|
Статья посвящена институциональному анализу ситуации на Ближнем Востоке. Автор рассматривает различные цивилизационные, геополитические и иные факторы, детерминирующие события в арабских странах.
Есть устоявшаяся легенда, бытующая среди журналистов и политологов, что на вопрос о значении Великой французской революции в Париже Дэн Сяопин ответил, что-де слишком мало – всего 200 лет прошло и рано давать какие-то оценочные характеристики. Наверное, Дэн Сяопин имел на это право (что дозволено Юпитеру), но мы, проживая в иной системе профессиональных и культурных координат, не можем себе позволить той степенной неторопливости, а должны «ухватить мерцающую реальность» в понятиях, категориях и иных рациональных схемах.
Панорама определений и разнообразных характеристик событий на Ближнем Востоке весьма широка: от исламских революций до заговора неких таинственных внешних сил. Как говорил Боб Гейл, автор книги «Назад в будущее», не надо во все это верить, это надо знать, это надо понять. На наш взгляд, мир уже давно и обреченно шел к великому цивилизационному переделу (перелому), Ялтинская схема мироустройства уже, в силу множества причин, не отвечала реалиям социального, а, следовательно, и политического развития мира. Появились новые вызовы времени, демографические, экономические, религиозные и, прежде всего, цивилизационные.
Поэтому любая упрощенная односторонняя схема будет неверной, т.к. не будет раскрывать всей системности, полноты и масштаба событий (пока назовем это событиями) на Ближнем Востоке, а следовательно мы так и не извлечем уроков, хотя и говорят, что история учит тому, что ничему не учит.
Далее выводить единую линейную цепочку технологий, сработавших на всем Ближнем Востоке не получается, ибо события в Сирии, и в богатой нефтью Ливии имеют ряд существенных отличий, и объединить их удается не всегда. И надо ли?
Главное, на наш взгляд, понять, что это не только срабатывание «принципа домино» и действий внешних сил (управляемый хаос). Налицо проявление синергетического эффекта, резонанса множества кризисов, совпадающих во времени и пространстве, т.е. в неком хронотопе, когда сошлись геополитические, макроэкономические, социальные и иные факторы.
В первую очередь, это общемировой кризис породил своеобразную и еще неосознанную «кризис-матрешку», когда решив один уровень кризиса, мы наталкиваемся на второй и т.д., пока не поймем, что кризис – это, к сожалению, неотъемлемый элемент развития современной цивилизации, основанной на воспроизводстве «одностороннего человека» (Г. Маркузе), с его упрощенческим экономическим пониманием всей социальной жизни.
Уход социализма с мировой арены породил в умах некую наивную модель гомоморфного линейного развития мировой цивилизации, без конвергенции и инновационных социальных технологий. Западный мир и не заметил, что вместо социализма в качестве альтернативы появились иные «молодые» идеологические антиподы в лице постмодернизма, фундаментализма, нового национального радикализма, экстремизма и т.д. И дело здесь даже не в заполнении «идейного вакуума», а в том, что гедонистическая цивилизация, ставящая во главу угла удовольствие, комфорт и наслаждение, не может не породить фундаментализм, экстремизм, радикализм и т.д., которые возникают, в первую очередь, как реакции на «усталую цивилизацию». Но современная (чувственная) цивилизация сталкивается и с иными, не менее острыми, ограничителями: сужением рынков сбыта и, главное, сырья.
И вот сейчас на Ближнем Востоке, по сути, решается вопрос о конце нефтяной эры, нефтяной цивилизации. Идея о ближайшем в историческом плане конце нефтяной эры, что разумеется, не является «секретом полишинеля», надо полагать, будоражит не только европейские умы, но и местный ближневосточный истеблишмент, который требует «иного справедливого» передела существующего нефтяного богатства. Возникают, как следствие, многочисленные альтернативные парадигмы перераспределения, но, в большинстве своем, они (парадигмы) опираются на базовые фундаментальные исламские ценности – равенство и справедливость.
В связи с этим возникает вопрос о ценностях и направленности научного тренда, которая в постмодернити, по сути, замкнулась в себе и стала наукой для науки. Весь мир социальными потрясениями расплачивается за научно-технический застой (а он, в первую очередь, выгоден нефтедобывающим корпорациям), который привел в том числе и к архаизации политической жизни. Динамизм экономической сферы удивительно соседствует с трайбализмом, клановостью и закостенелостью социума. Появилась колоссальная диспропорция в творческом потенциале молодежи (она составляет значительное большинство населения на Ближнем Востоке) и возможностями ее легальной реализации. Помимо этого, значительная часть молодежи получила хорошее западное образование и приобщилась к иным, динамичным культурным ценностям. Политически же элита этих стран не учла этого драйва, изменившихся трендов в общественном сознании, незыблемость диктаторских режимов казалась им лучшей гарантией от «ветров перемен», автаркия противостояла динамике, как единственная ценность.
