Все те критерии, которыми пользуются историки для оценки здоровья империй, показывают, что пламя Европы погасло
Нет ничего неизбежного. Это первая истина, которой в 1980-е годы меня научили в Кембридже, и весь мой последующий опыт ее подтверждал (я даже проверяю свои тексты на наличие слова «неизбежный», которое могло бы проскочить по моей небрежности). История человечества свидетельствует о том, что цивилизации, считающие, что планомерно идут к поставленной цели, порой сбиваются с пути и забредают в тупик: иногда на десятилетия, иногда на века. Так почему же мы продолжаем исходить из того, что восстановление стабильного экономического роста в Европейском Союзе неизбежно?
Известия о том, что за последний квартал ВВП Греции сократился на 7 процентов и что даже министр финансов Великобритании Джордж Осборн, несмотря на все свои героические усилия, столкнулся с угрозой понижения рейтинга агентством Moody’s, должны заставить нас обратиться к наследию Иеремии Бентама, Джона Стюарта Милля, Карла Маркса и Антонио Грамши. Ведь именно ведущие представители вигского и марксистского исторического детерминизма заразили человечество представлением о том, что мы куда-то «шагаем», движемся к четко определенной точке в будущем, которое непременно будет светлым. В экономике воплощением этой идеи служит убежденность в том, что экономический рост — своего рода явное предначертание и причитается нам чуть ли не по праву рождения. Слишком часто мы воспринимаем рост как нечто само собой разумеющееся, как непременный атрибут развития человеческого общества. Если Томас Маколей, Фридрих Энгельс и прочие исторические детерминисты были правы, а человечество неизбежно шло к всеобщей свободе или раю для рабочих, то почему же ХХ век выдался таким трагическим?
Последние две трети столетия были для мира нетипичными и особо благоприятными для роста. Еще никогда не было столь длительного периода без войны между двумя великими державами, если считать Корею операцией ООН и не принимать во внимание пограничные инциденты в Индокитае в 1960-х и 1970-х. Америка была носителем инноваций и лидером, конкурируя с возрождающейся, уверенной в себе Японией. Обменные курсы практически не нуждались в корректировке. Китай помалкивал и был неспособен предложить лучшую цену за природные ресурсы, чем европейские экономики. Продовольствие и энергия были по историческим меркам дешевыми. Торговля и рынки (на Западе) были, в общем и целом, свободнее, чем раньше. Население росло, но контролируемо. Процентные ставки способствовали кредитованию, а конкуренция между европейскими странами и внутри них давала именно то, что обещал Адам Смит.* * *
Сегодня мы по-прежнему вкушаем плоды великодержавного мира — войны в Ираке и Афганистане были малозначительными по любым историческим меркам и находятся в третьей десятке самых кровопролитных конфликтов после окончания Второй мировой войны — но других необходимых условий для роста в прежней форме уже нет. Так почему же политики, главы корпораций, главные редакторы и прочие сильные мира сего считают само собой разумеющимся, что мы вот-вот обретем священный Грааль роста? Почему мы пребываем в плену этого иррационального вигского оптимизма?
Может быть, мы просто попали в один из классических тупиков истории, как Османская империя в 1683-1923 годах (у нее тоже была проблема с Грецией), или Священная Римская империя в XVII веке, или Испанская империя в XVII-XVIII веках, или Австро-Венгерская империя на всем протяжении своего недолгого существования? Всех их отличал слабый экономический рост, продолжавшийся зачастую десятилетиями, как в случае с еще одной империей-неудачницей, Советским Союзом. Даже у могущественной Римской империи — а никому не придет в голову сравнивать с ней нынешнюю конфедерацию с центром в Брюсселе — был почти 250-летний период, когда прекратился и территориальный, и экономический рост и она топталась на месте. «Проходит время горделивых царств», как поется в церковном гимне, но в отсутствие явной экзистенциальной угрозы путь от взлета к падению может быть долгим.
Переживая этапы отсутствия роста — спорным остается вопрос о том, принадлежит ли к их числу тысячелетний период мрачного средневековья от падения Рима в 410 году до начала эпохи Возрождения в XV веке — все эти и многие другие политические организмы страдали от нехватки лидерства и отсутствия иного смысла существования, помимо чистого выживания. После 1683 года ни один из османских султанов не сумел подойти к стенам Вены; Священная Римская империя утратила весь свой пыл после смерти Карла V; Испания Бурбонов превратилась в болото; Австрия Франца-Иосифа была государством романтическим, но недееспособным. Тени, витающие над Херманом ван Ромпеем и Мануэлом Баррозу — это тени истории.
Однако для того чтобы положить конец Священной Римской империи и (временно) Испании Бурбонов, потребовался Наполеон, а Османская и Австро-Венгерская империя рухнули в результате Великой войны. К счастью, перед Европой не маячит ничего столь же катастрофического. Зато Ангела Меркель и Николя Саркози уже бессовестно пытаются воспользоваться нынешним кризисом для того, чтобы углубить и усилить власть ЕС над государствами-членами. Однако их уверенность в будущем экономическом росте ЕС, который если и возможен, то, пожалуй, только как производная будущего роста Китая, США, Индии и Бразилии, пока еще не имеет никакого интеллектуального обоснования, если не считать таковым слепой оптимизм. Оптимизм вписан в ДНК Соединенных Штатов, его можно разглядеть во втором предложении их Декларации независимости, и они уже подают признаки нетерпения по поводу нынешнего спада. Китайцы почти семьсот лет ждали возможности, подобной той, что открывается им сейчас, и не собираются ее упускать. Долгосрочный рост не является неизбежностью ни в той, ни в другой стране, но энергии им не занимать.
Между тем, ЕС все больше напоминает империю, вступающую в многолетнюю эпоху относительной стагнации, но не имеет дела с внешней угрозой благодаря победе Запада в «холодной войне» двадцать лет назад. Уровень рождаемости, расходы на оборону, стоимость облигаций, социальные расходы в сопоставлении с затратами на создание национального богатства — все те критерии, которыми пользуются историки для оценки здоровья империй, показывают, что пламя Европы погасло.
Эндрю Робертс — автор ряда книг, среди которых — «Буря войны» (The Storm of War) и «История англоязычных народов с 1900 года» (A History of the English Speaking Peoples Since 1900)
