Сворачивая военные операции в Ираке и Афганистане, начатые из соображений национальной безопасности (при всей спорности этого обоснования), Соединенные Штаты принимают участие в делах ряда других стран региона (хотя и неуверенно) во имя гуманитарной интервенции. Станет ли восстановление демократии новой путеводной звездой политики в отношении Ближнего Востока взамен национального интереса? И действительно ли «арабская весна» представляет собой восстановление демократии?

Постепенно вырабатывается консенсус, согласно которому Соединенные Штаты морально обязаны поддерживать революционные движения на Ближнем Востоке в качестве своего рода компенсации за внешнеполитический курс эпохи «холодной войны» — неизбежно характеризуемый как «ошибочный» — когда Америка сотрудничала с недемократическими правительствами региона ради достижения целей в сфере безопасности. Утверждается, что тогда поддержка хрупких правительств во имя международной стабильности породила долгосрочную нестабильность. Но даже если допустить, что в некоторых случаях эта политика продолжалась и после того как перестала быть целесообразной, структура, созданная в годы «холодной войны», продержалась 30 лет и вызвала важнейшие стратегические преобразования, такие как отход Египта от альянса с Советским Союзом и подписание Кэмп-Дэвидских соглашений. Структура, возникающая сейчас — если она не сможет выработать надлежащие средства для достижения поставленных целей — рискует стать внутренне нестабильной с самого начала, что может обессмыслить провозглашаемые ею ценности.

«Арабскую весну» принято преподносить как революцию, совершаемую молодежью региона во имя либеральных демократических принципов. Однако в Ливии к власти пришли иные силы; сегодня ее трудно назвать государством. То же касается и Египта, где электоральное большинство поддерживает исламистов (и, возможно, эта ситуация будет сохраняться перманентно). Непохоже, что демократы преобладают и в сирийской оппозиции. В Лиге арабских государств консенсус относительно Сирии формируется не государствами, известными приверженностью демократии или ее защитой. Скорее он отражает тысячелетний конфликт между шиитами и суннитами и попытку суннитов отобрать власть у шиитского меньшинства. Именно поэтому столь многие меньшинства — в том числе друзы, курды и христиане — обеспокоены перспективой смены режима в Сирии.

Совокупность множества разрозненных претензий под общими лозунгами — это еще не демократия. Победа означает потребность в демократической эволюции и создании нового средоточия власти. Чем более сокрушительный удар был нанесен существующему порядку, тем более трудным, скорее всего, окажется установление власти в стране и тем более вероятно использование силы или навязывание идеологии. Чем более фрагментированным становится общество, тем сильнее искушение добиться единства, прибегая к смеси национализма и исламизма под лозунгами противостояния западным ценностям.

Нам нужно быть начеку, ибо в эпоху сокращенной продолжительности концентрации внимания революции для внешнего мира превращаются в мимолетное онлайновое переживание — публика внимательно следит за ключевыми моментами, но теряет интерес после того, как проходит событие, считающееся главным. О революциях будут судить по финишу, а не по старту; по итогам, а не по декларациям.

Для Соединенных Штатов доктрина общей гуманитарной интервенции в ближневосточные революции будет неработоспособной, если не удастся привязать ее к концепции национальной безопасности Америки. При интервенции необходимо принимать в расчет стратегическую значимость и социальную сплоченность той или иной страны (в том числе возможность нарушения целостности сложной этноконфессиональной структуры) и реалистически просчитывать, что может быть построено на месте старого режима. Когда пишутся эти строки, традиционные фундаменталистские политические силы, укрепленные альянсом с радикальными революционерами, угрожают подчинить себе процесс, а представители социальных сетей, стоявшие у его истоков, постепенно маргинализуются.

Общественное мнение США имело возможность ужаснуться масштабу усилий по трансформации Вьетнама, Ирака и Афганистана. Действительно ли мы считаем, что менее ярко выраженное стратегическое вмешательство, не служащее реализации национальных интересов США, упростит процесс государственного строительства? Есть ли у нас предпочтения, касающиеся того, какие группы мы хотим видеть у власти? Или нас это не волнует в той мере, в какой механизмы являются выборными? Если справедливо последнее, то как избежать возникновения нового абсолютизма, который легитимируется управляемыми референдумами и постоянным большинством, формируемым по этноконфессиональному признаку? Какие из возможных результатов соответствуют жизненно важным стратегическим интересам Америки в регионе? Можно ли совместить стратегический уход из ключевых стран и сокращение военных расходов с доктринами универсальной гуманитарной интервенции? Обсуждение этих вопросов практически отсутствует в дебатах о внешней политике США в отношении «арабской весны».

Более полувека политика США на Ближнем Востоке определялась несколькими ключевыми целями в сфере безопасности: не позволить ни одной державе региона стать гегемоном; обеспечить беспрепятственное движение энергетических ресурсов, по-прежнему жизненно важных для мировой экономики; способствовать заключению прочного мира между Израилем и его соседями, в том числе палестинцами. В последние десять лет основной помехой на пути достижения всех трех целей является Иран. Процесс, завершающийся приходом к власти правительств либо слишком слабых, либо слишком антизападных для того, чтобы оказывать содействие США в достижении этих целей; процесс, в ходе которого партнерство с США более не считается желательным, должен вызывать у США стратегическую озабоченность — независимо от того, сколь совершенными являются выборные механизмы, посредством которых эти правительства приходят к власти. В этих более широких рамках у США остается достаточно пространства для продвижения гуманитарных и демократических ценностей.

Соединенные Штаты должны быть готовы иметь дело с исламистскими правительствами, избранными демократическим путем. Но ничто не препятствует им следовать стандартному принципу традиционной внешней политики — обусловливать свою позицию соответствием шагов того или иного правительства собственным интересам.

Действия США во время потрясений в арабских странах пока еще не сделали Америку препятствием на пути революционной трансформации. Это немаловажное достижение. Но оно представляет собой лишь одну из составляющих успешного подхода. В конечном итоге, и о политике США будут судить по тому, станут ли государства, преображенные «арабской весной», более ответственными перед лицом международного порядка, и повысится ли качество их гуманитарных институтов.