Существует некий стереотип, что диктатуры бывают как правило националистическими, либо жестко религиозными, либо социалистическими, но, на самом деле, практически весь Магриб и, более того, вся Северная Африка представляют собой, за небольшим исключением, как раз либерально-демократические прозападные диктатуры, которые были строго ориентированы, по сути дела, на сдерживание исламского фактора и, если говорить про ХХ век, – советского фактора. Они поддерживались и серьезно (во всех смыслах) подпитывались Западом. Эти режимы за последние 20-30 лет, конечно, выполнив свою историческую функцию, сдержав рост «левых» движений, пришли в состояние полной стагнации.
Американцы в последние десять лет пришли к выводу, что необходимо заняться плотнее демократизацией этого региона, то есть осуществить переход от западных авторитарных диктатур к той изменившейся реальности, что Запад считает «новыми типами демократии», новой дорожной картой Ближнего Востока.
Но, носителем, или формой трансляции этих движений является исламский фундаментализм, который точно так же был под прессингом прозападных диктатур, как и сами демократические движения. То есть, демократия и фундаментализм, как ни парадоксально, идут рука об руку в свержении авторитарных консервативных диктаторов. Что интересно, Запад ставит только на одну из этих составляющих. Запад надеется, что на место, скажем, диктаторской либеральной демократии придет более «народная» демократия, более современная, менее коррумпированная, менее клановая. Но это далеко не факт (Ливия, Ирак). Важнейшей составляющей всех движений является исламский фундаментализм. Запад, убежденный своими СМИ, ожидает реальных демократических перемен в арабском мире, с этим связано общее «мейнстримовое» ожидание, а на самом деле мы вначале столкнемся с очень необычным симбиозом демократических и религиозных движений, что наводит на параллели с Европой 16-17 вв.
Дело в том, что силы исламского фундаментализма в исламских странах гораздо сильнее, чем структуры западного демократического гражданского общества. После того, как откроются шлюзы и выпустят внутреннее напряжение на свободу, мы станем свидетелями конкуренции двух сил – исламской и прозападной. В определенном смысле ислам, помимо всего, зачастую является единственным для этих стран серьезным каналом и кодом социального диалога. Неразвитость институтов гражданского общества порождает новую религиозную монополию на форму выражения социальных ожиданий. Вместе с тем, мы являемся свидетелями слияния двух потоков: становление национальной арабской идентичности и исламского цивилизационного пространства. Идут сложные интеллектуальные поиски сочетания национальной и религиозной идентичности, поиски «особого» пути развития, особой, иной демократии в рамках исламской цивилизации.
Исламская цивилизация предложила человечеству принципиально иную модель мирового порядка, основанную на трансцендентной воле, подчиняющей человека. Коллективистская ценность семьи, рода, племени или этнической общности, общественная солидарность и индивидуальное самоограничение здесь ставятся гораздо выше прав и интересов отдельной личности. На мусульманском Востоке интуитивное (чувственное) восприятие мира доминирует над рационалистическим подходом, характерным для Запада. Для арабской ментальности, рожденной и устоявшейся на открытых всем ветрам афроазийских просторах, присуща имманентная любовь к сильному вождю, способному удержать народ в многоликом этническом котле. Если на Западе президента избирают на основе демократической процедуры, то на мусульманском Востоке считают, что правителем может быть избран лишь тот, кто признан и призван народным волеизъявлением, причем процедуры этого волеизъявления могут варьироваться весьма широко. Мировые (западные СМИ) заполонены угрозами радикального исламизма и экстремистских исламских организаций. Но забывается, что ислам на Ближнем Востоке воспринимается населением, в первую очередь, как форма, причем единственная, сохранения своей идентичности в условиях «мерцающей реальности» глобализирующегося мира. В связи с этим меняется и расклад новых геополитических акторов, где вместо ставших уже традиционными США и Европы активную роль играют Россия, Китай, Иран, Турция и другие новые акторы, недовольные или хотя бы несогласные с однополярным миром.
В своем шоу на «Фокс Ньюс» Глен Бек заявил, что ожидает изменения расстановки сил в мире. Первая – это Исламский халифат, который будет контролировать Ближний Восток и часть Европы. Вторая – это Китай, который поставит под свое влияние Восточную Азию, Южную Африку и, возможно, Австралию и Новую Зеландию. А третья – это Россия, которая утвердится на постсоветском пространстве.
