве что сборники воинских песен афганской войны. Но там были полумиллионные тиражи…
Так же, как и на книгу «Кубанские обряды», я получаю заинтересованные отклики людей молодых и среднего возраста. Это свидетельствует о том, что традиционная народная культура не есть удел только пожилых людей, что образность – не история, как часто полагают, но живая реальность. То, что сопровождает народ во всю его историю, а человека во всю его жизнь: от крещения до отпевания…
У нас была одна абсолютная, несомненная величина, через которую русский народ был слышен в мире, – это великая русская литература. С варварством её подмены тем, что ею не является, вытеснением её на обочину общественного сознания Россия перестаёт быть слышимой в мире, так как «отнять у русского народа право иметь своё русское воззрение – значит лишить его участия в общем деле человечества» (К. Аксаков).
Значит, это кому-то нужно. Но недоброжелатели на то и недоброжелатели, чтобы поступать так, а не иначе. Но мы-то для своей неуязвимости обязаны крепить дух человеческий и народный. А потом, отстаивать русскую литературу – значит отстаивать право на нашу умственную и нравственную самостоятельность, право на нашу жизнь… «Пописывания» и «почитывания», как бывало в предшествующее время, теперь не получается. Но, к сожалению, это пока не осознаётся как общенациональная задача даже в среде образованных людей.
– То есть неправда то, что литература и искусство в целом зашли в тупик?
– Нет, конечно. Ни в коем случае. Слово живёт. Дело только в том, что оно не становится достоянием общественного сознания, с таким невероятным трудом пробивается к людям.
Я пишу для того, чтобы разобраться, что происходит и как жить. Творчество – не самоцель. Перед русским писателем, как и всегда, в большей мере стоит вопрос не о том, как писать, но как жить…
Источник: file-rf.ru.
Рейтинг публикации:
|
