Зачастую самые важные слова остаются несказанными. На Всемирном экономическом форуме в Давосе прозвучали миллионы слов, но было ясно — того, что думали все, не произнёс никто. По прошествии кризиса 2007-09 годов для всемирной системы капитализма начался переходный период, сравнимый с великими преобразованиями 1930-х и 1970-х.
Вопрос, который никто не хочет поднимать, — это вопрос о том, будет ли новая модель капитализма, которая захватит мир, основана на радикально прореформированной демократической системе Запада, или же на каком-либо варианте авторитарного государственного капитализма, которому отдают предпочтение Китай, Россия и многие другие «новые развитые» страны.
Один из главных дипломатов США сказал мне так:
«С тех пор, как разразился кризис, развивающиеся страны утратили заинтересованность в вашингтонском консенсусе, через посредство которого распространялись демократия и либеральная экономическая система. Теперь, куда бы я ни отправился, и государства, и крупный бизнес только и говорит, что о новом пекинском консенсусе, о китайском пути к власти и богатству. Запад должен создать новую модель капитализма, сообразную нашим политическим ценностям. Или мы пересмотрим собственную идентичность, или проиграем».
С этой проблемой можно справиться (или уклониться от этого) двумя способами. Самое лёгкое (и самое частое, о чём шла речь в Давосе) — это прямое отрицание. Проще не думать о будущем, а спорить о правилах и искать виноватого.
Иная, более коварная форма отрицания — это притвориться, что на самом деле китайская и западная модели капитализма не очень-то отличаются друг от дружки. В конце концов, бизнесом занимаются для того, чтобы делать деньги, так что в главном разногласий-то и нет. Таких взглядов придерживаются все предприниматели, сделавшие крупные вложения в Китай, в особенности Билл Гейтс из фирмы Microsoft и подобные ему деятели, радующиеся, что их конкурентов Пекин душит политикой.
Такова же официальная линия и китайского государства, и западных: обе модели могут процветать в мирном сосуществовании и при взаимном уважении.
Но это иллюзия, и из разговоров в кулуарах Давоса это следовало как нельзя ясно. Вне зависимости от того, рассматривать ли деловую практику, экономическую политику государства, положение с политическими и прочими правами граждан или же геополитические интересы, — очевидно, что Китай и Запад идут встречным курсом, прямиком к столкновению. При этом серьёзных столкновений может не происходить ещё несколько десятилетий, но в долгосрочном периоде обе модели политико-экономического развития несовместимы.
В том, что касается практически-деловых соображений, Китай недвусмысленно отдаёт предпочтение отечественным производителям, а не экспортёрам и инвесторам с Запада. Решимость Китая сохранять громадное положительное сальдо внешнеторгового баланса и заниженный курс валюты позволяет Америке и Европе с одной стороны иметь дешёвые потребительские товары, а с другой — обрекает на безработицу и на вечный рост внешнего долга. Что касается ситуации с соблюдением прав человека, то девиз тэтчеровско-рейгановского периода, гласивший, что свобода рынков делает свободными и людей, совершенно не оправдался, наоборот, Китай всё упорней и упорней отвергает западную демократию. Ещё серьёзней, пожалуй, то, что Китай всё больше и больше уверяется в правильности своей авторитарной политики и государственного управления экономикой, что вызывает неизбежные трения с Западом во всех странах мира — от Кореи, Ирана и Тибета до Судана, Зимбабве и Венесауэлы.
Перед Западом стоит выбор: или мы уступим и признаем, что Китай, как показывают пять тысяч лет изученной истории человечества, показал себя более успешной и долговечной культурой, нежели Америка или Западная Европа, и теперь возвращает себе естественное положение мирового лидера, или же перестанем отрицать факт соперничества между китайской и западной моделями и начнём всерьёз думать о том, как можно реформировать западный капитализм, чтобы у нас было больше шансов на победу.
Мы должны прекратить притворяться, будто мелкие реформы банковской системы восстановят эффективность западной системы, и сосредоточиться на более сложных уроках, преподанных финансовым кризисом и предшествовавшими ему годами. Везде, кроме как в эхокамерах Вашинтона и Вестминстера, всем ясно, что в 2007-2009 годах отказ дала не одна только система регулирования деятельности банков. Произошёл сбой всей модели капитализма, выдвинутой «рыночными фундаменталистами» в эпоху Тэтчер и Рейгана и основывашейся на предположении, что рынок прав всегда.
То, что их модель капитализма в конечном итоге дала сбой, не означает, что не надо было проводить те реформы. Реформы были всецело оправданными для того периода. Система свободных рынков, созданная в 1979 году, была естественным развитием господствовавшей до того кейнсианской модели, основанной на ведущей роли государства и профсоюзов. Собственно, кейнсианская модель капитализма, созданная в 1930-х, тоже была естественным развитием классического либерального капитализма, уничтоженного «великой депрессией».
Сейчас перед общественной мыслью Запада стоит насущная проблема создания четвёртой разновидности капитализма на основе лучших элементов классической, кейнсианской и тэтчеровско-рейгановской модели, адаптированной к потребностям XXI века и, главное, к ситуации соперничества с динамичной, самоуверенной авторитарной системой Китая. Возможно ли это вообще — вопрос открытый, и я попытаюсь раскрыть эту тему в своей книге о новой модели капитализма, которую я называю Capitalism 4.0 (книга должна выйти весной).
Кое-что из того, что требуется изменить, вполне очевидно, и это уже делается. Например, государства и Центральные банки теперь в гораздо более открытой форме берут на себя ответственность за управление экономическим ростом и занятостью, а также инфляцией.
Другие меры вызывают больше споров. К примеру, надо ли реформировать политическую систему стран Запада таким образом, чтобы она стала более способной к компромиссу и быстрому принятию основанных на консенсусе решений, а не склонной к политическому параличу, как сейчас в США? Нужна ли нам экономика, в которой государство играло бы большую роль в финансовом, энергетическом, экологическом секторе, а также в инвестировании в стратегически важную инфраструктуру, но собирало бы меньше налогов и меньше тратило на традиционные, катастрофически дорогостоящие обязательства в области здравоохранения, пенсионного обеспечения и образования?
Именно эти вопросы должны были обсуждать воротилы мирового бизнеса на прошлой неделе в Давосе. Возможно, в следующем году им придётся это сделать.
Оригинал публикации: We need a new capitalism to take on China