Таким образом, меняется и геополитическая расстановка сил, существенное влияние на регион оказывают страны не обремененные «колониальной памятью» (например, Китай), проявляющие антиглобалистскую солидарность (Россия, Китай, Иран), а также декларирующие единство исламских геополитических ориентиров (Турция, Иран).
Реальным считает возрождение политического единства исламского мира Джоэл Ричардсон, который отмечает в статье «Что будет дальше на Ближнем Востоке?» в “Word Net Daily”, что главной опасностью является создание коалиции между Ираном, Турцией и новыми демократически-исламистскими правительствами. Хотя этот союз и не будет называться халифатом, но в случае его заключения мусульмане ближе всего подойдут к возрождению халифата за 80 лет. В таком случае, мы имеем дело не с ливийской или сирийской революцией, а, прежде всего, с новым цивилизационным переломом, и изменением привычной картины мира.
Обобщая вышесказанное, можно констатировать, что ближневосточные события (революция, беспорядки, волнения и т.д.) имеют системный масштабный характер, отражающий:
1. Мир все больше осознает ущербность гедонистической цивилизации, идут поиски идеократических обществ.
2. Однополярный мир утрачивает свой потенциал, ибо не отвечает динамике современных процессов.
3. Бурный демографический рост на Ближнем Востоке, а следовательно, появление значительного молодежного слоя, не может долгое время ужиться с отжившими, устаревшими политическими структурами.
4. «Глобальная деревня» управляется уже иными коммуникационными институтами. Интернет-пространство создает новое поле для социальных технологий, возникает технология «опосредованной виртуальной агрессии».
5. Общество становится все более сложным, оно не сводимо лишь к каким-то простым одномерным измерениям и требует другого системного управления, нежели непотические и трайбалистские элиты с их коррупцией и закрытостью.
6. Утратили свое былое значение различные международные институты. Складывается ощущение, что мы вернулись к временам Фридриха II: «Когда я хочу захватить какую-то провинцию, я ввожу в нее войска, а потом уже мои историки докажут, что провинция эта должна была принадлежать нам с незапамятных времен». Оправдывается любая агрессия, любое нарушение суверенитета, поэтому необходимо находить новые нетрадиционные пути институализации конфликтов, как-то межконфессиональные ассамблеи, молодежные форумы и т.д., способные противостоять диктату сильных стран
7. Социальная справедливость, вернее, ее требования, всегда будет катализатором социальных волнений, будь то Уолл Стрит или Мисрата. Поэтому мир должен находить альтернативные, принципиально иные социальные технологии.
Литература:
1. The Middle East in Global Perspective // Carnegie Moscow Center. 14/4/2010 – Beirut / http://www.carnegie.ru/events/?fa=show&id=2854
2. Бадран Т. Мир без Америки = Россия на Ближнем Востоке // International expert Center for Electoral Systems, 26 мая 2010 / http://www.elections-ices.org/russian/publications/textid:4988/
3. Бак Т. Ближний Восток: туманные перспективы // Financial Times, 24 февраля 2011 / www.inopressa.ru
4. Исаев Г. Что такое «Ближний Восток»? // Информационный портал «Полярная звезда». 19 мая 2009 / http://zvezda.ru/geo/2009/05/19/middleeast.htm
5. Итоги недели // Информационно-аналитический портал «Геополитика». 23 апреля 2011 / http://geopolitica.ru/Articles/1223/
6. Как не нужно продвигать демократию в Египте // "The Washington Post", США. 25 февраля 2011.
7. Кому выгодны революции на Ближнем Востоке. Информбюро «Восток-Центр» // Общественно-политический журнал «ЗНАТЬ». 11 марта 2011 / http://www.znat.ru/165-revolutions.html
8. Ливни Ц. Кодекс для молодых демократий Ближнего Востока // The Washington Post, 24 февраля 2011 / www.inopressa.ru
9. Феррари А. Лихорадка на Ближнем Востоке: сбить температуру трудно, регион в опасности // Corriere della Sera, 26 января 2011 / www.inopressa.ru
10. Филатов С. Ближний Восток: «Идеальный шторм» // Информационный портал «Русский обозреватель». 1 марта 2011 / http://www.rus-obr.ru/ru-web/9913
Мамедов Агамали Куламович, д.с.н., проф., заведующий кафедрой социологии коммуникативных систем социологического факультета МГУ имени М.В. Ломоносова
Источник: geopolitica.ru.
Рейтинг публикации:
|
